Спящий (Sleeping Man)

Среда 1. Он проснулся в среду утром, чувствуя себя слабым и совершенно разбитым, и впервые за все время полностью лишенным идей. Пустым. Хотя, одна мысль все же была. Он знал, что хватается за соломинку, но список больниц в нескольких часах езды от Бостона был неполным. Его вышвырнули из библиотеки, и он не успел переписать последнюю дюжину в районе Нью-Джерси. Стоит ли возвращаться, рискуя вызвать гнев Хана-Библиотекаря и блюстителей гигиены? Но, куда важнее, хватит ли ему сил на дорогу, учитывая, насколько тонкой была эта соломинка и как действительно хреново он себя ощущал? С другой стороны, разве у него был выбор? Среда 2. — И это лучшее фото, которое вы можете предоставить? Оно восьмилетней давности. — Я... мы работаем на этим, — сказала Кадди. — У него совсем немного свежих фотографий, которые... могут подойти. Уилсон поморщился. После часа прочесывания больничной документации единственной вещью, которую смог предъявить отдел кадров, было фото с его входного пропуска — который Хаус никогда не использовал, но держал в ящике стола. В последнюю секунду перед тем, как автомат сделал снимок, он приоткрыл рот в подобии широкой улыбки. При ближайшем рассмотрении во рту у него обнаружились длинные пластиковые клыки вампира. — Итак, доктор Хаус. Был ли он человеком, способным от чего-то сбежать — просто все бросить и не поставить никого в известность? Была ли у него причина для побега? Детектив, солидный мужчина с захватывающим случаем себорейного дерматита, сдвинул свои бумаги и принялся играть с металлической линейкой на столе. Уилсон поборол желание вырвать линейку и настучать его по рукам. Вместо этого он покачал головой и, нахмурившись, взглянул на Кадди. Она выглядела паршиво, с огромными темными кругами под глазами и смазанным макияжем. Должно быть, он и сам выглядел не лучше. Когда прошлой ночью, уже перед рассветом, он все же сумел задремать, ему приснилось, что он скользит на коньках по пространству чистого черного льда. Он споткнулся и приземлился на грудь, лицом к лицу столкнувшись с Хаусом, который плавал подо льдом. Губы его шевелились, он пытался что-то сказать, но Уилсон его не слышал. Он скреб ногтями лед, пытаясь добраться до Хауса, но лед был слишком толстым, и он просто беспомощно наблюдал, как Хауса уносит течением. Проснулся он, дрожа от холода, наполненный липким тяжелым страхом. Уилсон осознал, что детектив смотрит на него. — Мог ли он сбежать от чего-то, доктор Уилсон? — Нет, ничего подобного, — сказал Уилсон. — На что вы намекаете? Детектив проигнорировал его и продолжил опрос по форме. — Страдал ли он болезнью Альцгеймера или другой формой слабоумия, психическим заболеванием или чем-то в этом роде? — Нет, — сказали Уилсон и Кадди хором. — К чему вы клоните? — осведомился Уилсон. — Мы же сказали вам, он уважаемый доктор. Детектив взглянул на него свысока. — Приблизительно тридцать процентов пропавших без вести страдают болезнью Альцгеймера или какой-то формой слабоумия, либо это психически больные люди, которые перестали принимать лекарства. Они просто блуждают где-то, и чаще всего их находят довольно быстро. Принимал ли он какие-то препараты? Они заговорили одновременно: в то самое время, как Уилсон ответил «Нет», Кадди сказала «Да». Детектив переводил взгляд с одного на другого. — Он принимает обезболивающие от старой травмы, — пояснила Кадди. — Обезболивающие? — он приподнял брови лишь на миллиметр и взял карандаш. — Викодин, — сообщил Уилсон и собирался что-то добавить, но закрыл рот. — Сколько и как давно? — Восемьдесят миллиграммов в день, — сказала Кадди прежде, чем Уилсон успел ляпнуть то, о чем мог пожалеть. — Последние семь лет. Детектив сделал в блокноте несколько пометок. — Вы можете сказать, что у него было… пристрастие к викодину? — уточнил он, продолжая строчить в блокноте, не глядя ни на кого из них. — Послушайте, — произнес Уилсон, не дав Кадди вставить ни слова. — Я не понимаю, к чему этот вопрос. У него хронические боли. От них он принимает лекарство. Конец истории. — Хорошо, — мягко сказал детектив. Он