Затерянные миры - 3. Кровь Марис

      Протекторий Нома даже не особенно удивился, услышав из уст Рамиро Фонларо о том, что на него готовится покушение. Больше его удивило то, кто именно его готовит. Маркос Инфарно, конечно, не нравился принцу, и это было взаимно. Но помыслить о покушении? Притом, Инфарно занимал немаленькую должность при Ассамблее — Преторий Нома, то есть, хранитель спокойствия граждан Вечного Города. Ответственность, конечно, тоже была огромна, но ведь у него были толковые помощники… Зато почет и уважение граждан — это ведь дорогого стоило. Но, видимо, дешевле, чем своя жизнь. — Сеорр Протекторий. Мы привели их.  — Введите, — принц Гелларо выпрямился в своем кресле, вытягивая когда-то раненую в стычке с разбойниками ногу, нывшую, предвещая дождь.       Легионеры ввели двоих. Маркос поджимал губы, Ломено трясся как в лихорадке. Сезарио Гелларо смотрел на них, пытаясь понять, что же им пришлось так не по нраву в его правлении, что это стоило того, чтобы затевать переворот. Наконец, он нарушил молчание: — Мне стало известно о ваших планах, сеорры, касательно моей скромной особы.       Инфарно выпрямился еще больше, с презрением покосился на сенатора Ломено. — Не понимаю, сеорр Протекторий.  — Не стоит ломать комедию, Маркос. Юный Фонларо мне все рассказал. Верность Фонларо ставить под сомнение я не могу. А вот вашу…        Исказившееся злобой лицо Маркоса лучше всяких слов сказало о том, что Рамиро не солгал. Инфарно, едва не сошедший с ума от злости, когда выяснилось, что мальчишка сбежал, как практически уже зажаренная куропатка с блюда, с трудом успокоился. Но упоминание Рамиро Фонларо снова сорвало все привязи его злобы. — Этот щенок! Маленькая дрянь, шлюха!        Ломено пугливо заморгал: — Сеорр Протекторий, я тут ни при чем. Это все его вина.  — Это будут выяснять дознаватели в Торквебос. Им и расскажете, кто послал убийц за вдовой Фонларо, вы или ваш подельник. И кто еще замешан в подготовке покушения на меня.  — Слизняк, — пробормотал Маркос себе под нос.  — А ты помешанный! — сорвался на писклявый вопль Долио Ломено, услышав это. — Не смог даже опоенного и притащенного буквально на блюдечке мальчишку трахнуть! Глядишь, и стал бы тот посговорчивей и послушней! Нет же, упустил! Идиот!        Принц внимательно слушал их, делая про себя кое-какие выводы.  — Заткнись, ты, бурдюк с дерьмом! — вызверился Инфарно.  — Что? Если б ты не впутал мальчишку во все это… Я говорил, что он не поможет нам!        Крыть Маркосу было нечем — он просто жаждал повязать Рамиро кровью, и не просто какого-нибудь нобиля, а самого принца, чтобы тот не смел и рыпнуться, был послушен. Инфарно любил укрощать, но лишь единожды, а не каждый раз, как ему вздумается поразвлечься с избранной жертвой.  — Я услышал все, что хотел. Отправьте сеорров в их новое обиталище. Я решу вашу судьбу завтра.        Принц пронаблюдал, как чеканит шаг бывший Преторий и едва передвигает подагрические ноги бывший же сенатор, и задумался над тем, почему Рамиро Фонларо ничего не рассказал ему о попытке похищения. Не счел нужным жаловаться? Или просто радовался тому, что сбежал вовремя? Или гордость наследника фамилии Фонларо не позволила? — Сеорр Протекторий, — в зал вошел нунций-гонец. Склонился. — Вы звали меня?  — Да. Доставь это сеорру Фонларо.  — Мне дождаться ответа? — гонец взял свиток с личной печатью Протектория.  — Да, — кивнул принц.        