Обреченные на разлуку

Если бы Алешу спросили, как он оказался в этой небольшой уютной комнате с низким потолком, он бы не смог ответить вразумительно, потому что все то время, что пролетка добиралась до бориного пристанища, он не сводил с любимого глаз. Словно боялся, что тот исчезнет, растворится в теплом майском воздухе, подобно утренней дымке над рекой. Не далее, как сегодня утром, Алеша чувствовал себя бесконечно одиноким и несчастным, а несколько часов спустя уже сидел подле самого дорогого человека, не в силах отпустить его теплую ладонь из своей. Всю дорогу до Сенной они молчали, разговор вели их глаза и руки. На улицах столицы продолжалась жизнь, субботний погожий день вывел на улицу множество горожан самых разных чинов и сословий, но Боре и Алеше не было до них никакого дела, они желали лишь одного: поскорее оказаться наедине. Борис помнил лишь темную лестницу, где наконец позволил себе кратко поцеловать любимого, а затем обнаружил себя обнимающим его колени. Алеша сидел на кровати, а Борис прижимался лицом к обтянутым плотными кюлотами ногам, а его кудри ласково перебирала родная легкая рука. Они молчали. Не хотелось ломать хрупкую благоговейную тишину, которую нарушали лишь покрикивания ямщиков с улицы и мерный гул голосов за стеной. Так о многом хотелось спросить, но прикоснуться к заалевшей коже, ощутить ответную ласку и тепло хотелось еще сильнее. — Ты всё-таки нашел меня… — Борис заставил себя поднять голову и посмотреть на лучащегося счастьем любимого. — Что ты такое говоришь? — улыбнулся Алеша, продолжая поглаживать темные локоны с горькой седой прядкой. — Без помощи Александра, которого ты попросил начать поиски, наша встреча могла никогда не состояться. — Это невозможно, Боря. — Я сдался, Алеша. Я смирился с разлукой, а ты… Ты — нет. Прости… — опустил глаза Борис. Алеша взял его лицо в свои ладони и начал покрывать его отрывистыми легкими поцелуями. — Я не хочу этого слышать, Боря. Я ни разу не усомнился в твоей любви. Верил, что мы обязательно встретимся. Борис смотрел в ясные шоколадные глаза, ощущал мягкие касания нежных губ, и не мог вымолвить ни слова. Ком в горле не давал вдохнуть. Его любимый, уже не мальчик, по прежнему остался небесным ангелом. Который даже не подумал бросить ему в лицо обвинения в трусости и недостойной мужчины слабости. Ласковые руки Алеши, его зовущий взор и ощутимый жар, что исходил от тонкого тела под оковами плотного сюртука — все это бросало Бориса в позабытую дрожь предвкушения. — Алеша… Моя единственная радость. Где-то на задворках сознания трепыхалась совесть, подкидывая картинки с обнаженным Ясеневским, но Боря от неё отмахнулся, боясь запачкать грязными мыслями прекрасного юношу, что держал его лицо в своих ладонях. — Борь… Я могу… — щеки Алеши полыхнули румянцем. — Я могу остаться сегодня у тебя? Борис застыл, не понимая смысла вопроса. Что он такое говорит? Так целомудренно просит любить и не отпускать? — Алеша, ты… — Боже, Боря, я так… Так соскучился… — Хороший мой… Я тоже… Тоже хочу любить тебя… до самого утра. Восхищенные карие глаза лишь на минуту спрятались за густыми ресницами, а потом озорно сверкнули. Алеша поднял Бориса с коленей и усадил рядом на жалобно скрипнувшую кровать. Узкое ложе с застиранным бельем, побитый молью полог… все было не так. Словно уловив горькие мысли любимого, Алеша начал решительно развязывать его шейный платок. — Посмотри на меня… — тихо произнес он. — Сейчас мне никто и ничто не нужно. Только ты… — Ты не голоден? Алеша стрельнул взглядом на скромную композицию на низкой тумбочке: букет сирени в щербатом кувшине, видавшая виды ваза с золотистыми яблоками и розовобокими грушами — абсолютной роскошью в конце мая. Оказывается, о его уюте заранее позаботились, а сейчас за ним немного неумело, но очень трогательно ухаживали. От нежности защемило в груди. Алеша ответил Борису жарким, жадным, безумно желанным поцелуем, обвив его шею своими руками. — Голоден. Очень голоден… Съел бы тебя целиком, — прошептал он, с трудом оторвавшись от любимых губ. Борис смотрел на него с всё возрастающим удивлением и восторгом. — Тогда не смею мешать. Приятного аппетита, ваше сиятельство. Основное блюдо будет подано незамедлительно, — произнес он очень серьезно. Борис