Лабиринты памяти

Хеймитч не такой уж торопыга. Утренние сборы нашего ментора сравнимы по времени с подготовкой трибута к финальному интервью. Никакой спешки. Он наслаждается каждой свободной секундой, не привязанной к расписанию Тринадцатого. Или он всё знает и потому специально дразнит нас? Слышно, как одна за другой пуговицы проскальзывают в петли. Наверное, так по привычке опытный палач затягивает удавку на шее приговоренного. Хлопковый комбинезон недавно вернулся из прачечной и сейчас приятно хрустит на теле. Кажется, что с костюмом покончено, и Хеймитча здесь ничего не держит, но он всё еще медлит. Ментор застыл у самой перегородки. Ещё немного — и заглянет за неё. Прижаться к соседу и укрыться одеялом с головой — лучшее решение за последние несколько недель. Как только в комнате начинается движение, Пит закрывает меня своей могучей спиной и буквально прибивает тяжелой рукой к матрасу. Так странно слышать его сердце прямо у себя над ухом. Оно явно спешит из-за близкой опасности, сбросить скорость получается только спустя несколько минут. Всё это время я лежу, не шелохнувшись, и даже когда в тоненьком просвете показывается довольное лицо Мелларка, до меня не сразу доходит, что Хеймитч покинул отсек, а значит, дорога к свободе открыта. — Кто же знал, что он такая ранняя пташка? — смеётся Пит и тут же переводит тему. — До подъёма ещё 2 часа, ты можешь остаться. Я выныриваю из пухового облака и оказываюсь в плену не отошедших от глубокого сна глаз. Впрочем, на месте меня удерживают не только глаза. — У меня не будет выбора, пока ты не уберешь руку с моего плеча. Пит не сразу отрывает взгляд от моего лица, но как только он переносит его немного левее, ему становится ясно, что за препятствие встало между мной и моей свободой. — Эту? А я и забыл о ней, — говорит Пит и под тихий шелест взаимных улыбок возвращает конечность туда, где ей и положено находиться. И мы продолжаем смотреть друг на друга. Без слов. Без лишних движений. Как много времени проходит, прежде чем я возвращаю нас к действительности? — Надо идти. У Прим утренняя смена. Не хочу, чтобы она проснулась, а меня не было рядом. — Ещё минуту. Дай мне запомнить этот рассвет в деталях. — Откуда ты знаешь, что солнце встало? Здесь же нет окон. — Мне вполне хватит того, что проснулась ты — и всё заиграло красками. В этом весь Пит. Обронит фразочку мимоходом и никогда не потребует ничего взамен. Смешно, но после этих слов наша ночевка кажется более неприличной, чем она есть на самом деле. Лежать с ним в одной постели слишком приятно. Обычно у лекарств и терапии другое послевкусие. — Не представляю, как я раньше спал один, — вздыхает Пит. — Больше никаких секретов. Слышишь? — Никаких секретов. Ты права, — отвечает Мелларк и накручивает мой сбившийся локон на свой безымянный палец. Раньше мы с Прим находили забавным перевоплощение в усатых и бородатых капитолийцев. Этот странный способ отвлечься от пугающей действительности я придумала, когда погиб отец. Кольца волос ровно укладывались на детских лицах, и мы старались как можно дольше оставаться невозмутимыми и серьезными. Хватало нас ненадолго. Вот и сейчас я не придумываю ничего лучше, кроме как рассмешить Пита своим нелепым видом кудроусового чужестранца. — Запомню тебя такой, — через улыбку говорит он. — Хорошенькая перспектива! Так ты меня никогда… Я осекаюсь и оставляю мысль на полпути. Страшно подумать, что только что могло произойти. Язык мой — враг мой. Пит непонимающе смотрит на меня в ожидании продолжения. — Никогда что, Китнисс? — Никогда не отпустишь, — нахожусь я. — Надо идти. Путь до родного отсека удается преодолеть за считанные минуты. Шла на автомате, напуганная собственными мыслями. Об осторожности я вспоминаю только тогда, когда подхожу к дверям, ведущим в мой блок. Движения тела становятся плавными и мягкими. Сейчас один лишний звук может выдать меня с потрохами. — Доброе утро. Опоздала. Прим сидит на постели и собирает сестринскую сумку для утренней смены. — Проводишь меня до склада? Нужно захватить кое-что перед работой. Аптекарское хранилище спрятано в самом низу — на уровне бомбоубежища. Близость к бункеру неслучайна. При необходимости у людей всегда будет доступ к лекарствам. Да и с надежностью такого варианта хранения никто не поспорит. Добраться до склада незамеченным почти невозможно. Ему не страшны капитолийские атаки и природные угрозы. Не думала, что скажу это, но у жизни под землей есть свои плюсы. По дороге до пункта назначения Прим спрашивает меня, где я пропадала всё это время. Между сестрами секретов нет. Да и скрывать тут нечего. Я последовательно рассказываю ей обо всём, что произошло за последние несколько дней. О встрече с Джоанной, самочувствии Пита, моём решении прокрасться к нему этой ночью. — Знаю, сейчас нужно думать совсем о другом. Война. Кругом война. Но я всё никак не избавлюсь от мысли — а что если он никогда не вспомнит о своих чувствах ко мне? — Ему и не надо вспоминать, Китнисс. У сердца своя память. Она не подводит. — Когда ты успела вырасти? Ума не приложу, — говорю я, теребя Прим за толстую косу. Раньше у нее было две косички. Моя сестра слишком рано повзрослела. Это должно было коснуться только меня. Я хотела принять удар на себя, защитить своих родных и близких. Но мы платим по счетам, а их, как известно, выставляют не сами должники. Сейчас у Прим есть шанс на лучшую жизнь. Только бы всё получилось. Оказывается, даже на войне находится место для радости. Сестра станет врачом. В Двенадцатом о таком нельзя было и мечтать. Три четверти века — в страхе и угнетении. За последний год у слепой надежды появилась реальная основа. Осталось довериться этой собаке-поводырю. Когда Прим проводит пропуском по входному устройству, над дверью загорается зеленая лампочка. Широкий длинный коридор заставлен шкафами от пола до потолка. В них — всё самое нужное. Банки и склянки с пилюлями и жидкостями, шприцы и иглы пугающих размеров, многометровые катушки с бинтами и ватой. — На месте его нет. Нужно посмотреть в наборах экстренной помощи. — Что мы ищем? — Морфлициклин. — Мне это ни о чем не говорит. — Бутылочку из тёмного стекла с красной этикеткой. Я внимательно изучаю взглядом прозрачные стойки со всевозможными препаратами. Не найдя ничего похожего, начинаю рыскать по закрытым шкафам, скрывающим приспособления неизвестного назначения. В одном из глубоких отделений я обнаруживаю тонкий просвет между полом и стенкой. Может, двойное дно с драгоценными запасами? Немного усилий — и металлическая крышка уходит в сторону. Но под ней оказывается кое-что другое. — Нашла, — кричит Прим. Кажется, я тоже. Бесценный клад. Под скрытым люком на дне самого большого аптекарского шкафа хранится нечто более дорогое, чем флакон со спасительной микстурой.