Через час гонец вернулся — бледный и вздрагивающий. — С-с-сеорр П-протекторий, — он с видимым трудом взял себя в руки и передал принцу слова юноши, смутно удивляясь тому, что не забыл их со страху, когда белая тень бежала за ним до самой Арки Териона.  — А что случилось?  — Сеорр Фонларо намерен покинуть пределы Империума, сеорр Протекторий.  — И это тебя так напугало?  — О, нет. Меня напугал его пес, — нунций улыбнулся, сознаваясь в собственном страхе.  — А что не так с псом сеорра Фонларо?  — Он огромен, как медведь, но только снежно-белый. И у него страшные клыки.  — Эутрейский пес? Хм… А, ну конечно, учитывая, кто его телохранитель… Можешь идти, отдыхай.  — Благодарю, сеорр, — нунций откланялся и удалился, заливать вином свои потрепанные нервы.        Принц только хмыкнул — что страшного в эутрейских псах? Хотя, конечно, с непривычки можно и напугаться. Он бы завел себе такого, но… «Но» неслышно подобралось к принцу и нагло потерлось широченной харей о колени, едва не сбросив Сезарио с кресла. Он потрепал любимицу за ухо. Пантера заурчала, сунулась усатой мордой ему в щеку.  — Тише, Юнис, тише, — он чесал ее за ушами. — Славная моя.        Стало смешно: каким образом заговорщики собирались его опоить? Юнис чуяла любую отраву в пище и питье. И была гораздо лучше любого телохранителя. Пантера лезла ластиться, урчала, зевала, вываливая длинный язык, завивающийся колечком.  — Да, девочка моя, ты права, нужно идти и лечь спать. Завтра будет дождь, да, Юнис? — принц встал, пантера тотчас пристроилась рядом с ним, позволяя опираться на свой загривок. Кошка ворчала недовольно, тоже чуя дождь.  — Ну-ну, мы не станем выходить из дворца, если ты не захочешь. Прогуляемся по террасе.       Принц удалился, прихрамывая и разговаривая с любимицей, как с человеком.        Мусто перевернулся во сне, выпихнув Рамиро на грудь к Глауру, раскинул лапы. Варвар и не подумал возразить, прижимая свое сокровище. Мальчишка сопел ему в шею, его желудок урчал, голодный, но это не могло разбудить Рамиро. «И к лучшему» — подумал Глаур. Ящерку следовало побыстрее забрать с собой. Может, принц быстро продаст его земли… И все. Острова, свобода. И Рамиро рядом.        Утро наступило как-то слишком быстро. И мальчишки под боком уже не было. Впрочем, не было и гора, так что Глаур мог особо не тревожиться. Или тревожиться все же стоило? Ведь имперец мог пойти к морю, а там… кто знает? Глаур понесся искать его.        Небо было пасмурным, а с моря вообще надвигалось нечто невообразимое — огромная черно-лиловая громада, похожая на циркус, в котором здесь, в Номе, играли античные трагедии. Из ее подножия в воду то и дело били молнии, ветер хлестал порывами, неся пыль и песок. Варвара перехватила Коллена: — Беги к морю! Сеорр Рамиро уже два деления клепсидры, как ушел туда, и все не возвращается!        Глаур припустил к морю. Но, выскочив на последний поворот тропинки, вьющейся между невысоких холмов, перешел на шаг: спешить не имело смысла, Рамиро сидел на песке, обнимая лежащего рядом Мусто, неотрывно глядя на бурное море. Волны были свинцовыми, с белыми барашками пены, с грохотом расшибали лбы о камни, вылизывали берег, оставляя бурые плети водорослей.  — Ты меня напугал, — варвар уселся рядом.  — Мне просто нужно было побыть одному. Я пришел просить Марис отпустить меня, — юноша улыбнулся с затаенной печалью. — Топиться в мои планы не входило.  — И что она ответила тебе?  — Она отпустила. К тебе. Это было ее единственное условие. Марис милосердна и милостива, она не наказывает за любовь.        