*****
Этого визитёра Баки точно не ждал. Их предыдущая встреча была такой бурной, что новая вообще не должна была состояться. Говорить им, вроде бы, было не о чем, хватило и того короткого столкновения, чтобы тот горе-охранник и дорогу сюда забыл. На этот раз, правда, он явился не один – видимо, теперь его кореша понимали, что их языкатого друга лучше придержать, не то, глядишь, живым не вернётся. Сопровождавший выглядел весьма кисло – явно был не в восторге от происходящего. Несостоявшийся жених Эммы, как ни странно, был трезв, а кривую ухмылку и нездоровый блеск в его глазах вызывал на этот раз не алкоголь. Войти в отделение реабилитации эти двое не решились, топтались за порогом, пока Баки сам не вышел к ним с жёстким вопросом: – Что надо? – Слушай, чувак, не злись... – начал было нелепый тип, но Барнс перебил: – Я тебе не чувак. – Ладно. Извини, – пожал он плечами. – Зачем пришёл? Тебе здесь делать нечего,– процедил сквозь зубы Баки. Один вид этого мутного типа выводил его из себя, как выводила бы кучка мусора посреди чистого помещения. – Я тебя предупредить хотел. – Да что ты? – равнодушно хмыкнул Барнс. – Да... не знаю, что она тут тебе наплела, только... – он замялся, подбирая слова. – Ты бы лучше не верил ей. – А кому? Тебе, что ли? – Может, и мне. Зря смеёшься. Ты думаешь, она к тебе всерьёз? Да ты ей нужен, пока ты в эксперименте её начальницы. Эмма хочет сделать научную карьеру, и пока она тесно работает с Хелен Чо, у неё есть шанс далеко пойти. А когда докторша укатит в Сеул, Эмма свалит вместе с ней, а про тебя будет вспоминать только как про подопытного кролика. Так что не бери в голову. Она того не стоит. Она меня кинула и тебя кинет. Баки несколько мгновений молча сверлил его угрюмым взглядом, затем сказал: – Вот что, парень, вали отсюда. С концами. И лапшу захвати. – Чего? – оторопел тот. – Лапшу, которую ты мне тут вешаешь. И вали по-хорошему. Ещё раз заявишься – слушать не стану. Сразу вышвырну. Барнс развернулся и захлопнул за собой дверь так, что стёкла в окнах всего этажа жалобно зазвенели. – Я как лучше хотел, – проворчал визитёр своему приятелю, и они, наконец, ушли. В тот вечер Баки выглядел мрачнее, чем обычно. Отказавшись что-либо объяснять встревоженной Эмме, он вытолкал её с пожеланиями спокойной ночи, а когда она ушла в кабинет дежурного, погасил свет и долго смотрел на пальмовые листья за окном, плавно раскачивающиеся в лёгких порывах ночного ветра.*****
Утром доктор Ротман сперва зашёл к Барнсу во время разминки в спортзале, к которой его стали понемногу допускать, и спросил, настроен ли он рискнуть. Барнс согласился. Через час Роджерс, доктор Ротман и Баки расположились в конференц-зале, попросив не отвлекать их ни при каких обстоятельствах, кроме всемирного апокалипсиса. Устроившись поодаль от сидящих напротив друг друга Барнса и профессора, Стив почти физически ощущал, как напряжение не просто растёт, оно раскаляется – и внутри, и в атмосфере этой комнаты. Алые индикаторы камер наблюдения зажглись, и процесс стартовал. – Для начала, сержант Барнс, я хотел бы сказать, что намерен, если получится, облегчить вам задачу, – сказал доктор Ротман. – Судя по тому, что мне уже известно из нашей предыдущей беседы, я в целом представляю, как осуществляли воздействие на вас при кодировании. Вам не придётся рассказывать мне всё от и до. Есть некоторые моменты, которые необходимо уточнить, чтобы я был уверен, что нет ошибок в определении методики, и что не осталось важных деталей, которые мы не выяснили. Баки Барнс хмуро кивнул, мельком