Затерянные миры - 3. Кровь Марис

То, что вся челядь, все воины дружины конунга уже в курсе, что случилось между Рамиро и младшим Хирвегсоном, Глаур понял, стоило ему вернуться поздно вечером домой. Взгляды, которые на него кидали эутрерии, были далеки от теплых. Скорее, их можно было назвать брезгливо-недоуменными.  — Что не так? — рявкнул он, выведенный из себя. Люди пожимали плечами, не отвечая. Только Коллена, выскочив из кухни, ухватила его за запястье и потянула в темный угол двора. А уж там отвела душу, едва не накинувшись с кулаками на варвара: — Ты что ж это, думаешь, что тебя извиняет чье-то колдовство? А Рамиро — из стали кован?  — Я перед ним ответ держать должен, а не перед тобой, женщина.  — Перед ним и будешь, когда бедный мальчик себя винить перестанет. А еще о том подумай, чем перед Марис оправдаешься? И не говори, что в дурмане не ведал, что творил.  — Девку ей отдам.  — Ведьму, что ль? Так ее Гевин, душа безбожная, за себя берет, силу колдовскую отнять обещал.  — Ну, найду, как рассчитаться, то моя печаль, тебе-то что за дело? Коллена посмотрела на него с жалостью, покачала головой: — Вот дурной же, варвар, как есть — варвар. Волнуюсь я за вас обоих, вот и все дело. Глаур только прижал крепче к себе шкатулку, которую тащил так, словно внутри были величайшие сокровища. Ох, какой же неуютной показалась ему их с Рамиро комната без ящерки! Как сразу стало там пусто и холодно — не передать.  — Скорей бы вернулся, — Глаур открыл шкатулку, посмотрел на золотое обручье, сам ковал, еще и заговаривал водой да огнем. Пережить две декады без имперца оказалось тяжко. Рамиро не появлялся в замке, отменив все уроки. Не выбирался дальше озера из рощи, а каждый раз, как Глаур вздумывал навестить Гевина, хоть издали полюбоваться на свое чудо любимое, на него сваливалась куча дел. То народ в кузницу валом повалит, то отец задаст с бумагами по землям, под руку Глаура отданным, разобраться, то братья в море утащат, потому как к берегам Эутар рыба на осенний нерест пошла. А там уже и ярмарка совсем подоспела, в кузнице Глаур едва ли не жить поселился.  — Дядька Гевин, мне к морю надобно, — на тринадцатый день своего очистительного затворничества попросился Рамиро. — Сходите со мной?  — А что ж не сходить, схожу. Пойдем. Рамиро попросил, прежде чем на берег идти, принести ему из замка его лучший наряд — еще из Империума привезенный, тончайшего атласа, полупрозрачного, белоснежного, с синей и серебряной каймой по краю. И пояс синий, с кистями из морского мелкого жемчуга. Гевин притащил ему одежду. Обряженный в нее, имперец снова выглядел так, как на палубе драккара в день их отплытия из Империума. Невесомым, тонким, как кипарис. Хотелось его обнять, чтоб ветром не унесло. Но в глазах Рамиро плескалось море, он был отрешен, сосредоточен, словно уже не здесь. — Вы только не бойтесь, если я в воду пойду и долго выныривать не буду.  — Ладно, — кивнул Гевин, — постараюсь. Рядом с Вороньим Клювом, любимым мысом Донгая, был спуск к берегу, крутая тропка, ведущая на песчано-галечный пляж. Рамиро слетел по ней, едва ли касаясь земли сандалиями. У кромки воды остановился, разулся, ступая по щиколотку в холодную воду. — Услышь меня, Марис! Море всплеснулось, волны набежали, поднявшись по колено. Рамиро развязал пояс, сбросил тунику и штаны, оставшись обнаженным. Мусто заскулил, но юноша обернулся, успокаивающе погладил его по ушам: — Не бойся, я вернусь, — и пошел в воду, потом нырнул, только мелькнули смуглые ягодицы и ноги. Гор улегся у кромки воды и стал ждать, положив морду на лапы. Гевин сел рядом с ним, вглядываясь в блики на воде. Море было спокойным, лишь мелкая рябь тревожила его. И ни всплеска, ни точки — словно и не было никакого Рамиро. Однако пес лежал спокойно, только фыркал, когда брызги долетали до носа. А потом волны забились в берег все сильнее, хотя ветер и вовсе стих. По гребням побежали белые барашки пены, с глухим рокотом