Глаур облапил свое счастье. — Ты хоть поел перед побегом?  — Нет, конечно, я хотел поесть с тобой. Идем, — Рамиро поднялся, отряхивая одежду от песка, — я голоден, как кашалот.        Варвар обнял его за плечи и повел в дом. Мусто тяжело топал рядом.  — Глаур, а чем вы хотели торговать с Империумом? — после сытного, вопреки обыкновению Рамиро, завтрака, они сидели в кабинете, Рамиро перебирал бумаги, готовясь к продаже земель и поместья.  — Мех, вино, драгоценности, оружие.  — Мне пришло в голову, что поместье можно не продавать, пусть будет домом тем, кто будет приезжать на торг. Как думаешь?  — Думаю, что это разумное решение.  — Тогда я выставлю на продажу только владения Фонларо. Этого хватит. Ну, вот, — юноша сложил в тубус последний свиток, — теперь можно ехать в город, в кадастровую палату.  — Поехали. Хочется побыстрее все это закончить.  — Мне тоже. Ты соскучился по своим островам, — улыбнулся Рамиро. — Скоро увидишь их.  — И покажу тебе. Тебе обязательно понравится.  — Знаешь, если Эутары похожи на тебя, то я уверен в этом, — юноша кивнул, собирая бумаги в кожаную сумку. — Идем.       Вчерашний день и это утро что-то изменили в нем, он стал казаться взрослее, серьезнее. Глаур и Мусто последовали за ним, каждый со своего бока.  — У меня лучшие в мире телохранители, — усмехнулся Рамиро. — Возьмешь Сану или попробуешь оседлать Ферро? — он кивнул на серого жеребца, зло скалящегося и пританцовывающего в своем стойле.  — Пешком пройдусь, ящерка.  — Хорошо, — Рамиро повесил на место седло, — я тоже тогда пойду пешком.  — А не устанешь? — Глаур обеспокоился.       Юноша хотел возмутиться, но потом просто рассмеялся. — О, мой заботливый варвар, я не родился в седле, и ноги у меня не только для того, чтоб упираться ими в стремена. Чтоб ты знал, Ном я оббегал за свою жизнь столько раз пешком, что тебе и не снилось.  — Ну-у, твои ноги много где замечательно смотрятся, — Глаур аж облизнулся.       Рамиро покраснел, не избавившись еще от смущения. Эутрерий поцеловал его. — Идем же, пока я не передумал, — юноша отстранился, блестя глазами и облизывая губы, горящие огнем от жарких поцелуев Глаура. — Мы ведь хотим поскорее со всеми делами закончить?  — Да, — согласился варвар.        Рамиро умел ходить быстро, так что до кадастровой палаты, располагавшейся в богато украшенном каменной резьбой и колоннами палаццо, они добрались скоро. — Вы продаете земли? — неприкрыто удивился поверенный семьи Фонларо. — Но почему, сеорр?  — Есть причины. Так как скоро я могу рассчитывать на продажу?  — Мне нужна декада или полторы, сеорр Фонларо, чтобы отыскать покупателя на все сразу. Но если по частям — возможно, будет быстрее, — подумав, вынес вердикт поверенный.  — Продавайте быстрее.        Поверенный принял у него бумаги, скрупулезно составил их перепись, заверил и поклонился: — Я сделаю все, что будет в моих силах, сеорр Фонларо.  — А тебе обязательно присутствовать при этом? — поинтересовался Глаур. — Нельзя просто оставить распоряжение раздать деньги?        Рамиро пожал плечами и посмотрел на поверенного. Тот кивнул: — Если вы напишете доверительное письмо, я смогу распорядиться вырученными финансами так, как вы прикажете. — Давайте пергамент, сеорр Тиберус, это и в самом деле хороший выход.        Глаур посмотрел, как ящерка пишет документ. И улыбнулся. Скоро они будут на островах. Не забыть забрать ту кухарку… И спросить про всякую живность, может, ящерка хочет любимых рыбок прихватить.        