По ту сторону отчаяния

      Напряжение в конференц-зале усиливалось, хотя при этом росло и доверие. Сложно сказать, чего было больше. Ещё настороженный, но уже немного обвыкшийся Барнс снова занял то же место – напротив профессора. Уже собирались начинать, и тут доктор вспомнил кое-что важное:       – Должен вас предупредить, что майор Аллен, глава адвокатской группы по защите вас, сержант Барнс, в предстоящем военном суде, попросил установить здесь камеры наблюдения и включать их на время наших бесед.       Баки развернулся к Стиву:       – Правда? – он развёл руками и мрачно усмехнулся. – Я-то думал, что вся эта адвокатская возня только против ГИДРЫ. А ты, как я вижу, думаешь, что у совершившего более шестидесяти убийств есть какие-то шансы перед военным трибуналом? Ты спятил?       Тот явно ожидал чего-то такого:       – Шансы определённо есть. Мы немало говорили о твоём деле. Майор Аллен, судя по его профессиональным характеристикам – опытный военный юрист, из лучших, и он уверен, что ничего не потеряно. Он тёртый калач и явно не из тех, кто бросается такими словами. Бак, я не для того тебя нашёл, чтобы бесконечно замораживать или прятать. Ты вправе жить по-человечески. Ну, или хотя бы так, как мы – всё лучше, чем в морозилке.       – А разве мои слова могут служить доказательствами в суде? – покачал головой Баки и небрежно махнул рукой. – Да это бред!       – Не ваши слова, – вмешался врач, – а документы, которые адвокаты приведут в качестве их подтверждения.       – Откуда мне знать, что они там нашли, – хмуро заметил Барнс.       – Само собой, – Стив выглядел мрачно-спокойным. – Потому их вес как доказательств возрастает. И достоверность твоих слов – тоже.       – Но вы не знаете, что именно я скажу! – развёл руками Джеймс.       – Прекрасно, – кивнул доктор Ротман. – Это и есть непредвзятость.       Он повернулся к Роджерсу:       – Все данные о месте и времени разговора будут на записи. Страна не фиксируется, только конкретное помещение, точная дата и подробное время до сотых долей секунды – доказательство подлинности видеоряда для экспертной проверки. Запись будет остановлена по окончании каждой из моих бесед с Барнсом.       Врач дал минутную паузу, позволяя осознать то, что было сейчас сказано по просьбе главы адвокатской группы, накрепко засевшей в сибирском архиве. Затем объявил о начале работы:       – Что ж, давайте приступим.       – А ничего, что я буду присутствовать на этих записях? – на всякий случай спросил Стив.       – Ваше присутствие – нечто вроде гарантии доверия Джеймса Барнса ко мне и моей с ним работе, – объяснил профессор. – Кроме того, вы ведь не будете вмешиваться без нужды, и сами убедитесь, что это не понадобится. Кстати, вы сможете помочь. Если тоже что-то вспомните, не молчите. Даже незначительные на первый взгляд детали могут оказаться важны. Только, если не возражаете, капитан Роджерс, мне бы хотелось создать ощущение беседы один на один. Просто присядьте поодаль, если можно.       – О, да, конечно, – Стив на секунду вскинул ладони и отошёл к другому краю длинного стола конференц-зала, присел на углу поближе к шкафу и постарался слиться с мебелью, насколько это было возможно при его габаритах.       Казалось, воздух в помещении наэлектризовался. Разговор предстоял из ряду вон тяжёлый. Из-за необходимости записывать всё для представления в суде все нервничали ещё больше, только профессор оставался спокоен, как танк. Каждый из троих чувствовал ситуацию и настраивался по-своему. Без записи не обойтись, и лучше ей быть реальной, чем разыгранной как по нотам. Легче от этого не становилось, но идти на попятную никто не собирался.       Доктор Ротман поочерёдно кивнул Роджерсу и Барнсу, затем нажал кнопку на пульте. В ответ на сигнал включились камеры, закреплённые под потолком. Врач устроился поудобнее за столом напротив Баки и начал:       – Прежде всего хочу объяснить вам, сержант Барнс, что мои вопросы будут звучать довольно неприятно, а отвечать на них будет ещё тяжелее, но при этом я надеюсь на вашу откровенность. На ваших ответах я буду основывать программу работы с вами, поэтому ваш прямой интерес в том, чтобы отвечать правдиво. Даже если вы не уверены, что помните достаточно точно, отвечайте субъективно. На вас воздействовали разными средствами, и ваше восприятие было искажено, но и такая версия для нас тоже важна.       