Лабиринты памяти

— Что случилось? — вскрикиваю я и затягиваю гостя в комнату. От неожиданности Пит собирается с мыслями дольше обычного. Кажется, мое напуганное лицо и железная хватка рук лишают людей словоохотливости. В конце концов, Пит нарушает молчание: — Я от Президента Койн. Ни разу не легче. Мы присаживаемся на краешек кровати — на предельном расстоянии друг от друга. Мама и Прим не выдают своего присутствия. Можно подумать, что они задержали дыхание. — Я свободен, Китнисс. Меня переводят из палаты в отсек к Хеймитчу. — Да, с соседом тебе повезло. От покинувшего мое сердце камня я становлюсь такой легкой, что падаю на постель, а матрац кровати отдает пружинами мне в спину. Пит более осторожен, он аккуратно устраивается рядом со мной, используя собственные руки вместо подушки. — Хеймитч, кажется, хорошо меня знает. И это то, что мне так нужно сейчас. Окружить себя родными и близкими. Я трижды отсмотрел все видеоматериалы. Но слепых зон стало незначительно меньше. Пит выдыхает накопившуюся в его груди тяжесть и ложится набок. Я чувствую его взгляд на своих губах и рефлекторно поворачиваю голову в его сторону. Его лицо находится чуть выше моего, это расстояние позволяет мне разглядеть его в деталях. Как бы мне хотелось убрать эту складку между его бровями, которая выдает постоянную напряженность и задумчивость. Пит предается сомнениям с тех пор, как он потерял память. Но сейчас свободной рукой он убирает прядь с моего лица, продолжая изучать меня глазами. Какой взгляд стоит подарить ему, чтоб он вспомнил всё? — Может, чаю? Голос мамы возвращает нас обоих к реальности. Пит неуклюже вскакивает с постели, а я машинально отдергиваю помятый комбинезон. — Конечно. Все за стол! — Прим быстро находится в этой неловкой по всем статьям ситуации. И мы следуем ее указаниям. Пит садится напротив моей сестры, а я — рядом с мамой. В жестяной посудине, служащей нам вместо кастрюли, нас ждет некое подобие чая. Этот сбор из трав и плодов — привет из Двенадцатого. Прим осторожно разливает кипящий напиток по чашкам и с особой заботой пододвигает угощение Питу. Чай такой горячий. Ему требуется время, чтобы немного остыть. — Что ж, — начинает моя обычно такая молчаливая мама. — Я миссис Эвердин, ма… — Я знаю, кто Вы. А напротив — сидит моя личная медицинская сестра и по совместительству ваша младшая дочь Прим. Мама отвечает Питу вежливой улыбкой. Амнезия не сумасшествие. Можно пить чай спокойно. Только посуда в Тринадцатом сделана таким образом, что тепло в ней сохраняется невообразимо долго. — Давайте играть! Один задает вопрос — другой отвечает. От предложений Прим сегодня невозможно отказаться. Я понимаю, для чего сестра это делает. Она хочет помочь Питу, а заодно и мне, потому что мое спокойствие неразрывно связано с его благополучием. И мы начинаем игру. Сначала звучат ни к чему не обязывающие вопросы. Сколько в местном бефстроганове настоящего мяса? Почему в Тринадцатом так мало детей? Что помогает Хеймитчу жить без алкоголя? О чем-то Пит уже знал, о другом — догадывался. Тон беседы становится куда более интимным после его вопроса о родителях. — Миссис Эвердин, а Вы знали моих отца и мать? И моя бессловесная родительница вдруг обретает голос. Она рассказывает о ее общем с Мелларками детстве, о том, как отец Пита приходил в наш дом во время первых Игр и приносил гостинцы Прим. И еще много таких мелких историй, в каждой из которых семейство пекарей предстает в наилучшем свете. Время пролетает незаметно. И когда стрелки часов предательски подбираются к отметке отбоя, мы с удовлетворенными лицами встаем из-за стола. Чай, конечно же, остыл, и его стало невозможно пить. Я вызываюсь проводить Пита до лифта. Он нажимает на кнопку вызова, а я подпираю стенку со счастливой улыбкой в пол-лица. — Спасибо, что приняли, — говорит Пит. Мама рассказала о многом, но кое о чем смолчала. — Ты как-то говорил мне, что твой отец ребенком был влюблен в мою мать. Двери лифта открываются, и Пит заходит внутрь кабины. Его глаза улыбаются мне в ответ. Створки начинают движение в обратном направлении, когда я слышу: — Почему-то этот факт меня не удивляет. Кажется, у Мелларков подобная склонность в крови.