Лабиринты памяти

Ночью в коридорах Тринадцатого так тихо, что можно подумать, людей на ближайшие сотни километров попросту не осталось. Я почти теряю бдительность, пока не замечаю осторожную тень у самого входа в родной отсек. Охрана? Наводчик Койн? Правда оказывается куда более удивительной. — Кажется, я разбудил твоего кота. Гейл делает шаг навстречу мне и выходит на свет. Я и забыла, какими печальными могут быть эти глаза. — Не ожидала увидеть тебя здесь в такое время. — Не мне одному не спится. И давно ты гуляешь по ночам без сопровождения? — Решил провести допрос? Я представляла себе встречу со старым другом иначе. — Я скучал, — признаётся Гейл. На эту правду мне остаётся ответить лишь объятием. Оно выходит коротким и неловким. Очевидно, что нам придётся снова учиться доверять друг другу. — Я пришёл не просто так, Китнисс. Ты знаешь, что повстанцы пересекли границу Капитолия? — Отряды из Тринадцатого уже направили в столицу, — отвечаю я. — Но почему ты всё ещё здесь? — Улетаю вечером. Поэтому и пришёл к тебе. — Чтобы попрощаться? — Нет, Кискисс, — в голосе Гейла появляются прежние ласковые ноты. — В моём ведении находится капитолийское воздушное судно без экипажа. Место для ещё одного человека точно найдётся. Если ты, конечно, захочешь. — Полететь с тобой? — Хоторн утвердительно кивает мне в ответ, и планы меняются со скоростью света. — Ты совсем один на целом корабле? — Да. Эта удача стоила больших усилий. — Если так, то мы будем готовы к назначенному часу. После осторожных «мы» в воздухе повисает свинцовая пауза. — Значит, без багажа никак. — Гейл, — начинаю я. — Он хочет отомстить Сноу так же, как и ты. Почему мы должны лишать его этого права? — Так вот как ты себе это объясняешь, Китнисс. Ну что ж. Моё предложение остаётся в силе. Жду вас в полночь у водохранилища. Не придёте — вылетаю один. После обеда я рассказываю Питу об изменениях в расписании. Раньше Мелларк менялся в лице от одного упоминания Гейла, но не сейчас. Нет больше ревности. Нет боли. Нет даже смирения. Хоторн для него — ещё один персонаж из жизни до Капитолия. Пит, конечно, знает о той непростой ситуации, которая развернулась между нами, но сегодня он не чувствует себя участником этого треугольника. Никакой геометрии не осталось. Одна только химия. — Нам нужно засвидетельствовать казнь Сноу, — подытоживает Мелларк. — Сказать, что он убит, будет мало. Нужно показать это всему Панему. — Устроить из смерти шоу. — Только так. Если всё получится, война закончится, Китнисс. Бити. Вот кто нам поможет. Ему удалось взломать собственную систему защиты. Значит, устроить прямой эфир из президентского дворца — это раз плюнуть. Надеюсь, его сотрудничество с Койн не несет безвременный характер. — По проводам и камерам — это к Бити. Хеймитч знает его уже много лет. Наверняка, сможет договориться. Ещё до ужина все вопросы решаются наилучшим образом. Перешептываниями, кивками, тайными знаками — Эбернети организует заговор против Сноу за спиной у Койн. Хеймитч даже не пытается отговорить нас от рисковой самодеятельности. — Лучше я помогу Вам, чем оставлю наедине с этой безумной затеей. И то верно. Нечто неостановимое движет мной и Питом. И когда в первые минуты после полуночи наш планолёт покидает Тринадцатый, я облегченно выдыхаю. Ментор позаботится о Прим и маме. Бити обеспечит прямой эфир в нужный момент. А мне остаётся одно только дело. Убить Сноу. Я забирала жизни и прежде. Чтобы выжить самой и защитить других. Но смерть никогда не была одержимостью. Она не приносила удовольствие. Будет ли так в этот раз? Если нам удастся проникнуть в покои Сноу, то я выстрелю без промедления? Встречу ли я его гибель с радостью или облегчением? Не думай об этом, Китнисс. Ты солдат. Действуй на автомате. Я хочу отвлечься. Но ноги негде размять, а руки нечем занять. Пит приносит одеяло и укрывает меня им. Теперь я могу вслепую изучать рисунок жесткой ткани, отмечать потертости и наметившиеся проплешины. — Гейл сел за штурвал. Говорит, что может потряхивать, — объясняет мне Мелларк. — Через час-полтора приземлимся в Третьем на дозаправку. Пит продолжает рассуждать о том, что нас ждёт в ближайшие сутки, но я почти ничего не слышу. Поначалу получается концентрироваться на движении знакомых губ, но вскоре я безвольно бросаю голову на плечо соседа. И просто дышу. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Шея Пита пахнет ветром. Запах свежий, чуть солоноватый. Я закрываю глаза и представляю, что мы в лесу у озера. Дождь прошёл, оставив после себя маленькие лужицы на листьях деревьев. Только подует — и нас окатывает свежей порцией дождевой воды. Мы смеемся и радуемся погожему деньку. Ведь после ливня снова солнце. И, конечно же, радуга. От сладкого сна меня пробуждает легкий толчок. Гейл не врал, когда говорил, что будет потряхивать. Пока я дремала, Пит умудрился подсунуть мне под голову свою руку. Эти объятия защищают даже во сне. Меня давно никто так не обнимал; с тех пор, как умер отец, и я отдалилась от матери, ничьи руки не внушали мне такого чувства безопасности. Больше меня не напугать этой близостью. Я упираюсь носом в шею Мелларка и сама не замечаю, как оставляю один крохотный поцелуй у самого уха соседа. Мне бы остановиться, притвориться спящей — и конец истории. Но я продолжаю, и Пит отвечает мне взаимностью. Всё, чего мы не позволяли себе в Тринадцатом, выходит наружу. Руки не слушаются головы и продолжают бесстыдно блуждать под футболкой. Губы описывают всё более смелые маршруты. Один поцелуй заставляет ждать следующего. Кажется, что уже не остановиться, когда голос Гейла прерывает установившуюся тишину: — Пристегните ремни. Мы заходим на посадку.