Лабиринты памяти

— Что вы имеете в виду, говоря, что мы не едем в Капитолий? Койн едва выглядывает из-за своего экрана. — Ваша основная цель — объединить Дистрикты против Капитолия — была достигнута. Не волнуйся, Китнисс, если все пройдет хорошо, мы направим тебя туда за капитулировавшими. — Будет слишком поздно! Я лучший стрелок, который у вас есть! Обычно мне не приходит в голову хвастаться этим, но сейчас я не лукавлю. —А сколько занятий ты посетила? Ни одного. Вот сколько. — Ну, иногда я охотилась. И… Я тренировалась с Бити внизу в отделе Спецвооружения. — А ты, Пит, как себя чувствуешь? Ну, конечно. Совершенно не подумать о состоянии союзника — это так в моем стиле. Пит окончательно расправляет плечи и обращается к Койн, глядя ей прямо в глаза. — Достаточно хорошо, чтобы лететь в Капитолий. Физически я полностью здоров. Откачали. Залатали. Накормили. Что смогли, то сделали. У новой версии Пита совершенно точно есть причины сражаться. Капитолий отобрал у него воспоминания. Согласна — без некоторых живется легче. Но есть и драгоценные! За них и стоит бороться. — Все мы понимаем, что Китнисс умная и смелая, а Пит сильный и способный, — говорит Боггс. — Но в бою нам нужны солдаты. Вы не знаете элементарных основ выполнения приказов. А о физической форме я вообще молчу. — Но я должна поехать. — Почему? — Спрашивает Койн. Я не могу напрямую сказать, что это из-за моей личной кровной мести Сноу. У меня достаточно причин, из-за которых я хочу сражаться с Капитолием. — Из-за Двенадцатого. Потому что они уничтожили мой Дистрикт. Президент на секунду задумывается. Оценивает меня. — Ладно, у вас есть три недели. Немного, но этого вполне достаточно, чтобы начать тренироваться. Если Распределительный Совет посчитает каждого из вас годным, возможно, заявку рассмотрят. Вот и все. Это большее, на что сейчас можно надеяться. Возвращение Пита выбило меня из колеи. В суете последних дней я совсем забыла о расписании. И, если быть откровенной, состояние недавнего пленника для меня и сегодня важнее бега трусцой с автоматом вокруг поля и других военных обязанностей. Когда в кабинете повисает неловкая тишина, Хеймитч берет инициативу в свои руки и провожает нас с Питом до двери. — Встретимся в столовой, — говорит он на прощание, а потом придвигается ко мне. — И еще… — Что? — обиженно вырывается у меня. — Помните, что это моя кровать, — договаривает Хеймитч и растворяется в довольной ухмылке. — Ну, все. Идите уже отсюда. И мы шагаем по коридору. Пит хочет зайти к себе на пару минут, чтобы переодеться в форменный комбинезон Тринадцатого, но я его не отпускаю. Опаздывать теперь категорически запрещено. Даже на обед. А до него осталось всего ничего. И эти 10 минут свободного времени мы проводим в закутке у самого входа в столовую под звуки опускающихся поддонов и бренчащей посуды. — Почему ты вызвался ехать туда? — Наконец, я решаюсь спросить Пита. — А как же иначе? — удивляется собеседник. — Тут и думать нечего. Летишь ты — и я за тобой. Вот тебе и стая соек-пересмешниц. — Ты мне ничего не должен… — Можешь не продолжать. Дело не в том, что я задолжал кому-то пару жизней. Война скоро закончится. И если мне повезет выжить, я хочу знать, что сделал все возможное для установления мира. Теперь и я, и Пит — добровольцы. А ведь наших имен даже не было в списке. Мы бередим пол опустелыми глазами и невольно вздрагиваем от каждого случайного касания. Отчего локти не умеют держать дистанцию? — Президент Койн может быть убедительной. Как считаешь? — Я против Сноу. Койн того же мнения. Сейчас нам с ней по пути. От этого уточняющего «сейчас» мне и радостно, и темно на душе. Но что толку думать о будущем, если оно не принадлежит тебе? Так и живем одним часом. Я осторожно пристраиваю голову на плече у Пита и поглядываю на большой циферблат над центральным входом. Остается минута до захода первой смены. Народ быстро заполняет проход, прижимая нас к стенке. С гонгом толпа цивилизованно выстраивается в очередь и очень скоро в коридоре становится пусто. — Дамы вперед, — говорит Пит. Хеймитч так и не явился к обеду. Мама и Прим сегодня дежурят в больничном крыле. Поводив глазами, я обнаруживаю свободные места за столом у Финника. В Тринадцатом к нам относятся уважительно, но с опаской. Сесть рядом с иноземцем, а тем более — Победителем, решится не каждый. Если честно — почти никто. — Пит, Китнисс, идите к нам, — говорит новоиспеченный муж, и мы откликаемся на его приглашение. Финник заметно изменился с тех пор, как женился. Его прежние воплощения — испорченный капитолийский сердцеед, которого я встретила до Бойни, загадочный союзник на арене, сломленный парень, пытавшийся помочь мне пережить все это — заменили кем-то, излучающим жизнь. Впервые всем предстает настоящее очарование Финника — скромный юмор и покладистый характер. Он ни на секунду не отпускает руку Энни. Ни когда они идут, ни когда едят. Сомневаюсь, что он делает это преднамеренно. Она же целиком отдается ослепляющему счастью. Еще есть моменты, когда можно сказать, что нечто прокрадывается в ее рассудок и другой мир забирает ее от нас. Но несколько слов из уст Финника возвращают ее обратно. После съемок пропо мы так и не перекусили. У меня не получается скрыть голода, и я набрасываюсь на жаркое с нескрываемым аппетитом. Тушеное блюдо настолько вкусное — говядина, картошка, репа и лук в густом соусе — чтобы замедлиться и насладиться вкусом, приходится пересилить себя. Во всей столовой ощущается радостное оживление, вызванное вкусной едой. Как же она может делать людей добрее, веселее, жизнерадостнее? Кажется, что жить дальше и наслаждаться каждым днем — не ошибка. Еда врачует лучше любого лекарства. Неожиданная волна тишины накрывает зал, и даже Финник останавливается на середине истории о морской черепашке, стащившей его шляпу. У нашего столика возникла фигура Джоанны Мейсон. В ней мало что изменилось после нашей последней встречи. Но все внимание зрителей приковано к Питу. Он внимательно всматривается в Джоанну, словно ее появление здесь и сейчас не представляется возможным. Еще чуть-чуть — и все мы поверим, что перед нами призрак. — Что, не ждали? А я вот пришла, — заявляет Джоанна, и сцена молчания благополучно завершается. — Что, блондинчик, язык проглотил? Пит действительно не может вымолвить и слова. — Да ты не бойся, я не кусаюсь. Та, что с зубами, осталась в Капитолии. — Дело совсем не в страхе, Джоанна, — отвечает Мелларк и оглушает нас следующей новостью. — Дело совсем в другом. Кажется, я помню тебя.