покосившись на Стива. Тот старался не шевелиться и даже как можно тише дышать, чтобы не упустить ничего важного и не помешать. – Итак, Джеймс, скажите, верно ли я назову вам порядок приёмов, которые к вам применяли, – доктор Ротман открыл блокнот и стал перечислять: – Поначалу вас заковывали вплоть до обездвиживания и использовали устное воздействие на вас с быстрым нагнетанием до тяжёлого ментального давления на повышенных тонах вплоть до крика, буквально орали. Длилось это беспрерывно и достаточно долго. Затем стали дополнять воздействие медицинскими препаратами. Кроме того, постепенно они начали чередовать эти методы с физическими в форме электрошока. Верно? Баки хмуро посмотрел исподлобья и кивнул. – Если я не ошибаюсь, – продолжал врач, – они проводили длительные и жёсткие допросы с пристрастием. Вероятно, применяли уничижение и дискредитацию всего, что могло быть вам дорого, и описывали в деталях безысходность вашего положения, полную катастрофу мира, каким вы его себе представляли до ГИДРЫ и тому подобное. Такую обработку с подопытным проводят как минимум двое, причём длится она чертовски долго, даже стирает чувство времени. Они не стремились при этом добиться чего-то от вас – напротив, сами внушали вам что-то, так? Лицо Барнса даже посерело. Он отвёл глаза и тихо ответил: – Да. Много чего. – Что-нибудь конкретное помните? – Ещё бы, – мрачно произнёс Баки. – К примеру, они говорили, что я уже предатель для бывших своих, и что они тоже меня предали. Говорили, что всё прошлое для меня потеряно, и так даже лучше, потому что предыдущая жизнь была полной чушью, глупостью и бредом. Что я тратил её впустую, поддаваясь на пропаганду слабой страны, обречённой проиграть войну. Что Рузвельт нарочно ввязался в войну, чтобы погибло как можно больше американских мужчин, а те, кто смог выжить в плену – поголовно предатели, без вариантов. Голос Баки казался чужим, звучал сдавленно, каждое слово он выжимал из себя. Глаза потускнели, лицо казалось каким-то посеревшим, пальцы рук едва заметно дрожали, но он продолжал: – Они говорили, что пустили в ход секретное оружие ГИДРЫ и уже победили в войне, так что весь мир теперь принадлежит им. Что всё это изначально было направлено на развал США, чтобы ГИДРА собрала потом из обломков другую страну. Лучшую. Сильную, дисциплинированную. По-настоящему оснащённую, без нынешней гнилой и устаревшей техники. Что я жив, потому что они это позволили, и теперь я им обязан. И что это – самый лучший исход для меня, так как они – самая великая нация и дарят мне шанс послужить ради освобождения всего мира от лжи и пропаганды, навязанной нам с детства. – Если вам трудно, вы можете не рассказывать такие подробности, – осторожно предложил доктор. – Нет уж, пусть. Будете знать меня лучше, – мрачно ухмыльнулся Баки, как приговорённый – своему эшафоту. Помолчал немного, затем продолжил: – Они говорили, что любой человек – жалкий винтик, пешка, и чья-то жизнь – ничто ради великой цели. Да что там чья-то жизнь – жизни миллионов в топку ради этого не жаль. Говорили, что мои бывшие братья по оружию взрывали при отступлении всё. Что они разрушили дом, где я жил, чтобы отомстить мне за предательство, которое я по их мнению уже совершил, и убили всех людей из этого района и из других, в том числе убили всех моих родных, чтобы ничего не досталось победителям. Он повернул голову к Роджерсу и с трудом произнёс: – Сказали, что ты мёртв, Стив. И что... ты использовал наш отряд в своих целях. Ради славы. Поэтому твоя смерть – подарок новой Америке от ГИДРЫ. Теперь и