Смотрите!Человек в облаках.

Стабильность – прогулка по трещине тупика.

Примерно такой позиции придерживалась Катя. Но когда её уволили с работы, взгляды неловко перевернулись. Примерно так переворачиваются песчинки в песочных часах. Катькин отдел сокращали. Многих сотрудников выгоняли, и она также попала под сокращение. На этой палитре смешалось всё. Обида. Немая злость. Чувство, что обвели вокруг пальца. Вывернули наизнанку и кинули в Мёртвое море. Катя горько плакала, то в Вовкино плечо, то в подушку. В такие моменты Катя обвиняла всё вокруг. Включая Вову. - Это ты виноват. Если бы я не встретила тебя, то давно уже бы жила в Питере, нашла бы там работу, где бы меня не сократили, - рыдала Катя. - Я тебя не держу. Ты же знаешь, что смогу залетать в твоё окно почти каждый день, - успокаивая Катюшу, говорил невозмутимый Вова. - Всё равно, ненавижу. - Громко закричала она. - Кого? - Тебя. Всех. Всё. Ненавижу. Это. Всё. – произнесла чётко и крайне членораздельно. Володя ей не поверил. Зачастую человек, который говорит, что всех ненавидит, на самом деле, не может терпеть только одну особу - себя самого. Вова присел с краю и начал тихонько поглаживать по чёрно-углевой голове, периодически всхлипывающую Катю. Мало кто знал, но волосы Катерины изначально были светло-русые. - Дурёха, что киснешь? Всего лишь работа. - Мне там деньги платили. Хорошие, при чём. На них мы жили, ещё ели. Я даже летать на них могла. Не как ты, на самолёте, но тоже нормально. - Узко мыслишь. - Зато реально и без пафоса. Катя подняла заплаканную мордашку, отвела глаза в сторону, будто бы ей было за что-то стыдно. А Вова прижал её к себе. Крепко. И поцеловал, накрывая её губы своими. Предохраняя от внутренних наваждений, буранов, гроз и массивных туч. Провёл языком по нёбу, и её нижнюю губу, словно кисточку обмакнул в баночку с краской. Тепло. Приятно. Мокро. Не отпускал до тех пор, пока не почувствовал, что шторм улёгся, а на смену пришёл, хоть и короткий, но ясный штиль. *** Последующие дни Катя ходила спокойная, но изнутри треснувшаяся. Небо иногда тоже трескается. Видели молнию? Она сначала рассекает синее небо, а потом нас настигает гром. Примерно такая погода вилась в Катькиной голове. Вова искренне не понимал, как можно позволить себе треснуться из-за работы? Он часто думал о людях, которых пытали. О тех, в кого стреляли, кто добровольно шёл на мины ради защиты близких. О детях без родителей. О войне. О тех, чья жизнь покатилась уверенно вниз по вине другого. Недавно он посмотрел фильм. Там человека запихнули в ящик и кинули на дно моря, в целях избавиться. Для Вовы это было поистине страшно, он не умеет плавать и у него клаустрофобия. Представив себя на месте этого человека, Володя вздрогнул. Свои проблемы для него сразу же показались такими мизерными, незаметными, прозрачными, что захотелось плюнуть. Отправить свои прежние жалобы в непробиваемом контейнере на такое же дно. Видя, что жену расстроила такая чушь, он разозлился. У него были другие взгляды по поводу работы. Он считал, что это лишь небольшой жизненный атрибут. А сама же жизнь совсем другая. Не расхаживает с улыбкой по офису, не прячется под грудой бумаг. Человек же – нечто намного большее, чем та работа, на которой он пашет. Сначала было не слово. Вначале была мечта. Дерзкая, неприкаянная. И была она высоко, не обстроена стенами и потолка над ней не было. - Катя. Хватит раскисать! Ты вот на роликах кататься умеешь? – соскочил Вова с дивана и громко спросил. - Нет, - отрицательно покачала головой, ошарашенная Катюша. - А вот это уже проблема, если что! Одевайся. Идём начинать жить без бумаги и старого ксерокса. - На улице холодно, наверно, - зашелестела она словами, закусив губу и глянув в окно на чистое небо. - Там весна. Имей уважение, почки ведь и для тебя расцветают. Катя немножко подумала, чуть улыбнулась и пошла собираться. Затопала своими ножками по паркету. Она давно не надевала джинсов, поэтому долго искала их. О том, что у них ролики есть, и того напрочь забыла. А на улице балдела весна. Сидела на крышах и болтала босыми ногами. Пинала ветер, кидала его в трубы. Март прощался с апрелем, ручьями играя последнюю песню. Лучами солнца заплетая косы в вечернюю тень. Володя за руку держал Катю, страхуя от падения, на что та вырывалась, хотела сама всё сделать. Самой покатиться, а после самой упасть. - Пусти. Сама прокатиться хочу! - Так ты же упадёшь. - Ну и что? Что в этом страшного? Нет в падении ничего дурного. И тут Вовчик её отпустил. Она замахала руками как неповоротливая ворона своими крыльями. Неровно, но верно покатилась. Упасть не боялась, оттого и не падала. Ей аромат сирени бил чётко в лицо, оплетал руки и забирался под одежду. Она улыбалась своей неуклюжести и всеобщей безразличности со стороны прохожих. Ведь она здесь впервые катится на роликах, а им так всё равно, а у них пакеты с булками из потрепанного магазина и ей на это тоже всё равно. И если бы она грустила дальше, то им бы тоже было всё равно. Город-миллиардник закрывает на неё все свои глаза, лишь небо и Володя не отводят зрачки. Она катилась по практически сухому асфальту. И весело хмурилась под лучами взъерошенного солнца. Вопрос о том, куда дальше направить энергию, если работы нет, был почти исчерпан. - Наверное, стоит заняться жизнью. С голоду не умрём, по крайней мере, первые три месяца заработная плата будет ещё перечисляться. А за это время успею что-нибудь подобрать, - размышляла вслух Катя. А Вова смотрел на неё и радовался. Потому что она улыбалась. Потому что противные вороны улетели с её крыши, и он готов был их отгонять. Посмотрел на небо, и кусочек сердца кто-то будто обмакнул в растворитель. Там, за облаками, лежало полотно, которое нужно было откинуть.