Баки Барнс покосился в сторону, поразмыслил немного, затем кивнул:       – Ясно.       – Начнём с ваших данных. Вы родились в 1917 году, воевали в составе 107-го пехотного полка, попали в плен, где вас подвергли непонятным вам медицинским экспериментам в лаборатории печально известного Арнима Золы, научного гения нацистов, подручного Красного Черепа. Всё верно?       – А вы в курсе, как я погляжу, – процедил сквозь зубы Баки.       Что тут дополнять, если доктор-мозгоправ и так всё знает? Может, этот разговор вообще не нужен.       – Всего лишь поверхностно, – уточнил доктор, уловив вопрос в глазах Барнса. – Дорого бы я дал за то, чтобы выяснить всю суть и детали тех экспериментов Золы. Если знать точные исходные параметры проблемы, разработка системы противодействия будет куда увереннее, чем при продвижении на ощупь. Понимаю, что вы были их объектом, и вы – не специалист. К тому же, всё, что происходило с вами, искажало восприятие действительности. Но, тем не менее, скажите, вы помните хотя бы что-нибудь совершенно точно? Что-то, в чём вы уверены?       Баки опустил взгляд, задумался, плотно сжал губы, напрягая искалеченную память. Он молчал пару минут, затем стал медленно говорить:       – Помню, что в плену у Красного Черепа нас отбирали для каких-то опытов, что ли. Знаете, как скот выбирают. Нас осматривали, даже зубы разглядывали. Записывали, переговаривались о чём-то по-немецки. Я не понимал ни слова. Потом вызывали по списку. Помню, как осматривали нас после рабочей смены – тех, кто держался на ногах. Кормили паршиво, мы были измотаны, а те гады ухмылялись и кивали, опять записывали. Потом я лежал в лаборатории на койке, вроде тех, что в военных госпиталях, и что-то вводили в вену руки.       – Препарат какой-то? Через капельницу? – предположил доктор.       – Да, что-то такое. Но название лекарства – или что это было – не знаю.       – Это ничего. Опишите ваши ощущения от этого препарата, – попросил профессор Ротман, открывая в своём блокноте чистую страницу, – но только то, что точно помните. Всё, до мелочей. Исходя из этих деталей и всех других методов воздействия на вас, я постараюсь определить сам препарат и, соответственно, искать возможности для преодоления.       Барнс зажмурился на несколько секунд, поморщил лоб и сказал:       – После капельницы выворачивало от боли. Во всём теле сразу. Как будто по живому заливали в жилы кипяток. Обрывали каждый нерв отдельно и все вместе одновременно. Сколько это продолжалось, не берусь сказать, но я был почти уверен, что не выживу. Потом смутно помню, что всё вокруг было, как в бледном тумане. Звуки приглушены, как сквозь вату. Помню, как казалось, что тело горело, как если бы облили горючим и подожгли. И ещё я вроде бы пытался протиснуться откуда-то, но на самом деле всё ещё лежал на койке. Помню, что голова кружилась и раскалывалась, как будто внутри работали отбойные молотки и сверлили сразу во все стороны. И вроде бы ещё у меня спрашивали мой армейский номер. Я повторял его, пока меня не растормошил Стив.       Он перевёл взгляд на Роджерса, то же сделал и доктор Ротман. Тот побледнел, встрепенулся и подтвердил слова Баки:       – Я тогда сделал вылазку в тыл нацистов, искал наших пленных из 107-го пехотного. В общих камерах Барнса не было, но мне подсказали поискать в изоляторе. Когда я нашёл Баки, думал, он бредит. Даже меня узнал не сразу. Ему было тяжело подняться, его раскачивало, еле переставлял ноги. Но потом ему становилось всё лучше.       – То есть, он пришёл в себя? – уточнил Алекс Ротман. – Насколько уверенно?       – Вполне, – кивнул Стив. – Даже сумел пройти по расшатанной опоре и удержаться от падения с большой высоты в огонь. Там Красный Череп запустил цепную реакцию мин, и внизу всё полыхало от взрывов.       – А после? Джеймс, вы чувствовали разницу между тем, каким вы были, и тем, каким стали? – прищурился врач.       – Почти нет, – помотал головой Барнс. – Восстановился очень быстро, но как-то не задумывался над этим. Просто был рад, что получилось. Мы совершили ещё немало диверсий за линию фронта. Я полностью владел собой.       – Баки был снайпером в нашем отряде, – напомнил Стив.       – Понятно, – кивнул доктор, что-то записывая. – Похоже, капитан Роджерс вытащил вас до того, как начали воздействовать на ваше подсознание, и применить успели только сыворотку, которая сработала физически и укрепила тело. Что было дальше?       – Падение с поезда, – мрачно ответил Баки и отвёл взгляд.       Стив смотрел так, что внутри всё сжалось. Он сглотнул сухим горлом и сдавленно произнёс:       – Это моя вина, Бак. Моя. Я должен был тебя спасти.       Баки помотал головой и даже разозлился:       – Стив, да ладно тебе, там было нереально меня вытащить! Ты бы не дотянулся. Никак. Руки не резиновые. И не твоя вина, что поручень не выдержал. Так вышло. Или что, лучше было бы, если б мы сорвались оба? Представляю себе Красного Черепа, пьющего шампанское за промытые мозги Капитана Америка. И за двух суперсолдат на подхвате у ГИДРЫ.       Стив уставился на него, не зная, что сказать, а в глазах Барнса читалось упрямое: "не твоя вина". Они оба застыли в своём ментальном диалоге и, похоже, забыли, что не одни здесь и между ними – весь длиннющий стол конференц-зала. Им это не мешало.       – Простите, что вмешиваюсь, – подал голос профессор. – Полагаю, вам лучше обсудить это без меня. Позже. А пока давайте продолжим, если вы не против.       Барнс кивнул, с трудом оторвал взгляд от Стива, помолчал с минуту и, уставившись в столешницу перед собой, стал рассказывать дальше:       – Высота была сумасшедшая. Я был уверен, что на этот раз – точно смерть. Понятия не имею, как можно было выжить. Я не помню удар.       Он нервно сглотнул, осёкся и замолчал. Роджерс молча опустил голову и уставился в пол, не мигая.       – Может, отложим разговор? – осторожно предложил доктор.       – Нет, – прохрипел Баки. – Давайте сейчас.       Он шумно выдохнул, помолчал с минуту и заговорил снова:       – Помню, очень смутно – всё вокруг кружилось, раскачивалось, то чёрное, то белое в красных пятнах, потом чуть прояснилось. Меня волокли по снегу, слева оставался кровавый след. – Он через силу вытаскивал из покорёженной памяти день, пустивший всю жизнь под откос. – Видимо, руки уже не было. Боль была какая-то... не знаю, гудящая, что ли. Приглушённая. Пульсирующая, на грани, но терпимая.       – Они вам обезболивающее укололи, – подсказал доктор. – Оно притупило восприятие. Полностью снять боль у них не получилось, она была слишком сильной. Идти вы могли?       – Нет, – покачал головой Джеймс Барнс. – Всё плыло вокруг меня, раскачивалось, ноги как ватные, я периодически проваливался в темноту. Потом я вроде уснул. Очнулся под капельницей. Левой руки точно не было. Ну, то есть, от неё осталась только часть. Я не чувствовал её, даже подумал, что это – тоже сон. Но, как оказалось, правда.       – Вашу руку сразу заменили протезом?       Баки опустил глаза и с трудом произнёс:       – Нет.       – Они не могли быстро сконструировать его? – предположил Ротман. – Протез очень сложный, высокотехнологичный.       Барнс не ответил. Он явно сомневался. Покосился на Роджерса, затем глянул на доктора. Его не торопили, только Стив, невольно вытянув шею, смотрел напряжённо и явно не представлял, почему Баки запнулся. Поколебавшись ещё немного, Барнс взял у врача из рук блокнот и, плотно сжав губы, что-то туда записал. Опешивший Стив вытаращил глаза и переводил удивлённый взгляд с Баки на врача и обратно. Особенно его задело, когда доктор Ротман, прочтя написанное, кивнул и тихо сказал Барнсу: "Понятно", а затем подошёл к камере и развернул исписанный лист к объективу.       – Простите, что отвлекаю, – от напряжения голос Стива даже звенел, – но я мог бы и знать, что там.       Доктор обернулся, убрал блокнот от камеры, глянул на мрачного Барнса и ответил:       – Конечно, капитан, но не сейчас. Поймите правильно – ваш друг просто не готов сегодня выдержать ещё и вашу боль по поводу того, о чём он здесь написал. Не заставляйте его, ему и так тяжело. Не сейчас.       Роджерс стушевался и пробормотал:        – Да, конечно. Простите.       Повисла недолгая пауза. Врач немного полистал блокнот, затем спросил Барнса:       – Вы сможете ещё что-то сказать или мы отложим беседу?       – Спрашивайте, – сдавленно проворчал Баки.       – Как вы обнаружили у себя металлический протез?       – Я очнулся после операции. Новая рука сильно болела ближе к грудной кости и к лопатке, ныла шея, но при этом рука уже подчинялась мне. Только я был не в себе, может быть, ещё влиял наркоз. Но помню, как успел подумать, что спятил – рука была железной. А потом в голове всё резко помутилось, будто на меня нашло что-то, и я... – он чуть запнулся, на щеках проступили алые пятна, – я чуть не задушил одного из докторов новой рукой.       