Роджерс выглядел не лучше. Каждая фраза Баки убивала в нём попытки представить, что могло происходить с Баки в плену. Силы ещё понадобятся, у Баки их точно не останется. Доктор Ротман тоже повернулся к Стиву и объяснил: – Думаю, капитан Роджерс, что ваш друг даже сейчас пытается защитить вас от слишком жестоких вещей, которые ему внушали о вас тогда. Он не говорит вам сейчас и половины всего. Стив резко перевёл взгляд и уставился на Баки, а тот отвёл глаза, крепко стиснув зубы. На его щеках яркими неровными пятнами проступил нездоровый румянец. Врач придвинул ему стакан с водой, но Баки только покачал головой "нет". – Прошу, не отказывайтесь. Для нас всех важно, чтобы вам хватило сил, – мягко настаивал Ротман. Стив вдруг поднялся, подошёл, молча взял с подноса пару кусочков нарезанного лайма, опустил их в стакан с водой и протянул его Баки. Тот вздохнул, даже не глянул, но взял стакан и сделал несколько глотков через силу. – Можем продолжать? – спросил профессор и, дождавшись кивка, добавил: – Они много чего ещё внушали вам в таком духе, я полагаю. И почти без перерывов, верно? – Очень много, – хрипло ответил Барнс. – Пауз не было. Они просто сменяли друг друга, чаще всего приходили двое-трое, и начиналось промывание мозгов. Или того, что от них осталось. Я не знал, ночь это или день, сколько часов это продолжается. Иногда казалось, что я схожу с ума... Наверное, так и было. – Поразительно, что при всём воздействии электрошока вы столько помните, – заметил доктор. – Попробуйте забыть, когда вам неделями почти круглые сутки такое долбят в башку! – жёстко огрызнулся Баки, сверкнув глазами. Затем отвёл взгляд и продолжил: – Я помню не всё, конечно. Хотя... даже из детства какие-то моменты помню, – он бросил тоскливый мимолётный взгляд на Стива, – тем более эту канитель в ГИДРЕ. Память о жизни до войны иногда возвращалась какими-то видениями. Как фотографии сквозь слой мутной воды, как только я оказывался вне криокамеры. И чем дольше, тем яснее. Только вот... я не был уверен, что и в каком порядке было. Что и как связано между собой... Каша в мозгах сбивала с толку. – Вполне поправимо. Не стопроцентно, конечно, но всё-таки есть шансы прояснить многое из подзабытого довоенного времени. Хотя бы потому, что ваш друг с вами, сержант Барнс, – подбодрил профессор. Тот глянул исподлобья на доктора, ещё раз – на Роджерса и сразу отвёл взгляд. Он пока не готов. – Можете припомнить, какова была стратегия давления ГИДРЫ на вас в дальнейшем? – спросил доктор Роман. – Потом они решили делать из меня новое "оружие возмездия" – так они это называли. Я был лишён права выбора и права умереть по собственной воле и обязан был выполнять, как они выражались, миссию освобождения мира от оставшихся опасных людей. Применяли пытки и внушение, что я принадлежу им с потрохами и существую только под номером как боевая единица. Говорили, что это – моё искупление. Что это шанс уйти от прежнего жалкого существования, которое усугубляли предательские диверсии в составе "Ревущих коммандос" во время войны. – Медицинские препараты при этом тоже применяли? – уточнил врач. – Да. Продолжали что-то колоть в вену... я не знаю. Его голос стал совсем тихим. Стив напряжённо посмотрел на доктора, и тот спросил: – Вы хотите закончить на сегодня? Баки отрицательно помотал головой. Затем мельком глянул на Стива, допил воду и молча протянул ему пустой стакан. Роджерс взял его и наполнил по новой. – Полагаюсь на ваше мнение, – согласился доктор, – давайте попробуем продолжить. – Может, я посижу рядом? – спросил