расплескиваясь по гальке. Мусто привстал, вглядываясь в воду. Гавкнул и бросился в волны, мощно загребая лапами. Он явно спешил. Гевин взволнованно всмотрелся в море, не зная, то ли бросаться следом, то ли не мешать. Через какое-то время в волнах снова показался Мусто, плыл, вывалив язык. На его спине, крепко вцепившись в шерсть, лежал человек. Когда гор подплыл ближе, Гевин понял, что ошибся — Мусто нес не одного Рамиро, а двоих. Гор доплыл до берега, стряхнул обоих на песок. Рамиро закашлялся и сел, очумело поводя головой. Потом наклонился ко второму, перевернул его… ее. Гевин поспешил им на помощь, надеясь, что девушка в изорванной и окровавленной рубашке еще жива. Она всхлипнула, изо рта выплеснулось немного воды. Ведун перевернул ее, помог избавиться от остатков. — Кто ты?  — М-м-м… — ее заколотило, но девушка все-таки сумела ответить: — М-марина… А к-корабль? Наш корабль?  — Не было корабля… Никто не тонул… — Гевин стащил плащ, закутал ее. Рамиро лег на песок, не заботясь о том, что обнажен — на смущение сил не осталось. Он еще никогда так быстро не плавал, ему казалось — океанские волны, как материнские ладони, подхватили его и несут куда-то с такой скоростью, что захватило дух. А потом он увидел ее — беспомощно опускающуюся в черноту, рванулся, подхватил, выволакивая на поверхность. Нахлебался горько-соленой воды, едва не утонул сам — девчонка цеплялась за него, как спрут, придя в себя. Пришлось волочь ее за волосы, не давая обхватить себя руками и ногами.  — Надо отнести ее в замок, — обратился к нему Гевин.  — Да, я сейчас, — Рамиро, наконец, отдышался, сел, нашарил штаны и тунику. Кое-как натянул на мокрое тело одежду и поднялся. В голове шумел океанский прибой, но девчонка смотрела на него умоляюще, видя в нем соотечественника. Говорила она на северном наречии Империума.  — Откуда ты? — Гевин растирал ей руки.  — Наполис, сеорр, — она то и дело оглядывалась на Рамиро и, кажется, ничуть не опасалась Мусто, на которого опиралась спиной. — Идемте. Скоро будет шторм. Марис милосердна и милостива, но и изменчива, как ее стихия.  — Я отнесу девушку в замок. Ты пойдешь?  — Да, мое очищение окончено. Спасибо вам за все, дядька Гевин. Если б не вы… — Рамиро передернулся и протянул руку Марине: — Вставай, идем. Та уцепилась за его руку, поднялась. Рамиро не знал, как реагировать на подобный «подарочек», а в том, что это подарок Марис, юноша не сомневался. Вот только меньше луны назад он едва не потерял любимого из-за женщины. И что богиня хотела этим сказать? Доверять Марине он не собирался. Пусть по виду она младше него, пусть попала на остров Каменного Ворона не по своей воле, но… Он просто боялся повторения кошмара.  — Спасибо, — она всхлипывала. — Я так испугалась… Так страшно.  — Не ной! — оборвал ее жалобы Рамиро так, что Гевин удивленно покосился на него. — Ты носишь имя в честь богини Марис, так разве ж она бы дала в обиду свое дитя? Марина вздрогнула, сжалась в комок.  — Идем, — Рамиро потянул ее за собой. Силы уже вернулись, словно и не было этой безумной гонки сквозь толщу воды. И поддерживал он девушку твердо, хоть и аккуратно, но без особой ласки. — Ты попала на Эутары. Не спрашивай, как.  — Э… Эутары? Острова варваров?  — Именно так. Я живу здесь уже пять лет, и склонен считать варварами просвещенных имперцев, а не эутрериев. Марина замолчала, до самого замка не проронила ни слова больше. Рамиро шагал, невольно подстраиваясь под ее шаги. Но, когда в вечернем золотом свете нарисовался черный, хищный силуэт замка, ускорил шаги. А потом и вовсе перешел на бег, легкий, как полет, увидев идущего к воротам Глаура. Глаур в замок брел усталый, намахался молотом так, что все мышцы свело узлами. Его обняли со спины, словно окунули в терпкую морскую прохладу. — Боги, как же я соскучился, сердце мое!  — Ящерка! — Рамиро подкинули в воздух, поймали и прижали к сердцу. — О-о-о, как я ра-а-ад… — стон вышел натуральный.  — Ох, медве-е-едь, пусти меня, устал ведь! — но Рамиро не спешил вырваться из крепких объятий, гладил Глаура по потному лбу, стирая сажу и крошки окалины, стряхивая их с его волос.  — Все равно не выпущу, — его прижали покрепче. — Дядька Гевин, здравствуй… А это кто?  — А ее чернобурочка выловил, как рыбку, — усмехнулся ведун. Зла в девчонке он не чуял, хотя тоже не торопился с распростертыми объятиями навстречу кидаться.  — Тонула, что ли? Нездешняя, по виду вижу…  — Имперская, — фыркнул Рамиро. — Да, тонула, только где — я и сам не знаю. Марис позвала — я спас.  — Ну, пускай приживется где-нибудь… Подальше… У Ванира на острове.  — Как скажешь, сердце мое. Ну, отпусти же, я же чую, что у тебя руки от усталости дрожат, — юноша ласково тронул губами его щеку, накололся жесткой щетиной. Глаур поставил его наземь: — К ярмарке ковал. Рук не чую, ног не ощущаю.  — В купальню, есть и спать, — скомандовал Рамиро, потом повернулся к спасенной девушке, окинул ее взглядом. — Найденку приютим на ночь? Ванир где?  — У себя он, с женой милуется. А найденку… Коллене отправь, пускай покормит.  — Хорошо. Идем. Я приду в купальню, как только устрою Марину. В голосе Рамиро слишком явно прозвучало все, что он хотел бы сказать, но только не при свидетелях: «я приду, и будет лучше, если ты быстрее почуешь и руки, и ноги, и все остальное, потому что я соскучился так, что больше не могу без тебя». Глаур понятливо кивнул и устремился приводить в порядок тело. Коллена, которой Рамиро безапелляционно передал на попечение Марину, если и имела, что сказать, то благоразумно оставила свои мысли при себе — сеорр Фонларо слишком уж напоминал ей сейчас свою матушку — строгий, прямой, с жестко сжатыми губами, теряющими юношескую пухлость, меняя ее на чувственность. Взгляд синих глаз был таким же — не терпящим возражений, жестким. Дюжина дней, проведенных в размышлениях и молитвах, изменили Рамиро внутри. Пепла в его душе больше не было, но и мягкость к ней не вернулась. Рамиро напоминал теперь свой клинок в парадных ножнах — обманчивая нежность замши скрывала сталь. Глаур ждал своего ящерку в купальне, успев сквозь ругань и шипение размять мышцы. Юноша проскользнул в дверь тихо, как тень, сбросил одежду на лавку, оставшись обнаженным. И позвал сидящего спиной к нему на краю облицованного полированным лабрадоритом бассейна любимого: — Глаур… Варвар сразу обернулся, засветился, протянул руки: — Ящерка. Рамиро подошел ближе, позволяя себя обнять. Запустил руки в волосы варвара, заставляя запрокинуть голову и смотреть себе в глаза. — Глаур, сердце мое, — голос был тихим, проникновенным, но в нем слышался шум волн, — я виноват, что не уберег тебя. Но если ты снова сделаешь мне больно, я убью тебя, а потом брошусь на клинок сам. Варвар только кивнул, потянул его ближе к себе. Рамиро застонал, отпуская себя, скользнул к нему на колени, обнимая, целуя, куда попадал губами вслепую — глаза закрылись сами. Глаур соскучился по любимому, ласкал и целовал жадно, неистово. Имперец в его руках извивался, как змей, терся всем телом, явно дающим знать, что его хозяин скучал не меньше. — Глаур-р-р, — прозвучало с гортанным перекатом, Рамиро выгнулся назад, впившись пальцами в плечи варвара.  — Рамир-ро, — урчал Глаур, как медведь над сотами. Юноша открыл совершенно черные от расширившихся зрачков глаза, повел по купальне. Они слишком долго не были вместе, ему не хотелось боли ни себе, ни Глауру. Масло таки отыскалось, кувшинчик был знакомый — серебряный, с носиком. Рамиро потянулся к нему, плеснул розоватой тягучей жидкости на пальцы, изгибаясь бесстыдно и без капли смущения. Глаур что-то ему шептал, неразборчивое и страстное, то ли рассказывал, как любит, то ли как хочет. Рамиро привстал, прижал ладонь к его щеке, обводя большим пальцем губы. Чуть нажал, заставляя открыть рот. И опустился, принимая Глаура в себя одним плавным движением до основания.  — Ящерка моя… — Глаур только застонал. Рамиро прильнул к его губам, и не отрывался от них, будто хотел выпить его до дна, всего. И сжимал собой, узкий и горячий, пахнущий морем и горечью полыни. Глаур обнимал его, целовал, смыкая объятия, не собираясь выпускать никогда больше.  — Люблю тебя-а-а… — выстонал Рамиро, вжимаясь в него изо всех сил. Глаур о любви прошептал только после того, как немного отошел от бурного финала любовных игр. Имперец сидел с ним рядом, тихо смеялся, глядя, как варвар пытается отдышаться, плескал ему на грудь и живот теплой водой и растирал капли, медленными, аккуратными движениями. Не просто так, но откуда он знал, как и куда вести пальцами, Рамиро не понимал, положился на интуицию. Глаур жмурился, гладил его как кота.  — Ты хочешь детей? — ни с того, ни с сего спросил Рамиро, не прекращая массаж.  — Чего? — варвар захлопал глазами.  — Я видел, как ты смотрел на Хьервара. Так не смотрят, даже если очень любят малышей. Так смотрят, когда внутри тоска и желание взять на руки своего ребенка.  — Да? — удивился Глаур. — Ну, может, когда-нибудь, когда мы оба решимся…  — Если ты хочешь, я согласен, здесь нечего решать. Ты будешь хорошим отцом, Глаур. Только… — Рамиро хватанул воздух и замолчал, не зная, как сказать то, что жгло и мучило внутри с того момента, как увидел своего любимого с ведьмой.  — Только что, ящерка?  — Я эгоист, — Рамиро беспомощно и горько улыбнулся. — Но если ты скажешь еще кому-нибудь, кроме меня, «люблю», я не прощу.  — Я люблю только тебя, Рамир, — его притянули на грудь, обняли. — Моя единственная, любимая, мелкая эгоистичная ящерка.  — Ты вставляешь в речь имперские слова, и даже не замечаешь, — Рамиро вдохнул, растекаясь по его груди, — надо было сказать «себялюбивая», на эутрейском. Его поцеловали еще раз.  — Есть. И спать. Я не знаю, сколько я проплыл сегодня…, но это было много.  — Идем. Гевин решил не гневить богов и забрать Элеону сразу же, чтобы не пересеклись в одном дворе ни Рамиро, ни спасенная Марина, ни ведьма. Тем более что возвращаться к нему Рамиро явно не собирался, видно, спасением девушки заслужил прощение богини. Так что явился ведун за Элеоной раньше, чем ей думалось. В крохотной темнице не прибавилось комфорта — ведьма была наказана, и даже обещание эутрерия жениться на ней этого наказания не снимало. Правда, вместо голого каменного пола в углу лежал соломенный тюфяк, да бадейку для телесных нужд выносили вовремя, чтоб в подземелье, где запасы на зиму хранятся, не воняло. И плащ Гевина у нее никто не отобрал. Элеона куталась в него, лежала почти все время в каком-то забытьи, потеряв счет времени. Когда услышала шаги, почему-то сразу узнала. Села, цепляясь за стену скованными руками. Волосы, нерасчесанные и немытые уже две недели, неопрятными сосульками свесились на лицо, под ногтями залегла черная кайма. Элеона словно увидела себя со стороны и усмехнулась: хороша ведьма, под стать будущему мужу. Но Гевина она ни словом не поприветствовала, так и осталась сидеть, только глаза сверкнули.  — Здравствуй, невестушка, — он усмехнулся, воздвигнувшись на пороге ее клетки. Элеона молчала, только в плащ куталась крепче, пряталась за ним. Следом за ведуном в подземелье спустился и конунг. Поглядел на женщину, сурово хмуря брови. Элеона смотрела на них — неужто все-таки костер? Хирвег подошел, вздернул ее на ноги и отпер тяжелые, натершие до кровавых полос запястья, оковы. И молча вышел, метнув на Гевина предупреждающий взгляд. Тот лишь коротко поклонился. Элеона сосредоточилась, сила потекла по рукам, исцеляя следы оков.  — Идем, — Гевин перестал улыбаться, нахмурился. — Да без дури, не вздумай что-нибудь этакое выкинуть, а то я ведь и передумать могу, до моря идти недалечко. Элеона пошла за ним, снова завернувшись в плащ. Босые ноги, привычные к мощеным улицам, кололи мелкие камешки, сухая трава, когда покинули двор замка. Гевин крепко взял ее за руку, не давая отстраниться, и ладонь его была, как кандальный наруч, согретый телом — тяжелой и жесткой. И так же, как холодное железо, запирала силу ведьмы. Через несколько шагов она споткнулась, вскрикнула, чуть не упав — накололась ногой на острый камень. Гевин остановился, подождал, пока она выпрямится. И потянул дальше. Брать на руки не стал — пусть идет так. Земля Эутар либо примет ее, либо… Рамиро крови в нее много пролил, Элеоне искупать ее придется долго. Ступать она старалась на пальцы, оставляла за собой цепочку из капель крови из пораненных ног. Эутрерий не торопился, приноравливая свои шаги к ее шагам. И молчал, с момента, как вышли из подземелья замка, не проронив ни слова. Элеона с ним разговаривать тоже не собиралась, шла рядом, закусив губу. Осенние сумерки быстро потеряли свою прозрачность, а когда перетекли в ночь, из тьмы на них выдвинулась белая лавина, заключая в кольцо. Глаза горов светились бирюзовым огнем, они молчали, только не позволяли двигаться. Элеона замерла, оглядываясь. Земля начала мерно подрагивать под ногами, словно во время землетрясения, что в Номе были нередки. Потом псы расступились, пропуская громадного патриарха. Тот наклонил голову и подался вперед, отталкивая Гевина от Элеоны. Ведьма стиснула руки крепче, словно плащ мог ее спасти.  — Донгай, нет, не надо, — Гевин протянул руку — коснуться морды старейшего гора, но тот лишь глухо рыкнул, и кто-то из молодых псов осторожно ухватил ведуна за одежду, оттаскивая прочь, за границы круга. Элеона с ужасом смотрела на белое чудовище. В его пасти она могла, наверное, поместиться целиком. Гор снова рыкнул, развернулся и пошел вперед. Ведьму подтолкнули сзади, заставляя идти за ним. Элеона пошла, кое-как переставляя ноги. Рамиро спал, крепко обнимая Глаура, когда в комнате, как белый призрак, бесшумно материализовался Мусто. Потыкался мокрым носом в щеку хозяина, обошел постель и лизнул в пятку Глаура. Варвар подпрыгнул с рявканием. Рамиро застонал, сел, ничего не понимая. — Мусто? Ты что, малыш? Пес ухватил его за запястье, осторожно и нежно, потянул, вернулся к Глауру, проделал с ним то же самое.  — Кажется, он нас куда-то зовет.  — О, боги… Почему не утром? — Рамиро потер лицо, пытаясь проснуться. — Ну, идем… Пес повел их куда-то к морю.  — У-у-у, как мне все это не… — Рамиро осекся, глядя на женщину, стоящую на краю обрыва, откуда он сам едва не шагнул в объятия Марис. Поодаль соляным столпом маячил Гевин, не вмешиваясь в происходящее. Элеона стояла на краю, смотрела куда-то вниз, в море.  — Дядька Гевин, что происходит? — юноша отвернулся от Элеоны, ему не хотелось даже смотреть на нее.  — Не знаю. Горы привели. Повелительно взрявкнул Донгай. Кольцо псов сомкнулось вокруг Глаура и Рамиро, подталкивая их к ведьме. — Что вы делаете? — возмутился Рамиро, безошибочно вычислил Мусто и ухватил его за ухо. — Что это такое?! Вы мне что, предлагаете самому ее с обрыва столкнуть? Так я не буду! Мусто помотал головой.  — Тогда что? — растерялся имперец. — Я знаю, что, — сиплым от пережитого ужаса голосом произнесла Элеона, разворачиваясь к ним. Медленно опустилась на колени, низко склоняя голову: — Простите меня, оба, я мстила вам за собственные ошибки. Глаур почесал в затылке, посмотрел на Рамиро.  — Я все тебе сказал еще в подземелье, — юноша усмехнулся. — И простил давно, непоправимого ведь не случилось. — Ну и я, вроде как, тоже, — хмыкнул Глаур. Элеона кивнула, поднялась, снова уставилась в волны.  — Не думаю, что Марис будет угодна такая жертва. Донгай, — Рамиро шагнул к старейшему гору, положил руку ему на крутой бок. — Отпусти ее. Белая скала попятилась. Рамиро протянул Элеоне руку: — Иди, никто не требует от тебя умирать. Ведьма прошла мимо него, направляясь куда-то вглубь острова.  — Вот же блажная, — юноша пожал плечами, снова поймал Мусто и мстительно дернул его за ухо: — Ты меня разбудил, ты и в замок отвезешь. Глаур, ну, что ты-то замер? Возвращаемся домой, досыпать. Варвар зевнул и поплелся рядом с гором.