продолжил список, загибая пальцы: — Еще двадцать пять процентов пропавших бегут от опасности: агрессии мужа, подростки бегут из дома, и так далее. Пятнадцать процентов — люди, сбежавшие, чтобы начать новую жизнь вдали от неудачного брака, банкротства, карточных долгов... проблем с наркотиками... — он сделал паузу, достаточную, чтобы волосы Уилсона зашевелились на затылке, — или каких-то других скандалов. И так далее. Иногда они даже фальсифицируют собственную смерть, — последний факт детектив, кажется, находил впечатляющим. — А остальные? — Двадцать процентов — похищенные или убитые. Обычно речь идет о молодых женщинах и детях. Детей, как правило, похищают лишенные родительских прав родители или, гораздо реже, насильники. Девушки встречают кого-то в барах, выходят вместе с ними, и больше их никто не видит — примеров масса. Шанс на то, что станут похищать кого-то вроде вашего друга — минимальный. Уилсон прикинул цифры в уме. — А те, что остались? Еще десять процентов? — спросил он. — Суицид. Восемь процентов. Чаще всего в лесу или там, где долго не найдут близкие. Ваш друг был в депрессии? Имел суицидальные наклонности? В этот момент перед внутренним взором Уилсона предстали лыжи, на которые он наткнулся в кладовке Хауса, пока искал Стива МакКуина еще в первый день. Они скрывались за комплектом старых клюшек для гольфа, которые Хаус недавно протер и явно начал использовать снова. Уилсон предположил, что это были его старые лыжи, наверное, еще тех времен, когда они только познакомились. Тогда они оба были свободны от обязательств и провели не одни выходные, вместе катаясь в Вермонте. Но в прошлую ночь — он не сказал об этом Кадди, никому не сказал — методично обыскивая компьютер Хауса на предмет брони отелей, в его запланированных маршрутах на сайте Экспедии он обнаружил еще одну бронь. Она была сделана всего несколько дней назад. Недельный отпуск на горнолыжный курорт Стоу в Вермонте, забронированный на следующий январь. Отель, спуски на лыжах, полный пакет. На двоих. Тогда Уилсон вытащил лыжи на свет, чтобы получше рассмотреть. Это оказались совершенно новые брендовые параболические лыжи — ценник-наклейка все еще был здесь. Хаус выложил за них целое состояние, как и за поездку на горнолыжный курорт. Он сделал бронирование за пару дней до того, как эффект от лечения кетамином начал cпадать, и состояние ноги стало ухудшаться — когда Уилсон еще пытался убедить его, что все это психосоматика, — и за пару дней до того, как Кадди прицепилась к нему и вынудила взять недельный тайм-аут. Он никогда не говорил об этом. Во всех их разговорах об отпуске он ни разу не упомянул эту бронь — ни общаясь с Кадди, ни, что более странно, с Уилсоном. Офицер вновь посмотрел на двух притихших докторов. — Вы упомянули его увечье, что не так давно он потерял подвижность. Был ли он из-за этого в депрессии? Он говорил об этом? — Нет, — твердо сказал Уилсон, избегая смотреть на Кадди. — Он не мог совершить суицид. Только не он. Он просто отправился в отпуск, Бога ради! В наступившей тишине Уилсон все же взглянул на Кадди за подтверждением своих слов. Почему она выглядела такой неуверенной? Офицер окинул ее внимательным взглядом, и Уилсон ощутил приступ необъяснимой ярости, поднимающейся в душе. — Доктор Кадди? — Нет, — сказала она наконец. — Я не знаю его так хорошо, как доктор Уилсон, но нет, я не думаю, что он был склонен к суициду. Офицер смотрел на них, выжидая. Он был человеком, прекрасно умеющим ждать. — Это все еще не дает нам сто процентов, — произнес Уилсон, с готовностью нарушая тишину. Даже по собственным меркам его голос звучал раздраженно. — Да, оставшиеся два процента — это «другие». Они падают в шахты, их похищают инопланетяне, у них амнезия и так далее. — Значит, это с ним и случилось. Он был похищен инопланетянами и так далее, — заявил Уилсон с совершенно неоправданной горячностью. Он поднялся на ноги. — Пора начинать это расследование, не так ли? Вернувшись в машину, Уилсон устало опустил голову на руль и закрыл глаза. — Хаус, — прошептал он. — Где ты? Где ты, черт возьми?