Стив. – Вмешиваться не буду, обещаю. Профессор вопросительно глянул на Барнса. Тот кивнул, глядя куда-то в сторону. Стив сел на соседний стул. Во взгляде читалось: "Держись". – Скажите, они сразу стали применять электрошок или через время после начала этих допросов? – продолжил доктор. – Через время, – мрачно ответил Джеймс. – После этих обработок у вас не оставалось сомнений, что они во всём правы, так? – предположил Ротман. – Ни малейших, – жёстко выдохнул Барнс. – Они прогоняли ток через голову, как будто жарили рёбрышки на костре. А потом зачитывали код. После многократной прожарки постепенно всё больше казалось, что никогда и не было никакого прошлого. Только лаборатория и эти люди в белых халатах или в военной форме. И железная рука, которой хотелось ломать всё вокруг. Убивать. Любая попытка что-то вспомнить, даже себя до этой жизни, вызывала только отвращение или ступор. Иногда тем докторам приходилось блокировать мою руку электромагнитным чипом, когда я становился опасен даже для них. Но потом, после электрошока, я постепенно превращался в пустоголового цепного пса. Чувствовал... – он на секунду запнулся, – жажду крови. И был послушен воле хозяина. Жалкая тварь. Баки горько усмехнулся и прикусил губу до крови. Стив с тенью паники во взгляде уставился на профессора. – Всё, хватит, – решительно объявил Ротман и встал из-за стола. – Я больше не стану вас терзать. Не сегодня. Джеймс Барнс тоскливо глянул исподлобья: – Что, придётся ещё раз? Всё по новой? Нет, лучше добейте меня сейчас. – Нет, что вы. Больше не нужно. Я услышал самое главное. Даже больше, чем рассчитывал, – заверил профессор. – Если и остались вопросы, то лишь о самом коде. Это – отдельная тема, для другой встречи, иначе мы всё испортим. Капитан Роджерс, сделайте всё возможное, чтобы ему стало лучше. Я бы рекомендовал вот это, – он протянул Стиву небольшую упаковку таблеток, – дозировка там написана и вложена. Но по мне, нет лучшего средства, чем поддержка близкого человека. Вас здесь не побеспокоят, я предупредил, но если что понадобится – позвоните. Доктор Ротман повернулся к Барнсу, смотрящему прямо перед собой пустыми глазами, и пожал его руку: – Благодарю вас. Восхищён вашим мужеством и выдержкой. Затем он выключил камеры наблюдения и ушёл, оставив Стива и Баки одних. Когда за ним закрылась дверь, Барнс медленно поднялся, сутулясь, будто на плечи ему взвалили тонну железа. Он взял кувшин с водой и, не говоря ни слова, плеснул себе на руку, чтобы размазать холод по лицу и по волосам. Затем ещё раз, и ещё. Стив молча смотрел на него, не решаясь подать голос, и просто ждал, мысленно вертя в голове всё, что услышал сегодня. Наконец, кувшин опустел. Баки поставил его обратно на стол, сел в кресло, весь взмокший, с красными глазами, и тихо спросил: – Ну что, Стив, как тебе пустоголовый киллер? Ты разочарован? Роджерс замер перед ним, бледный, как стена, несколько секунд не мог заставить непокорное горло протолкнуть хоть слово. Затем медленно, чуть растягивая слова, произнёс: – Никогда не говори так. И не смей даже думать. Стив немного наклонился вперёд и накрыл своей ладонью его живую руку, вяло лежащую на столе. – Баки, ты – лучшее, что есть в моей жизни. Мне плевать, что тебе долбили в голову, я знаю, кто ты есть. – Ага, – кивнул Барнс, заставляя упрямый голос подчиняться. – Я – безмозглый убийца. Руки по локоть в крови. – Я уже говорил, это – не твоя вина. Потому что не твой выбор. Он не ответил. Стив тихо, но уверенно добавил: – Баки, ты только держись, ладно? Хотя бы потому, что я без тебя – не я.