Он выглядел мрачнее, чем до сих пор, дышал тяжело, хрипло, как будто закипал изнутри. Стив поднялся и подошёл ближе. Баки хмуро покосился на него, но чуть качнул головой, мол, ничего, обойдётся, и постарался продолжить:       – Не знаю, что со мной случилось, но я, – голос чуть выровнялся, – был как бы не я. Понимаете, я не мог остановиться. И не хотел. Не знаю, почему. Злость была жуткая. Она просто отключила волю и управляла мной, я ничего не мог сделать.       Он немного помолчал, глядя остекленевшими глазами в стену перед собой. Его никто не торопил, Баки заговорил дальше сам:       – Помню, как пальцы чувствовали захват. Были жутко сильными, но не ощущали боль, только обозначали движение, сжатие. Их можно было совать в открытый огонь. Ими можно было металл рвать на куски. И дико, до жути хотелось убивать.       Он умолк, опустил глаза и крепко стиснул зубы. Повисла тяжёлая пауза.       – Если вы устали, можем продолжить в другой день, – напомнил доктор.       – Ничего. Давайте, спрашивайте, – настоял Баки, его голос снова хрипел. – Я пока ещё могу.       Профессор кивнул:       – У меня на сегодня остался всего один вопрос, сержант Барнс. Скажите, вы можете хотя бы примерно сказать, сколько времени прошло между приживлением бионической руки и первым электрошоком?       Баки покачал головой:       – Точно не скажу. Может, пара недель, а может, меньше.       Доктор с минуту пристально смотрел на него, затем встал и сказал:       – Благодарю вас. То, что вы рассказали, бесценно для моей работы. К тому же, этим вы помогли себе.       – Но я ничего такого вроде бы не сказал, – вяло удивился тот. Дыхание понемногу выравнивалось, но нездоровый румянец разливался по щекам, живая рука чуть вздрагивала.       – Зря так думаете, – мягко возразил врач. – По названным вами срокам и описанным ощущениям я смогу уточнить группу медицинских препаратов, применённых тогда, а также порядок работы тех докторов с вами.       – Ладно, – кивнул Баки. – Но, я так понимаю, мы не закончили?       – Только начали. Продолжим в другой раз. На сегодня достаточно с вас. Я пойду работать с данными, которые сейчас получил благодаря вам. А вы обещайте, что постараетесь не накручивать себя. Отдыхайте. Переключитесь. И спасибо вам огромное, – произнёс доктор Ротман.       Он отключил камеры наблюдения и удалился.       Стив закрыл за ним дверь и обернулся к Баки, но не успел произнести ни слова, как кто-то постучал. Стив резко дёрнул дверную ручку и выпалил:       – А можно не тревожить его сейчас?       – Я всего на секунду, – ответила Эмма. – Доктор Ротман велел принести вам это сразу после его ухода.       У Стива от изумления брови поползли вверх:       – Мороженое?       – Да. И апельсиновый сок. Сказал, это вам сейчас необходимо. Ну, то есть, не вам, а Барнсу.       Роджерс с ошалелой улыбкой глянул на Баки:       – Тебе тут вкусности прислали.       Тот мрачно покачал головой:       – Я не хочу.       – А я хочу, – вдруг бодро возразил Роджерс и, подмигнув Эмме, взял поднос у неё из рук.       Она ушла, Стив толкнул дверь, чтобы та захлопнулась, и поставил принесённое перед Баки. Затем уселся напротив, взял одну из ложечек, переложил часть мороженого в небольшую пиалу и стал неторопливо и с напускным, но упрямым удовольствием есть, лукаво поглядывая на Баки. Тот поначалу пытался отвернуться, но не выдержал и заулыбался.       Взгляд Стива потеплел, когда Баки взял с подноса стакан сока, и пока он пил, Стив набрал для него порцию мороженого и придвинул поближе.       – Оригинальный доктор, – усмехнулся Баки Барнс, взявшись за мороженое, хотя и без энтузиазма. – Я думал, он будет разговаривать со мной как с психом. А он...       – А он по-человечески. Даже в каком-то смысле... не знаю – на равных?       – Вроде того. Странно. Я не ожидал такого, – Баки не скрывал удивление. – А вот это – тем более.       И показал глазами на мороженое.       – По-моему, он просто хотел поднять тебе настроение. Ну, после всего. Хотя я предложил бы тебе пива.       – Сейчас 11 утра, Стив, – небрежно усмехнулся Барнс, кивнув на часы.       – Тогда виски, – озорно подмигнул Роджерс.       – Ты и виски? Адская смесь, – Баки вяло улыбался, а Стив чувствовал, как напряг по чуть-чуть отпускает.