Сообщение отправлено

Звезды, прикрытые дрейфующими облаками, будто бы отдалились, и Шепард была этому рада. Она два года разглядывала звезды сквозь стекло в каюте: невозможно близкие, чтобы жить спокойно, и невозможно было от них отстраниться. Как бы сильно она ни любила свободу, которую они дарили, Шепард была не прочь хоть раз посмотреть на звезды на расстоянии, ощущая твердую почву под ногами. Она стояла. Это первая ее победа за... довольно долгое время, ценная отсутствием убитых и раненых. Пусть и пришлось воспользоваться трюком Тали, чтобы отключить сигнал у капельницы, и тростью, стянутой из ошеломительно огромной кучи подарков, чтобы вообще выбраться из кровати, Шепард преодолела десять шагов до балкончика, ни разу не свалившись. Конечно, теперь она мечтала лишь о стуле, но раз его не предвиделось, Шепард, чтобы отвлечься, сделала глоток чистого воздуха. Земного воздуха. Городского, чуть отдающего промышленными дымами и едва-едва заметным следом инопланетных разрушений. Не так много времени прошло, лишь месяца полтора, как значилось в отчетах, но уже можно было рассмотреть тонкие башни кранов, что вздымались над искрящейся поверхностью города, восстанавливая разрушенные дома. Ночное небо огнями расчерчивали аэрокары. Низкий непрерывный гул жизни восстанавливался, возвращался, возрождался несмотря на катастрофу, какой планета еще не видела. Шепард это нравилось. Нравилось ощущать на лице ветер, слышать рев техники и видеть, как оживает город. Точно как она сама. Господи, болела спина, левая нога, рука, раздробленная в десятках мест, скрепленная штифтами и пластинами, чтобы кость смогла срастись. Распылило, выразился доктор. После взрыва, расколовшего Цитадель, она почти ничего не помнит: лишь раскуроченное железо, боль и истощившееся поле эффекта массы, отделяющее ее от бесчисленных звезд. А потом — пустота до момента пробуждения, когда боль и препараты затуманивают мозги, до звука турианского голоса... — Шепард? Духи, Шепард? — Здесь, Гаррус, — отозвалась она, подавляя стон от слишком быстрого поворота. Гаррус пересек пустую палату быстрым размеренным шагом. Шепард преодолела то же расстояние за восемь шагов — в два раза больше. Жутко хотелось на пробежку, а она даже ходила с трудом. — Не надо, — и даже ей слышна тревога. — Не делай так. Я подумал... не делай так, Шепард. — Прости, — она искренне извинилась. — Не знала, что ты сегодня зайдешь. Подышать захотелось. — Тебе вообще можно вставать? Он всего лишь посмеивался, не пряча ухмылку, но эта тема затронула больное место, и Шепард со вдохом оперлась на предложенную руку. — Гаррус. Когда я слушала, что мне можно, а что нет? Гаррус приобнял ее поудобнее, наклонил голову, оказываясь с ней лицом к лицу, глаза в глаза. — Ты совершенно права, — протянул он. — Понятия не имею, чему удивляюсь. Взламывать систему оповещения Тали научила? — Угадал. — Не терпится убраться отсюда, а? Ее улыбка дрогнула и пропала. Гаррус крепче сжал пальцы, Шепард, пряча лицо, уткнулась ему в грудь, променяв трость на перила. Его рука легла на талию. — Столько людей погибло, Гаррус, — ветер и городской шум почти смели ее слова. — А я только и думаю, как ненавижу это место. Гаррус оглянулся на кучу подарков, что просто кричали о неприличной щедрости тех, кто едва спасся от войны. Конкретно эту часть Лиара перепроверила раз десять, прежде чем вообще допустила в госпиталь. А за ними: целенаправленно выкрашенные в серый стены, столик на колесиках, заваленный лекарствами, медицинская койка с поручнями по обеим сторонам, чтобы Шепард не свалилась, отбиваясь от кошмаров. Смотреть новости ей было невыносимо: там все еще показывали лишь списки погибших да с разных сторон обсуждали ее действия, и слушать это... сплошное вранье... не оставалось никаких сил. Даже Гаррусу она об этом не говорила. Его голос прозвучал неожиданно серьезно. — Если хочешь домой, Шепард, только скажи. — Говорю, — решительно отозвалась она, по движению мандибул у виска поняв, что переводчик верно передал иронию. — Чаквас меня убьет. Миранда меня убьет. Тали расстроится, это даже хуже. Гаррус рассмеялся, а Шепард уткнулась в его теплую шею. — Да и, — добавила тише, — я даже не знаю, где теперь дом. «Нормандия» все равно еще на разведке. — Где захочешь, там и будет. — А если... — она не замолкает лишь потому, что устала, скорбит и страдает от боли, и потому, что Гаррус знает ее лучше всех. — Если я хочу с тобой? Он странно вздыхает и крепче сжимает объятия. Сердечный ритм на мгновение сбивается, но затем Гаррус улыбается, и улыбку слышно в голосе. — Ага, Шепард. Опреде... — Даже не думай сказать «определенно». Гаррус снова засмеялся и развернул ее к себе лицом. Свет визора был приглушен, зеленые, голубые, красные и золотые огни города раскрашивали его пластины, затмевая клановые метки, и вскоре Шепард различала лишь блеск глаз и широкую зубастую ухмылку. — Что мне тогда сказать? Она сглотнула, хватая его за руку. С ума сойти, встретиться со Жнецом с одним пистолетом в руках было не так страшно, но сейчас вспотели ладони. — Скажи «да». — Капитан, — прибавил Гаррус, приподняв бровь, и Шепард застонала. — Гаррус. — Шепард, — передразнил он и притворно вздрогнул от удара в грудь. — Хорошо. Дакса. Да. — Что это значит? — Обычно это значит договоренность или согласие или... — Я не про то... Гаррус, — она удивлено замолчала, а в груди разрастался теплый ком, прогоняя боль, открывая дорогу чему-то сильному и бесконечно счастливому. — Ладно. Хорошо. — Хорошо, — согласился Гаррус и, приподняв ей подбородок, прижался лбом ко лбу. Шепард вздохнула и выдохнула, наклонила голову и коснулась его рта, больше не странного, а знакомого, как свой собственный. Знакомые руки, знакомое тепло, знакомый стон, когда она почесала ему спину. Сколько еще она о нем узнает? Сколько еще, раз появился шанс... Город у нее на глазах начинал новую жизнь. А над головой — звезды... Пришло время и ей заняться тем же. — Да ведь? — шепнул Гаррус, и Шепард засмеялась. — Определенно.