принялся расстегивать мелкие пуговицы своего сюртука, сорвал шелковый платок, не отрывая глаз от Алеши, который повторял каждое его движение, неосознанно облизывая припухшие губы. По военному быстро разоблачившись, оставив лишь исподние штаны, Боря теперь сам увлек своего любимого в новый, еще более жаркий глубокий поцелуй, а потом спустился к нежному местечку за ухом. Аромат кожи любимого с горьковатыми нотками пота и пыли пьянил сильнее терпкого крымского вина. — Как же ты пахнешь, Лешенька… Сладкий мой. От этого шепота волосы по всему телу Алеши встали дыбом. Жаром полыхнуло внизу живота, а уже давно напряженная плоть восстала в полную силу, заставив задохнуться от пронизывающего желания. Мягкая рубашка, последовала следом за сюртуком, поддавшись умелым рукам Бориса. Алеша опустился на кровать, позволяя Борису любоваться своей наготой, но спустя мгновение увлек его за собою, наслаждаясь теплом смуглой гладкой кожи, крепкими бицепсами и красотой грудных мышц. Голова Алеши шла кругом от восторга. Вся эта красота была для него, только для него. Хотелось долго упоительно целоваться, но тело после длительного воздержания выходило из-под контроля, требуя немедленной разрядки. Алеша длинно простонал и подался вперед, обвивая ноги любимого своими, ласкаясь плотью о плоть и вдруг понял, что они оба стараниями Бориса, уже полностью обнажены. — Боренька… Долгожданная разрядка пришла к ним ослепительным свечением под веками и вязкой сыростью между разгоряченными телами. То было лишь начало. Сильные руки Бориса не дали Алеше уплыть по волнам сладкого опустошения. Они, казалось, были теперь везде: касались покрасневшей впалой груди, спускались к плоскому животу, ласкали внутреннюю часть подрагивающих бедер. Губы и язык заново изучали разведанные ранее чувственные уголки. Боря почти не дышал, с благоговением вновь и вновь касаясь такого родного и желанного, знакомого до последней родинки тела. Алеша отзывался на каждое движение его ладоней блеском глаз и глубоким дыханием прямо в теплые влажные губы. Ласки Бориса после яркой разрядки стали только жаднее и жарче. Алешу словно цитадель брали сладким чувственным штурмом, и он не сопротивлялся, с нетерпением распахивая любимому одни воображаемые ворота за другими… и сдавался, чувствуя себя победителем. Восторг долгожданного единения горячил кровь и изгонял остатки его природной скромности. Потому очень скоро Борис, удивленно вскрикнув, оказался пригвожденным к постели крепким жилистым телом и захлебнулся от жаркого дыхания в районе ключиц, но тут же расслабился, почувствовав влажный язык на своём напряженном соске, а затем нежный укус чуть выше пупка. — Алеша… Что ты?.. Ответом Борису был сладостный жар, опаливший изнывающую плоть, заставивший вскинуть голову, чтобы увидеть то безумно грешное действо, на которое Алеша, как он думал ранее, был не способен. А тот, поняв, что за ним внимательно наблюдают любимые, потемневшие до беспросветной тьмы синие глаза, умножил свои усилия, компенсировав трогательную неумелость сводящей с ума старательной страстностью. Чтобы немедленно не шагнуть за край, Борис опустил веки. Всполохи перед глазами еще никогда не были такими яркими, а ощущения такими полными, но хотелось иного. Хотелось видеть те самые особые золотистые искорки в любимых глазах, что сегодня снова зажглись только для него, слышать задушенные стоны, и плавиться от сознания, что являешься их причиной. Этого неземного юношу хотелось осязать … каждой клеточкой своего тела. А потому Борис стремительным движением притянул к себе задыхающегося Алешу и, запечатав раскрасневшиеся губы поцелуем, прошептал: — Мы сделаем это вместе, родной. Недовольное мычание сменилось глухим стоном, когда рука Бориса нашла напряженный бархатный ствол и в несколько движений добившись максимальной твердости, устремилась дальше. Алеша, задохнувшись, ринулся навстречу — подтянул колени к груди, раскрываясь. Полностью и только для него одного. Борис задохнулся от сладостно-грешной картины. Грубоватые подушечки пальцев, путаясь в шелковистой влаге трогательных кудряшек, нашли единственно верный путь. Борис не давал Алеше вынырнуть из неги, посасывая алые губы и нежно вылизывая ровный жемчуг зубов, лаская свободной рукой нежные ямочки на