Ангел-Хранитель

Дождь стеною непроглядной падал с неба, Вновь стирая все мечты, надежды, позитив. Но одно запомни: где б сейчас ты ни был, Я к тебе приду, свой мир тебе открыв. Распахну я душу для тебя и сердце, Все границы между сном и жизнями сотру, Помогу и в холоде сердец согреться, И подняться птицей в небо, а потом... Уйду? Дневник Ангела-Хранителя

      Старушка, величественно восседавшая за столом одной из бухгалтерий Междумирья, равнодушно поднимает на меня глаза. Листок с моей анкетой, зажатый у нее в руке, хрустит.       — Ты должен выбрать другого подопечного, — говорит тоном, не требующим возражений. Меня передергивает от неприязни: на фоне белоснежных стен эта женщина выглядит грязно.       — Нет.       Она удивленно на меня косится. Не ожидала? Губы непроизвольно растягиваются в усмешке. Я умер ровно двадцать две минуты назад: откуда мне знать здешние правила?       — Ты не понимаешь! — старушка орет и пытается что-то объяснить, но я не слушаю. Выдергиваю из ее рук изрядно помятую анкету и, чуть прищурившись, криво улыбаюсь.       — Поздно, — довольно ставлю свою подпись. Теперь я Ангел-Хранитель. А еще не родившийся ребенок — кровь человека, пытавшегося отнять у меня жизнь, — мой подопечный. И я обязуюсь его защищать ото всех. Даже от Бога.       — Дурак! — но я разворачиваюсь и ухожу: основы покровительства были загружены в сознание, как только я поставил подпись. Неважно, почему этот ребенок не должен родиться. Он не виноват в том, что какой-то Бог его невзлюбил. Он не виноват в том, что из-за меня погиб его отец.       Ангел-Хранитель всегда рядом со своим Подопечным. И я буду всегда рядом, обещаю.       Молодая и красивая женщина ласково поглаживает немаленький живот и улыбается. Ей еще не сообщили. Стоило мне об этом подумать, как раздается звонок. Ничего не подозревая, она поднимает трубку. Секунда. Две. Телефон вываливается из ее рук. Падает на пол. Сознание медленно ускользает. Я подлетаю к ней так быстро, как только могу, ловлю на руки, аккуратно опускаю на диван. У нее нет своего хранителя. Больше нет. Временно им стану я?       Вздыхаю, прикрывая глаза: информация доходит крайне медленно. Кажется, я вмешался во что-то серьезное. Кажется, я подписал приговор этой семье. Встряхиваю головой, отгоняя дурные мысли, и смотрю на лежащую без сознания женщину. Взгляд опускается на округлый живот. Хм. Пол ребенка определить не удалось: не без помощи министерства неббезопасности. Но я почему-то уверен, что у нее родится мальчик. Маленький, но, несомненно, самый лучший мальчик.       Похороны — это какая-то жалкая насмешка. Гости лицемерят, тщетно и неправдоподобно пытаясь выставить покойника в лучшем свете, но отчего-то забывают о его реальных заслугах. Наверное, мне повезло, что я не видел свои похороны.       Из-за обилия воспоминаний и слов сочувствия у женщины начались преждевременные роды. А я наконец понял, что значит — защищать.       Кто сказал, что Ангелы — все из себя святые? Ложь. Они способны напасть со спины на безоружного, если это принесет победу. Потому что любой из них в первую очередь воин, а потом уже «святой». Я вообще не понимаю, как выжил в той битве. Даже толком не помню, что произошло. Пятна воспоминаний, мутные и смешавшиеся, путают только больше. В сознании попеременно всплывают размытые образы. Сильные крылья потоком воздуха отбрасывают назад неготовых к настоящему сопротивлению воинов... Откуда-то взявшийся меч кажется неподъемным, но я пытаюсь им размахивать…       …В это время врачи принимали роды. Ребенок родился живым, вопреки всем прогнозам…       …Воин в серебряных доспехах изумленно поднимает брови и выверенным движением сбивает меня с ног… Резкая боль в затылке… Размазанные силуэты ангелов… Громкие, но неразличимые голоса…       Воспоминания о первом моем сражении бьют сильнее. От их ударов я не могу закрыться крыльями. Если память и подкидывает картинки, то все без разбора.       …Я до боли поджимаю губы, пытаясь сдержать застывший в горле крик. В носу щиплет, ноет в груди. Я… Как я мог ее упустить… Как?! Я самый ужасный хранитель… Я лишил своего малыша и папы, и мамы… И не факт, что смогу помочь ему самому. Я даже не дал им шанса. Из-за меня они умирают мучительной смертью!.. Я слабее остальных пернатых. Я слабее Бога… у ребенка почти нет шансов. У моего малыша, за жизнь которого сейчас борются врачи, нет права на жизнь. Его лишили покровительства Бога. У ребенка остался только я. И у меня остался только мой малыш.       С того самого момента у меня не осталось времени ни на что: из одной неравной битвы в другую. А предаваться воспоминаниям на поле боя определенно не лучшая идея. Из мыслей меня выдирает все тот же ангел в серебряных доспехах:       — Виктор, — смотрит, как на полоумного, — сдавайся. Тебе нас не победить.       Их осталось еще десять, включая двух архангелов. Выиграть почти нереально. Но если я проиграю, мой мальчик умрет здесь же. Что он вообще им сделал?       — Ни за что! — я поднимаю изодранные крылья, чувствуя, как по перьям дорожкой стекает кровь, и дрожащей рукой достаю злосчастный меч из ножен. За две жизни против всего мира.       Прищуриваюсь от ярких лучей солнца, отраженных в стали. Выдыхаю, приводя себя в чувство. И гордо вскидываю подбородок.       — Что ж… — Серебряный Воин поднимает меч и кивает. Это чертов конец.       Три дня. Три дня я пытался дать безымянному малышу право на жизнь. И, черт возьми, победил! Истерически смеюсь, впиваясь ногтями в ручку меча. Победил! Позволил мальчику выровнять пульс! Он жив! Мой малыш жив!..       А говорили: на том свете все мы отдохнем. Наивные. Надо жить, пока еще можешь это делать. И маленький мальчик с биркой «№66» вместо имени будет жить. Уж я-то об этом позабочусь:       — Обещаю.