Рыбок у Рамиро не было, а вот расставаться с любимым Лиро он не захотел, хотя без сожаления продал Ферро и Сану. — Я его из жеребенка сам вырастил, он знает мой голос, продать его — это как предать друга, — он гладил морду жеребца, тянувшегося к его рукам бархатным храпом в поисках лакомства.  — Значит, его возьмем. Нашим кобылицам он понравится.  — Тогда, это все, — Рамиро кивнул на небольшой тюк со своими вещами и три огромных, в плотной промасленной коже, с книгами, — мое «приданое».  — Ну что, идем на корабль. Пока размещаем животных, перенесут твои вещи.        Рамиро Фонларо попрощался с Мимаром и Софией, которым написал разрешение жить в поместье с условием пригляда за ним. Управляющий не скрывал растерянности — как же это так, юный господин уезжает куда-то, прочь от земли своих предков? — Так распорядились боги, Мимар. Там мне будет лучше.  — Но, как же так… А если вас там обижать будут?  — Моя шпага все еще при мне, и руки не отсохли, Мимар. За свою честь я постоять сумею. Ну, а если нет — Марис милосердна. Но у меня есть, кому меня защитить, не беспокойся.        Мимар долго качал головой, но больше возражать не пытался. Рамиро накинул на плечи подаренный плащ, взял под уздцы Лиро и кивнул старику, выходя за ворота поместья. И больше уже не оглядывался, идя рядом с варваром по белой дороге мимо виноградников и старой оливы, по которой любил лазать ребенком, мимо колодца, в который однажды едва не упал, к триумфальной арке Териона.  — Твою кухарку приведут попозже.  — Хорошо, — Рамиро был тихим, словно потерянным. Ему не верилось, что с вечерним приливом драккар Глаура отвалит от пристани Нома, увозя его в неизвестность.  — Все хорошо, ящерка? Что-то случилось?  — Просто… я будто ива с подмытыми корнями. Вроде бы, живучее дерево, если перенести на другой берег — приживется. И мне… страшно.        Глаур обнял его: — Понимаю. Но все будет хорошо, правда.        На корабле их встретила Альда Тория. О том, что Рамиро остался круглым сиротой, эутрерии уже знали, не иначе как Валериан разнюхал и обо всем доложил.  — Идем, — женщина повела Рамиро в шатер на корме, — накормлю тебя. Глаур, марш за вещами!  — Я не голоден, сеорра Альда, благодарю, — Рамиро смущенно улыбался и краснел, встречая откровенно оценивающий взгляд сестры Глаура — Альруны.  — Альруна, побудь с ним.  — Конечно, мама.       Женщина вышла, не заметив мелькнувшей на лице дочери хищной улыбки. Рамиро, смотревший вслед жене конунга, ее тоже не увидел.  — Ну, рассказывай… Чем ты так привлек брата?        Юноша пожал плечами, улыбаясь: — Не знаю, сеорра. Об этом вам лучше спросить у него самого.       Он смотрел на девушку, бывшую ему ровесницей, но не видел в ней взрослости. Балованная, последний ребенок в семье, единственная дочь, привыкшая получать все, что пожелает. Красивая, уверенная в своей красоте и в том, что желанна для любого мужчины, и сможет стать женой, лишь указав пальцем на одного из множества претендентов на руку дочери конунга.  — Но должен же быть какой-то секрет.        Рамиро развел руками: — Если он и есть, увы, мне о нем неизвестно. А почему это вас так интересует, сеорра Альруна?  — Любопытно, как ты вообще умудрился привлечь его внимание.  — Я не привлекал. Мне его подарили, так распорядилась судьба.  — Подарили?  — Моя семья никогда не маралась рабовладением, но я не смог отказать тому человеку. Правда, на следующий же день я вернул Глауру свободу. А он решил остаться со мной.       