Глава четырнадцатая
9 июля 2016 г. в 19:40
Примечания:
All I need is a friend,
Someone to give a helping hand,
When I'm afraid in the night
Someone to squeeze me
And tell me it's alright.
You know I worry such a lot
And I would give all I've got
Just to do have someone believe in me
Just to do that and put me
Back on evenly.
Baby, baby, be my friend,
Baby, baby, be my friend,
Baby, baby, be my friend,
I will love you till the end.
"Be my friend" - группа "Free"
Обязательно послушайте эту песню. Мне кажется, что глава получилась своеобразным сонгфиком к заслушанной до дыр (если в наш цифровой век это вообще возможно) композиции.
Тонкая материя неприятно холодит тело. Простынь насквозь пропитана кошмарами последних четырех ночей. Пит заботливо укутывает меня в свободный отрезок ткани, но я быстро избавляюсь от морозящего кокона.
— Жарко?
Я затягиваю с ответом. Кажется, если заговорю, то потревожу установленный в этом блоке порядок. Сболтну что-то лишнее — того и гляди Хеймитч проснется. А это последнее, что нам сейчас нужно.
Дрожащий свет ночника вторит моему беспокойству. Слишком поздно. Слова успели слететь с губ и раствориться в складках времени.
— Холодно.
Пит спешит на помощь. Он осторожно накрывает мои ладони и пытается согреть их собственным теплом. Вот беда! У мучительных сновидений сильно выражен эффект морозильной камеры. Я готова поспорить, что сейчас температура у Мелларка аномально понижена.
— Знаю, я не лучший обогреватель в мире, но мы можем помочь друг другу, если приложим некоторые усилия.
Слишком громко сказано, учитывая тот факт, что в нескольких метрах от кровати лежит абсолютно трезвый ментор, чей чуткий сон нарушать не в наших интересах. Жестами я напоминаю Питу об этой угрозе, но тот смеется в ответ и возвращает мой указательный палец в свои руки.
— Об этом не стоит волноваться. Спит, как убитый. Вся магия — в пилюлях, что прописал ему доктор.
Эта поправка приводит мысли в порядок. До меня только теперь доходит, что мы с Питом наедине. В одной постели. Ночью. Эта оглушительная новость развязывает не только язык, но и руки. Покоившиеся в ладонях соседа, они начинают медленно двигаться, создавая необходимое для разогрева трение.
— Так-то лучше. А теперь рассказывай, что ты здесь забыла.
— Хочешь заставить меня говорить, когда сам только что проснулся от кошмара? Какой он сегодня по счету? Уж точно не первый! — негодую я.
— Боюсь, ты права. Далеко не первый, — ладони перестают отвечать на непрекращающуюся работу моих рук, и я резко сжимаю их, чтобы вырвать Пита из оцепенения.
— Тебе снилась Джоанна?
— Не в этот раз.
— Но она снилась тебе, — теперь руки отказывают мне, и на мгновение я разжимаю наши ладони. — Кошмары начались после вашей с ней встречи. Ведь так?
— Всё верно.
Встать и убежать подальше. Зарыться в простыни собственной постели на верхнем этаже. А утром выйти на охоту. Одной. Таков план старой недоброй Китнисс. Вместо этого я поворачиваюсь к Питу спиной и вымещаю злость на краешке ни в чём не повинной наволочки.
— Тебя беспокоит моё воспоминание о Джоанне? — Я лежу не шелохнувшись. — Холодно или жарко?
Мои плечи подергиваются мелкой дрожью.
— Проблема в самом факте? Тебе не нравится, что я помню её?
Уже теплее. Я расслабляю корпус и поворачиваю голову в сторону говорящего.
— Твои глаза говорят, что я одинаково близок и далёк от истины. Может, скажешь сама?
Как не хочется признаваться, но надо. Я выдавливаю из себя по слову.
— Ты помнишь её. Не меня. А Джоанну. Вот что меня по-настоящему беспокоит.
Пит облегченно выдыхает.
— Кто сказал, что я не помню тебя? У меня, знаешь ли, память человека, а не домашнего любимца.
— Воспоминание о Джоанне у тебя чёткое и ясное.
— Не совсем. До сих пор не понятен его смысл и те обстоятельства, в которых я его получил. С тобой всё иначе. Ты как будто всегда была частью моей жизни. И то, что мне удалось выудить из лабиринтов собственной памяти, согревает даже в такие кошмарные ночи.
В доказательство своих слов Пит протягивает ко мне свои горячие ладони. Тепло разливается по спине и наполняет собой озябшее от обиды и холода тело. Не ответить просто невозможно. И я прячу голову на плече соседа так, чтобы он не мог видеть моих раскрасневшихся глаз. Проходит минута или две, прежде чем я успеваю отпрянуть от Пита и продолжить свою миссию.
— Что будит тебя по ночам?
— Сюжеты всегда разные. Снятся родители и братья, наш старый дом в Двенадцатом. Я видел всё это на записях, но в сновидениях и люди, и пространство приобретают более реальный вид. Кажется, что я могу дотронуться до каждой детали и даже попробовать на вкус отцовскую выпечку. Запахи в этих сновидениях слышатся отчетливо и ясно. Ароматы хлеба, ванили, сахарной глазури, красок и растворителя, а еще роз. Цветы будто окружают меня со всех сторон. Так, наверное, чувствует себя мертвец в могиле под слоем увядающих бутонов. Только в отличие от трупа я все еще могу дышать. Но будят меня другие сновидения. Чаще всего я вижу, что потерял тебя. Я не мечусь и не вскрикиваю. Наоборот, просыпаюсь — и словно цепенею от ужаса.
— А меня рядом нет.
— Осознание реальности приходит почти сразу. Не бери в голову, я справлюсь со всем этим.
— Больше ты не будешь спать один. Слышишь? Я приду завтра. И послезавтра. И так каждую ночь.
— Китнисс, это небезопасно. Тебя могут увидеть…
— Пусть, — перебиваю его я. — У Сойки-Пересмешницы есть какие-никакие привилегии. Да и перемещаюсь я словно мышка — тихо и незаметно.
— Не хочу подвергать тебя опасности и садиться на шею.
— Ты так противишься моему предложению! Не хочешь спать со мной?
— Больше всего на свете хочу этого.
Почему-то от этих слов у меня на щеках появляется застенчивый румянец. И я замечаю, что под простыней у Пита нет ничего, кроме пижамных брюк. Смущение овладевает каждой черточкой моего лица, делает объятия деревянными и заставляет увеличить расстояние между нашими телами.
— Значит, решено.
— Слушаю и повинуюсь, — говорит Пит, и с его лица не сходит довольная улыбка.
Он обращается со мной, как с драгоценностью. Подкладывает подушку под голову, расправляет покоившееся в стороне одеяло и укрывает меня им полностью. Теперь я похожа на аппетитное капитолийское пирожное необычной туманной расцветки.
— Ты замерзнешь под простыней, — шепчу я, приглашая соседа в своё убежище.
Пит немного медлит, но всё-таки отзывается на мое предложение, и я не успеваю понять, как моя голова покоится на его плече, а указательный палец бесконтрольно рисует круги на обнаженной груди. Кольца, планеты, оковы, нули, восьмерки или знаки бесконечности. Я ещё не решила. Ласковый поцелуй в макушку — это последнее, что сохранилось в моей памяти. Он и убаюкал меня до потери сознания. Утро разбудило нас звуками человеческих шагов. Должно быть, Хеймитч проснулся пораньше и решил напомнить нам о существовании реального мира.