Спящий (Sleeping Man)

Четверг 7. Форман закончил писать, опустил черный маркер в карман лабораторного халата и отвернулся от доски, вопрошающе глядя на трех докторов, сидящих за совещательным столом. Его манера письма была ни капли не похожа на уникальный печатный почерк Хауса. Она была до смешного аккуратной для врача, слишком изящной, подумал Уилсон, наблюдая, как Форман проводит дифференциальную диагностику. — Потеря краткосрочной памяти, головная боль, тремор, потеря аппетита, лейкоцитоз, — нетерпеливо повторил Форман, раздраженный молчанием остальных. Чейз посмотрел на Кэмерон и пожал плечами. — Зачем мы это делаем? — спросил он. — Мы не собирались принимать пациентов на этой неделе, а должны были всего лишь закончить отчеты. — Кроме того, — добавила Кэмерон, — кажется, это по твоей части — неврология, в смысле. — Эй, народ... — Форман запнулся, видимо, осознав, что говорит в точности как Хаус. — Эй, ребята, это не тромб и не аневризма. Нет ничего, что объяснило бы лейкоцитоз. У меня больше нет идей, — подытожил он. — Никаких признаков опухоли? — спросил Уилсон, доедая сэндвич, который он захватил с собой в комнату для совещаний. — На снимках головы все чисто. — Тогда еще раз: зачем я здесь? — поинтересовался Уилсон. Он знал ответ — приемный папаша — но хотел, чтобы Форман сам это сказал. — Просто подумал... ну, вы знаете, чем больше людей выдвинет идеи, тем лучше, — Форман смутился. — Извини, ничем не могу помочь. У меня есть свои пациенты, так что… — Уилсон поднялся на ноги, забрал тарелку и двинулся к выходу, по пути выбросив остатки еды в мусорную корзину. Он по привычке заказал двойную порцию картошки и сэндвичей, позабыв, что некому будет их у него стащить. Четверг 8. Рот непроизвольно наполнялся слюной, не помогали даже мысли о том, что хлеб наверняка черствый и, скорее всего, уже покрылся плесенью. Как она могла кормить им уток, ради всего святого, когда рядом были люди, умирающие от голода? Такие, как например, он. Хотя он был не то что бы голоден. Он слышал, что беременные женщины могут одновременно испытывать тошноту и зверский аппетит. Как раз это мужчина чувствовал в данный момент. Он также чувствовал, что еще пара минут — и он поднимется с парковой скамейки, на которой отдыхал лежа на боку, и хоть это кажется немыслимым, пойдет и вырвет пакет «Вандербред»* из чумазой детской ручонки. К несчастью, мать зорко следила за ребенком и своим материнским чутьем успела заметить его пристальное внимание к каждому движению маленькой хулиганки. Он уже собирался с силами, чтобы начать вставать, когда мать, крепко схватив ребенка за руку, объявила тоном, не терпящим возражений, что пришло время идти домой, и повела ее в противоположном направлении, один раз быстро оглянувшись на бродягу, оставшегося на скамейке. И уходя, она даже не бросила пакет с черствым хлебом в ближайший мусорный бак. Гнусная, отвратительная женщина. Мужчина со вздохом улегся обратно. Единственное, что он съел за весь день — немного молока с сахаром и четыре чашки воды — вышло обратно двадцать минут спустя, когда он сидел на автобусной остановке, беспомощно вглядываясь в перечень улик и медицинских симптомов, записанных им на стеклянных стенах, стараясь заставить свой бесполезный мозг собрать их воедино хоть в какую-то логичную картину. Рвота на публике разогнала горстку пассажиров, дожидающихся автобуса, вызвала отвращенные взгляды и язвительные замечания, и мужчине в итоге пришлось искать другое место, чтобы прилечь. Во всяком случае, его перемещение уж точно не было частью какого-то гениального плана. Как мотор машины с разряженным аккумулятором, его мозг просто отказывался работать. Лежа на скамейке в парке, он сказал себе, что должен поесть и придумать, где переночевать. Но прямо сейчас думать не получалось. Болели голова и нога, и, откровенно говоря, у него совсем не было идей. Постепенно он осознал, что позади него кто-то есть. Какой-то мужчина стоял, разглядывая его — одной рукой он опирался на ручку продуктовой тележки, наполненной жестяными банками из-под пива и содовой, в другой руке держал бутылку, завернутую в коричневый бумажный пакет. Он не знал, долго ли незнакомец за ним наблюдает, но бросил на него враждебный взгляд и закрыл глаза. Проваливай. — Надеюсь, ты не планируешь здесь оставаться, — сказал незнакомец. Мужчина снова открыл глаза. Незнакомец, большой и лохматый как сенбернар, вытащил бутылку «Алленс Кофе Бренди»** из бумажного пакета и отхлебнул из нее. Позади него появилась женщина, такая же большая, но чуть менее лохматая, сжимающая в руке полиэтиленовый мусорный мешок. Оба послали ему сочувствующие улыбки, в которых недоставало несколько зубов, и женщина взглянула на дешевые наручные часы. — Ровно в тридцать пять минут, — сказала она, — копы будут прочесывать парк и выкинут отсюда твою задницу вместе с любым, кто посмеет совершить сей в высшей степени преступный акт — лечь спать в общественном месте. Ну разве можно их винить, а, Фергус? — Это точно, Эстель, — ответил Фергус, возвращая бутылку в пакет. — Сегодня спишь в общественном месте, — он сделал широкий жест рукой, — а завтра Усама бен Ладен будет насиловать наших жен и дочерей.