Альруна изумленно смотрела: — А так бывает? А ты знал, что он — сын конунга?  — Нет, не знал. Об этом я узнал только вчера ночью. А почему так не может быть? И что именно? — уточнил Рамиро.  — Ну, все это. Так не бывает.  — «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», — процитировал античного классика имперец. — Нельзя говорить, что чего-то не бывает просто потому, что вы этого еще не встречали, сеорра.        Альруна нахмурилась: — И он тебя берет с собой?  — Да. А что, это нарушает какие-то законы Эутар? — обеспокоился Рамиро.  — Нет, просто интересно…  — Спросите у Глаура, госпожа, — Рамиро поклонился, не зная, о чем еще с ней говорить.  — Госпожа? Ты же не раб.  — Это уважительное обращение, сеорра.  — У меня есть имя. Альруна.  — Да, сеорра Альруна, — послушно повторил Рамиро, улыбаясь. — Оно красивое.        Девушка тут же гордо фыркнула. — А тебя как зовут?  — Рамиро, сеорра. Хотя Глауру, кажется, больше по душе называть меня ящеркой.  — Рамиро, значит. Ой, гор?  — Это Мусто. Подарок Глаура, — Рамиро потрепал по ушам притопавшего ластиться щена. — Милый. У меня тоже есть. Но взрослый.  — А они большие вырастают?       Мусто был ему едва ли не по грудь, при желании, Рамиро мог бы прокатиться на нем.  — Ну, чуть повыше тебя будет.  — Ого, вот это громадина! Сколько же мяса нужно на прокорм такой туши?  — Ну, где-то по половине коровы в день.  — Но это же невозможно — прокормить стаю горов! Так и стад не останется…  — У нас их не стаи, их не очень много, они не редки, но драгоценны.  — А почему? — тут же полюбопытствовал Рамиро. В его любимых «Землеописаниях» о снежных горах не было сказано ни слова.  — Почему мало? Или почему драгоценны?  — Почему драгоценны. И остальное тоже интересно. Я читал об Эутарах, но очень мало. Из Империума на острова то ли никто из землеописателей не добирался, кроме Зенониса Карсийского, то ли добирались, но почему-то обошли своим вниманием.  — Ну, они большие. И верные. И теплые, — Альруна растерялась.  — Ясно, — Рамиро рассмеялся, — это как с пантерами в Империуме.  — А что с ними в Империуме?  — Они драгоценны, любимы, самые лучшие охранники и верные друзья. И их мало. Вырастить котенка пантеры — все равно, что вырастить ребенка, так у нас говорят. Зато потом не будет вернее и ласковее существа на земле, чем выкормленный тобой зверь.  — У нас так же. И очень редко гора дарят не сразу при рождении.  — При чьем рождении?  — Гора. Обычно дарят совсем маленьких щенков, чтобы они знали руки хозяина.       Мусто как раз упоенно руку хозяина жевал, ухитряясь двигать челюстями и не ранить.  — Кажется, меня признали и так, — Рамиро отнял руку, снял кольца, чтобы Мусто не поранился, забыв о словах Глаура, сказавшего, что «щенки снежного гора перекусывают меч».  — Они в этом возрасте привязчивы.       Мусто снова полез лизаться. Юноша смеялся, тискал его, хотя со стороны казалось — это щен его тискает, как игрушку.  — Вы чудесно смотритесь вместе, — заявила Альруна.  — Спасибо, — застенчиво отозвался Рамиро. На палубе загрохотали шаги, зазвучали голоса, он распознал голос Глаура и, извинившись, выбрался из шатра.  — Ну вот, привел твою кухарку, и мы притащили твои вещи.  — Ну, какой ты молодец, — искренне похвалил его Рамиро.       Глаур подхватил его, посадил на плечо и потащил в шатер. Вокруг загоготали эутрерии-воины, поработавшие носильщиками и грузовой командой.  — Ай! Пусти, варвар! Я ходить умею! — Рамиро вцепился в его руку, как кот в ветку — с высоты роста Глаура, да на качающейся палубе вода за бортом казалась далекой и хищной.        Эутрерий поставил его на ноги только в шатре.  — Ну что ты меня таскаешь, как девицу? Сам ведь жаловался, что я тяжелый, — негодующе фыркал юноша.  — А мне приятно, — Глаур его поцеловал.       Рамиро ответил, неожиданно жарко, закинув ему руки на шею и привставая на носочки. Прижался всем телом, вызывая в варваре закономерный отклик. К счастью, в шатер к ним никто не заглядывал — блюли приличия. Нежный мех, с которым Рамиро расставаться решительно отказывался, сполз с его плеч на пол, потом туда же полетела его туника, заколка из волос, узорчатый пояс. — Ох, ну, что ты… что ты творишь… Глаур! М-м-м! — мальчишка закусил ребро ладони, едва удерживаясь на ногах, когда варвар медленно опустился на колени, зацеловывая его тело, снова оставляя на смугло-бронзовой коже алые отметины.       Глаур ласкал его, счастливый от того, что наконец-то может касаться своей ящерки свободно. Первые минуты Рамиро еще помнил, что здесь — не лупанар, и стенки шатра — это всего лишь кожаные пологи, а не камень. Но потом ему стало не до этого. Он только сильнее прижал ко рту ладонь, выгнулся в руках Глаура, едва не коснувшись головой ковров. А потом и вовсе оказался на них, с бесстыдно раскинутыми в стороны ногами, и в горле переливались мелодичные стоны-курлыканье.  — Фырк, — наморщила нос Альруна, покидая драккар брата. — Горы на случке.  — Просто признайся, что завидуешь, — подначил ее Талис.  — Чему? — удивилась Альруна.  — Тому, что у Глаура появился любимчик. Он тебе понравился, так ведь? Сама бы потискала? — Талис поглядел на задохнувшуюся негодованием сестру и расхохотался.  — Мама! Он опять надо мной смеется!       Альда Тория отвесила сыну подзатыльник не по-женски сильной рукой. Альруна счастливо показала брату язык.  — Но ведь он прав, — мать покачала головой, глядя на дочь. — Пора тебя отдавать замуж.  — За кого? — Альруна фыркнула.  — За кого отец скажет, за того и пойдешь, — отрезала Альда.  — Но ты сама вышла за него в девятнадцать весен!  — Только потому, что твой отец ушел в Герату, за богатой добычей, а я обещала ждать.  — Но ты вышла замуж по любви…  — Конечно, я Хирвега полюбила. Когда родился Ванир, — снисходительно пояснила мать. — Он так забавно смотрелся с первенцем на руках, описанный с ног до головы, что я тут же его и полюбила.        Альруна нахмурилась: — Я не хочу так.  — А как ты хочешь? — Альда Тория посмотрела на нее, устало и мудро. — Чтоб ударила молния, и ты в него влюбилась мгновенно, а он в тебя? Как в древних эпосах поется? Их для таких дурочек, как ты, сочиняли. А на самом деле было так: Сигрид Сильный решил объединить остров Белого Сна с островом Каменного Ворона, приехал к конунгу Ведару, просватал его дочь, Сельфи. Ей было шесть, ему — тридцать.  — И что дальше было?  — А дальше прошло восемь лет, за которые Сигрид успел наплодить бастардов, дважды едва не потерять звание конунга острова Каменного Ворона, потом он женился на Сельфи, она родила ему четверых сыновей и трех дочерей. Говорят, мой прапрапрадед был скор на расправу и жену поколачивал, но скальды поют о том, что «вспыхнуло сердце его при виде Сельфи, плывущей, как белая лебедь по глади озера, и сердце юной девы отозвалось ему в тот же миг». Если чему оно и отозвалось, то это куклам, которые Сигрид дарил нареченной, пока она не стала его женой. Смех же.  — А Глаур? Он же нашел своего возлюбленного.  — Не говори «уха», пока рыбка подо льдом, — тихо произнесла женщина.  — Думаешь, Глаур его бросит?  — Ничего не думаю, и боги моих слов не слыхали! — Альда сделала отвращающий зло знак.        Альруна фыркнула: — В любом случае, мой супруг меня бить не станет.  — Не станет, уж об этом-то твой отец, да и братья позаботятся. — А расскажешь мне сказку на ночь?  — Какая же ты еще маленькая, детка, — мать обняла ее, погладила по золотым косам. — Какую тебе сказку рассказать?  — Расскажи про алый цветок, — Альруна прижалась к ней. — Я не маленькая, я выше тебя.  — Выше, верно, — Альда усмехнулась. — Тебе как скальды поют, или как на самом деле было дело?  — Как на самом деле было, — потребовала Альруна, топая к своему шатру.        Сказку на ночь Альда Тория рассказывала уже под мерное покачивание драккара на высокой волне, посвист ветра в вантах и скрип мачты. Корабли конунга Эутар вышли в море по вечернему приливу, загрузив трюмы зерном и льняными и шелковыми тканями. Альруна уснула, как всегда, на середине сказки, обняв игрушечного замшевого, пучеглазого пса.        На драккаре Глаура на палубе сидели эутрерии, перешучивались, гадая, кто кого нынче уморил — младший сын конунга своего ящерку, или имперец — Глаура. Из шатра выглянул все-таки имперец. Воины захлопали ладонями по бедрам, засмеялись, чествуя его. Рамиро едва не сгорел от смущения. — Иди к нам, выпей вина, чернобурочка, — позвал седовласый увалень со шрамом через всю морду, самого что ни на есть разбойного вида.  — Иди-иди, — поддержали и остальные воины.        Рамиро подошел, слегка прихрамывая, ему тут же принесли подушку в кожаном чехле. Подали вырезанный из витого рога кубок с густым, черным вином, которое на островах делали не из винограда, а из вишен. — Пей, оно тебе сил придаст. — А Глауру уже, видать, даже вино не поможет.  — Он просто набегался за день! — вступился за варвара Рамиро, бесповоротно пьянея от пары глотков удивительно мягкого, но крепкого вина.  — Набегался-набегался, — согласились все.  — И у-у-устал! — подбоченился мальчишка, покачиваясь в такт кораблю. Только в противофазе.  — Устал-устал, — поддакнули варвары.  — И мне пом-м-могал! — нетвердо выговорил Рамиро, притопнув ногой. На ней была сандалия, подбитая звонкой медью, звук получился веселым и задорным. Все дружно расхохотались. Мусто явился, лег рядом, греть ноги.  — Вот вы смеетесь, а он, между прочим, ласковый, — Рамиро плюхнулся на палубу, препотешно мявкнул-ойкнул и перелег на Мусто, обнимая его за шею.  — Глаур или гор?        Мальчишка задумался, тряхнул головой, рассыпая по плечам кудри: — Оба! Но масла было мало… — уронил голову на бок щену и засопел, окончательно уморенный. Эутрерии дружно умилились, не посмев даже заржать.  — Драгас, принеси ребенку плащ, застынет ведь, — шрамолицый Гевин кивнул одному из младших эутрериев. Тот понятливо подорвался, принес из шатра плотную шкуру и плащ Рамиро. Гевин осторожно поднял мальчишку и удивился вслух: — Легонький какой!       Драгас фыркнул: — Легонький-то легонький, а Глаура заездил. Вы б его рожу видали — как от лыбы не треснет — даже не знаю.        Рамиро завернули в плащ, положили обратно к щену, уже вовсю храпевшему.        Наутро на палубе обнаружилась живописная куча перепутавшихся рук, ног и лап — Глаур, не нащупав во сне своего ящерку, выполз из шатра в чем мать родила, нашел Рамиро и плюхнулся прямо на голые доски с ним рядом — обнимать и греть.