Лабиринты памяти

Прим берёт меня за руку, сжатую в кулак, и начинает массировать её, пока кисть не разжимается и кровь снова не бежит по пальцам. Она берётся за второй кулак, когда в дверях появляются Плутарх, Хеймитч и Бити. Я не знаю, сообщили ли они обо всём Гейлу, но раз уж его здесь нет, я предполагаю, что нет. Плутарх выпроваживает врачей и пытается заставить выйти и Прим тоже, но она говорит: — Нет. Я останусь с сестрой. Я нахожусь в прострации, но с Прим в такие минуты мне будет легче говорить о случившемся. Плутарх выглядит задетым, но Хеймитч только усмехается. — Я бы оставил её, Плутарх, — говорит он. И Прим остаётся. — Итак, Китнисс, состояние Пита оказалось шоком для всех нас, — говорит Плутарх. — Мы не могли не заметить ухудшения во время двух последних интервью. Очевидно, что над ним издевались, так что его физическое состояние можно было объяснить этим. Теперь же мы считаем, что произошло нечто большее. Вероятно, что специалисты из Капитолия подвергли его воздействию, приведшему к потере памяти. Бити? — Извини, — говорит Бити, — но я не могу рассказать тебе обо всех особенностях этого метода, Китнисс. Капитолий очень скрытен в том, что касается этого вида пытки, и я полагаю, результаты противоречивы. Это то, что нам известно. Обратимость таких последствий, как амнезия, нами не изучена. Пит не помнит, кто он такой и что с ним происходило на протяжении всей его жизни, но он сохранил базовые знания и навыки. Он в курсе, в какое время он живет, он помнит о существовании Панема и Капитолия, он также знает, что такое «Голодные игры». Сейчас с ним работают лучшие специалисты из Тринадцатого. Он сохранил способность к письму, счету и даже рисованию. Но нам предстоит еще немало работы. Мне становится плохо. Прим задаёт вопрос, который крутится у меня в голове. — Он сможет вспомнить свою прежнюю жизнь? Бити многозначительно смотрит на меня и спустя несколько мгновений отвечает на вопрос Прим: —Возможно. Но для этого нам понадобится время. Много времени. Мы будем постепенно знакомить Пита с доказательствами его существования. С записями Игр, эфирами из Тура победителей и прочими документальными материалами. Надеюсь, что это «перезапустит» его память. По крайней мере, это наша теория на текущий момент. Я закрываю лицо руками, потому что такого не может быть. Это просто невозможно. Кто-то заставил Пита забыть о его семье, об испытаниях, которые он преодолел, наконец, о любви ко мне… — Как скоро можно будет увидеться с ним? — спрашивает Прим. — Сложно сказать. В ближайшие две недели этого делать точно не стоит, — продолжает Плутарх. — Пит слишком эмоционален и неустойчив. Реакция Китнисс его напугала, поэтому мы решили ограничить общение с людьми из его прошлого. На время, конечно. Пока он не познакомится с историей последних лет. Напугала. Я. Его. Напугала. Всё так расплывчато в моих воспоминаниях. Когда Пит не узнал меня, и что еще страшнее, не вспомнил, кто он такой, я застыла от ужаса. В моем сознании до сих пор стоит образ его вопрошающего лица. Я только и твердила: «Он забыл. Он все забыл». Кажется, в один момент мой шепот перерос в нечто большее, и Хеймитчу силой пришлось увести меня из палаты. — Неделя? Две? — настаивает Прим. — Вы же не собираетесь просто запереть его в комнате наедине с экраном на месяц? — Конечно, нет, — говорит Бити. — Просто мы не знаем, насколько нам повезёт. Если вообще повезёт. — Мы слишком мало знаем о его состоянии сейчас, — говорит Плутарх. — Ясно одно — пострадало не только ментальное, но и физическое здоровье. Пит должен восстановиться благодаря специальной диете и упражнениям. Сейчас у него нет сил, чтобы пройти и 100 метров. Но в этом отношении лично я настроен оптимистично — он полностью выздоровеет. А если он будет здоров физически, ему будет легче прийти в норму и в остальных смыслах. Хеймитч тяжело вздыхает, напоминая о собственном местонахождении. Я немного сдвигаю руки, так что могу видеть выражение его лица сквозь щель. Он измучен и удручен, признаваясь: — Я думаю, что Питу может стать немного лучше. Но…. я не думаю, что он когда-нибудь станет прежним. Я опять тесно смыкаю руки, закрывая щель, отгораживаясь ото всех. — По крайней мере, он жив, — говорит Плутарх, будто теряя терпение со всеми нами. — Сноу казнил стилиста Пита и его группу подготовки сегодня вечером в прямом эфире. Пит травмирован, но он здесь. С нами. И это определённое улучшение по сравнению с тем его положением, в котором он был двенадцать часов назад. Давайте не будем об этом забывать, ладно? Попытка Плутарха подбодрить меня — пронизанная новостью об очередных убийствах — каким-то образом приводит к обратному результату. Порция. Группа подготовки Пита. Усилие, направленное на сдерживание слёз, заставляет мое горло сжиматься, пока я снова не начинаю задыхаться. В итоге у них нет выбора, кроме как оставить меня в компании Прим. — Китнисс, не стоит опускать руки. Это не в твоих правилах, — говорит сестра. — То, что сделали с Питом, ужасно. Но теперь он рядом с тобой. У тебя появился второй шанс начать эту историю с самого начала. Ему предстоит многое вспомнить, осознать свое прошлое, обрести и потерять своих близких — мать, отца и братьев. Теперь мы его семья. Ты же это понимаешь? Я пододвигаюсь к краю кровати, уступая место Прим. Когда она успела так вырасти? Еще недавно я пела ей колыбельную перед сном, а сейчас кажется, что мы поменялись с ней ролями. — Ты права. Пит — наша семья, — говорю я, а сама думаю, каким может быть его официальный статус. Как к нему стоило бы относиться маме и Прим? Как к своему сыну и брату? Или как к моему суженному? — От этого и тяжелее, утенок. Если бы он был еще одним знакомым, чью судьбу искалечил Капитолий, я бы просто продолжила идти к своей цели — убить Сноу. Сейчас мне хочется каждую минуту своего времени посвятить Питу. Наверное, для этого с ним и сотворили такое. — В сутках все еще 24 часа, Китнисс. Четверть, а лучше треть от этого времени ты должна спать. Прим заботливо накрывает меня одеялом и гасит свет. Я очень долго нахожусь между сном и явью, пробуждаясь от кошмаров, в которых Пит то погибает в капитолийских застенках, то не может узнать меня. В конце концов, я отключаюсь из-за элементарного недостатка сил. Сон нужен мне, чтобы вернуть всё на свои места.