пояснице. Алеша лишь на минуту отведя взор от любимого раскрасневшегося лица, победоносно сверкнул глазами… Совершенно новенький, полный до краев флакончик масла — это ли не доказательство того, что все это время Боря был одинок и несчастен. Только его, Алешу, ласкали эти восхитительные сильные и нежные пальцы, которые теперь нетерпеливо, но осторожно вторгались в самое сокровенное. В воздухе плыл ни с чем не сравнимый аромат: нотки терпкой сладости масла и талой горечи предсемени мешались с запахом мужского пота и дешевого мыла. Алеша плыл в этом мареве, полностью расслабившись, доверившись родным рукам и отмахнулся от нежной просьбы перевернуться на живот. Его руки лишь крепче вцепились в крепкий торс любимого: — Хочу тебя так… Пожалуйста… Борис кивнул, улыбнувшись Алеше, и закинув тонкие щиколотки себе на плечи, толкнулся в горячую глубину, одновременно сладко целуя приоткрытые влажные губы. Алеша неминуемо напрягся, пережидая краткую боль вторжения, но вскоре она растворилась в восторге от долгожданного единения. Медленные глубокие толчки наполняли его счастьем до краев, прогоняя холодную пустоту, что полгода выгрызала его изнутри. Слияние с любимым было не просто телесной близостью. Душевная боль, перевоплощалась в боль чувственного обладания. И он абсолютно точно знал, что нависающий над ним Борис чувствует сейчас тоже самое. Утонув в глубине синих, неотрывно следивших за ним глаз, Алеша сам подался навстречу, вцепившись руками в сильные предплечья с напряженными мышцами. Раз, второй третий,постепенно перехватывая инициативу, зовя за собой… — Не сдерживайся. Я хочу… Хочу почувствовать тебя полностью. Борис не мог отказать своему ангелу, нет. Последовал аккуратный маневр, после которого все изменилось. Борис лег на спину и ободряюще улыбнулся совершенно растерявшемуся любимому. — Тогда сами, ваше сиятельство, — срывающийся хриплый голос задел что-то глубоко внутри. Алеша неумело, но решительно приподнялся, чтобы тут же захлебнуться стоном. — Дыши, — прошептал Борис, переплетая их пальцы, чувствуя обступивший его узкий и горячий жар. — Дыши вместе со мною. Кивнув, Алеша начал двигаться, сначала робко и несмело, а вскоре, поймав восхищенный взор любимого, все быстрее и раскованнее. Еще никогда он не ощущал себя таким свободным, цельным и красивым, таким, как сейчас в глазах Бориса, устремленным на него. Нет — в его объятиях он никогда не чувствовал себя униженным или использованным, но сейчас власть, что так щедро вручили ему, пьянила. Полного контроля не хотелось совершенно, хотелось лишь доставить любимому наслаждение и растворится в нем без остатка. Запомнить навечно это божественное чувство единения и купаться в нём в редкие моменты разлуки. Вверх-вниз, снова и снова… сквозь пот, заливающий глаза, игнорируя подрагивающие бедра, напряжение в пояснице и ощутимую сладко-горькую боль от каждого толчка. Все изменилось, когда там что-то взорвалось, заставляя распадаться искрами абсолютного сладостного экстаза. Алеша захлебнулся долгим счастливым криком, и стремясь догнать блаженство, склонился в поцелуй. — Ты восхитителен… — шепнул ему, жадно отвечая, Борис. Его ладони до боли сжали округлые половинки, что были так безумно шелковисты на ощупь, затем поднялись по по-королевски прямой спине, чтобы вернуться лаской на подрагивающий покрытый испариной живот. Борис наслаждался созерцанием волшебно-прекрасной картины: его ангел, словно сошедший с фресок европейских соборов святой, самозабвенно преподносящий себя небесам, с белоснежной кожей, точеной шеей, тонкими сильными руками и каштановыми кудрями до плеч, выгибался в его объятиях. Завороженный зрелищем Борис и сам не заметил, как, смешиваясь с капельками пота, из его глаз покатились слезы. Немыслимые… Уместные лишь на исповеди искреннего покаяния, а не на ложе грешной мужской любви. Но именно в эту минуту, любуясь опьяненным страстью Алешей, Борис отпустил все наболевшее, темное, грязное, погружаясь в чистый и светлый экстаз. Томная неспешность снизила накал страсти, превратив близость из бурного диалога изголодавшихся тел в тихий разговор двух душ, который мог продолжаться вечно. Но чуткое тело уже подсказывало, что осталось совсем немного до желанного пика. Восторг сменил истому в глазах