Hemlock Grove

— Ах, Питер, — томно вздыхает Оливия, выдыхая облачко сигаретного дыма и отстраненно скользя взглядом поверх его головы. — Ты же знаешь, чем все это закончится. Ты должен уехать, милый. Уехать так быстро, чтобы у меня не осталось ни малейшего шанса отыскать твой след и завершить то, что я начала когда-то. — Когда ты угрожаешь мне в таком игривом тоне, Лив, все кажется таким, как прежде, — усмешка на губах Питера Хэйла колкая и злая, взгляд его серых глаз арктически холоден и безучастен: как тот сизый дым, который впитывается в ее блестящие черные волосы изысканной, ароматной и очень дорогой отравой. Она курит какие-то особенные сигареты — что-то, что можно назвать словом «эксклюзив». Это ее девиз по жизни — Оливия всегда получает лучшее, даже если понятие это весьма условно, как с ядом для легких. Питер в последний раз видел ее почти двадцать лет назад — тогда, в день ее свадьбы с Джей Аром Годфри, она тоже была в белом: как и сегодня. Ее безупречное платье столь белоснежно, что становится неприятно глазу. Даже браслет на ее изящном запястье выполнен из белого золота. Туфли из лучшей выбеленной кожи. Вот только сама она — чернее самой черной ночи, Оливия, чьим вторым именем вполне могло бы быть Тьма. — Ты ненавидишь меня, ведь правда? — вкрадчиво интересуется она, большой рот растягивается в почти кокетливой улыбке. — Думал обо мне все эти годы, так и не смог забыть, не смог простить меня и теперь явился отомстить? — Я не настолько злопамятен, Лив, — качает головой Хэйл, и улыбка сходит с ее губ. — Хотя, может и настолько. Пока она небрежным движением давит окурок в пепельнице, он приближается и подносит ей новую сигарету, вытряхнув ее из пачки к себе на ладонь. — Все еще много куришь, — с нарочитой укоризной роняет он. — Все еще делаешь вид, будто это тебя беспокоит, — парирует Оливия сухо, берет сигарету и закуривает вновь, сама щелкнув зажигалкой. Они молчат какое-то время, буравя друг друга равнозначно тяжелыми взглядами, и комната наполняется их энергией: опасная смесь агрессии и выдержки, тщательно подавляемой ярости и уравновешенности. — Ты должен убраться из моего города, Хэйл, — Оливия первой нарушает тишину, ее мелодичный голос звучит резко, она не терпит возражений. — Это моя территория. Волкам здесь не место. — Ну, ты же позволила Руманчекам остаться, — напоминает Питер, недобро усмехаясь. — Это и их земля тоже, — мрачно отвечает Оливия. — Ты ведь не?.. — Новый муж Линды Руманчек, — подтверждает ее догадки Хэйл и открыто смеется, с удовлетворением отмечая, как ее безупречное лицо искажает досада. — Ты не посмеешь! — О, еще как посмею, Лив, — заверяет он бархатным тоном, который обещает ей множество огорчений. — Еще как посмею, бессердечная сука. Ты сожрала нашего ребенка прямо на моих глазах, почти двадцать лет прошло, а я все еще вижу по ночам твое бледное и окровавленное лицо. Ты стала моим ночным кошмаром, любовь моя, и настало мое время стать твоим. — Тронешь моих детей — и я сожру тебя так же, как твоего выродка, — скалится Оливия, и лицо ее превращается в гротескную, уродливую маску, которая на самом деле вовсе не маска. — Ты был ошибкой, но еще большей ошибкой было дать тебе уйти тогда! — Что ж, для этого я и вернулся, — мягко отвечает Хэйл, откровенно издеваясь. — Чтобы мы могли исправить ошибки прошлого, дорогая. Теперь только ты или я, третьего не дано. * * * Три ночи спустя, в полнолуние, они встречаются на заброшенной мельнице — перед двумя трупами, еще исходящими паром. Белоснежное платье Оливии обагрено алыми брызгами, а в когтистых руках Питера Хэйла трепещет чужое сердце. Глаза оборотня горят мистическим голубым цветом, и Оливия Годфри смотрится в эти глаза, как в зеркало, улыбаясь своему отражению. — Ты убил Шелли, сукин ты сын. — А ты убила Линду. Но вряд ли мы квиты — ты не выглядишь расстроенной. — Как и ты, — подтверждает Оливия и, протянув руку, проводит пальцем по застывшему в его когтях кровавому куску мышц, который еще пару минут назад был сердцем ее дочери. — Дурная кровь, — брезгливо морщится она, слизнув капельки крови с пальца. — Я всегда говорила это… Спасибо, милый. Сама я в последнее время стала слишком сентиментальна, чтобы избавиться от нее… Ох, да что же я все о себе, да о себе! Лучше расскажи мне, каково это — быть вдовцом? — Тебе знакомо это чувство, к чему лукавить, Лив, — разжимая когти, оборотень дает сердцу Шелли упасть на захламленный пол между ними, и Оливия сыто и довольно щурится, когда он шагает еще ближе, останавливаясь вплотную к ней. — Оно довольно приятное. — Да, — соглашается Оливия, — Особенно тогда, когда плевать тебе было на свою вторую половину. Избавление от обузы — это небольшой праздник. — Предлагаешь устроить небольшую вечеринку на костях невинно убиенных? — хриплый смех, зарождающийся в груди Хэйла, звучит скорее по-звериному, чем по-человечески. — Ни за что не поверю, что ты не соскучился, — жарко шепчет ему Оливия, и ее кровавое платье прижимается к нему. Под этим платьем она все такая же горячая, упругая и опасно-соблазнительная, как когда-то. Ее пахнущие сигаретным дымом волосы — самая желанная отрава для него даже спустя двадцать лет, даже после убитого ею младенца, даже если весь мир полетит в ад.