Алеши, стоило только Борису шепнуть ему заветное: — Доверься мне… Нужный угол, умелые широкие ладони на розовом бархате истекающей соком плоти, темный жадный взгляд,. — и вот уже тело над ним напрягается, голова откидывается назад, а припухшие губы прикусываются до боли, но стон наслаждения сдержать уже не могут. Борис задыхался, изливаясь следом, не отрывая взора от подрагивающего в его руках Алеши, а затем, уложив на себя обессиленного юношу, обнял нежно и трепетно, целуя во влажные кудри. — Всё хорошо? — Очень. — Алеша чуть заметно поморщился, медленно сползая под бочек к любимому. — Я так об этом мечтал. — Фантазировал? — Борис, хитро улыбнувшись, потянулся за исподним, но его руку решительно перехватили. — Куда ты? Испуг был так явственно слышен в голосе Алеши, что Борис замер и, откинув штаны, поспешил укрыть тонким одеялом своё побледневшее сокровище. — Ну что ты… — Ты останешься со мной в постели. — Хорошо, — ответил Борис, чье сердце защемило от боли. Как же измучился вдали от него его любимый ангел. — Останусь… Просто хотел принести тебе ягодного морса. Алеша понял, как глупо выглядел его порыв, и поспешил спрятать лицо на груди любимого. — Не уходи никогда… Пожалуйста. Я не переживу… снова. — Посмотри на меня, Алеша, — попросил Борис, заставляя любимого поднять лицо. — Я обещаю тебе всегда быть рядом. — Люблю тебя… Так люблю, что в груди болит… Не живу без тебя словно. — Шшшш, — Боря улыбнулся, целуя припухшие веки. Лучшим средством от страха и боли была нежность. Борис это понимал, потому вновь увлек Алешу на влажные простыни, не заботясь более ни о чем. — Никуда не отпущу… Даже если попросишь. — Какой же ты дурак… — Алеша наконец улыбнулся, открыто и мягко, как умел только он один. — Я снова… хочу тебя. — До утра у нас целая вечность, ваше сиятельство, — отозвался Борис, обнимая прильнувшего к нему юношу. — Итак, о чем вы еще фантазировали?.. Алеша тихо рассмеялся, полностью расслабляясь. Золотые звезды в его глазах снова заполыхали в полную силу. — Мммм…

***

Ясным ветреным утром воскресенья в десять пополудни привычный мир Александра Самойлова рухнул, чтобы через мгновение снова сложиться в еще более прекрасный и гармоничный. Неоднократно постучав в знакомую хлипкую дверь квартиры Миронова и не дождавшись ответа, он неслышно проник в залитую солнцем комнату. Представшая его взору картина была слишком необычной, но очень красноречивой. Отвести взгляд было невозможно. На развороченной кровати крепко сплелись два мужских тела. Более хрупкий юноша, чьи припухшие губы и расцвеченные многозначительными отметинами плечи не оставляли простора воображению, спал, уткнувшись носом в ключицу лежащего на спине темноволосого крепкого мужчины, забросив на него тонкую руку и длинную стройную ногу. И это не было бесстыдно или пошло… Вовсе нет. Скорее — трогательно. Младший брат сладко спал в объятиях мужчины, но у Александра это отчего-то не вызывало неприязни. Может быть, потому что этим мужчиной был Борис, а возможно, причина была в том, что Александр больше не хотел видеть погасшие, словно мертвые глаза брата, полные непролитых слез. Ощутив чужое присутствие, Борис распахнул глаза, напрягся, но узнав в незваном госте Александра застыл, пытаясь натянуть на обнаженное тело любимого одеяло. Самойлов коротко кивнул, прижав палец к губам. Почувствовавший прикосновение колючего одеяла к обнаженной коже, Алеша поморщился, но не проснулся, лишь еще крепче прижался к любимому и пробормотал, не открывая глаз: «Не уходи». Только тогда Александр догадался, как нелестно выглядит его вторжение. Ведь все увиденное не предназначалось для его глаз. Это предположение подтверждало смятение и тщательно скрываемая злость в глазах Бориса. Саша вдруг понял, как бы отвратительно он себя чувствовал, если бы на месте Алеши лежала обнаженной его драгоценная Соня, и быстро ретировался. Десятью минутами позже он шел по обдуваемому теплым ветром Невскому проспекту и счастливо улыбался. Совесть понятливо молчала. Он увидел все, что хотел. Так трепетно не обнимают случайных любовников, с такой нежностью и теплотой не оберегают постельные игрушки. Его брат теперь в надежных руках. И если не навсегда, то очень надолго. В Борисе Миронове Александр более не сомневался.