Спящий (Sleeping Man)

Уилсон вертелся на стуле, стараясь занять наиболее неудобное положение. Чем неудобней поза, полагал он, тем сложнее в ней будет заснуть. Он изучал бессознательное лицо Хауса с новой стороны. По иронии, Хаус выглядел сейчас даже чуть лучше, чем до этого в реанимации. Изможденность отчасти покинула его черты, но не по причине хоть сколько-то существенного набора веса, а главным образом за счет задержки в организме жидкости, вызванной острой почечной недостаточностью. Но даже несмотря на это, он все еще выглядел осунувшимся и больным. Личности многих людей заявляют о себе даже во время сна. Уилсону отчетливо вспомнилось лицо его второй жены, которая во сне выглядела измученной и уязвленной, — обиженное выражение ей удавалось скрывать, пока она не спала. А вот первая его жена выглядела во сне даже более наивной и растерянной, чем когда просыпалась. Но Хаус… его черты можно было назвать обаятельными, особенно когда они смягчились, пока он лежал вот так на спине в кровати: в покое его лицо лишилось всех искусственных личин, обычно искажавших его под самыми невероятными углами, когда он бодрствовал. В общем-то, он даже не был сейчас похож на Хауса. Он был похож на безликого спящего человека. Пустой сосуд. Но пока Уилсон наблюдал, лицо Хауса изменилось. Самую малость, практически неуловимо. Это, конечно, осталось бы без внимания для любого, кто не умеет подмечать такие вещи. Брови его сместились на полдюйма выше, и между ними пролегла тонкая морщинка. Онкологи — и все причастные к проблеме обезболивания — обучены читать эмоции по лицам пациентов, неспособных к общению. Уилсон мгновенно распознал в произошедших изменениях классический признак боли. Он проклял себя за глупость и нажал кнопку вызова медсестры. Казалось, минула целая вечность, прежде чем та появилась. Она что, добиралась через соседнее отделение? — Что из анальгетиков назначил доктор Чейз? — спросил Уилсон, когда эта черепаха возникла в дверях. Медсестра, которая на самом деле даже слегка запыхалась, открыла карту назначений и уже не в первый раз задалась вопросом, кто же похитил тихоню доктора Уилсона, которого знали и любили все медсестры, и оставил этого вспыльчивого грубияна на его месте. — Ничего, — сказала она. — Тут нет таких назначений. — Просто безумие, — рассердился Уилсон. — Пригласите сюда доктора Чейза, — в самый последний момент он вдруг вспомнил, что нужно добавить «пожалуйста», но к тому времени медсестра уже вышла. *** Чашку кофе в итоге принесла ему Кэмерон. Хотя, скорее всего, для нее это просто был повод проведать Хауса — не более того, но Уилсон все равно принял дымящийся полистироловый стаканчик с благодарностью. — Как он? — спросила она, мимолетно скользнув взглядом по мониторам, и посмотрела на кровать. — Выглядит… ужасно. Уилсон уже задвинул дверные шторы и теперь подавлял желание запахнуть края больничной рубашки Хауса, чтоб скрыть лежащую на кровати полуобнаженную фигуру от любопытных глаз. Трубки и провода сковали его, словно пришпиленный к стене редкий экземпляр насекомого, которого все доктора, медсестры, санитары и студенты — фактически каждый в этой больнице — считал себя в праве изучать, тыкать, колоть, измерять или просто разглядывать. Конечно, пребывание в отделении интенсивной терапии само по себе подразумевало неиссякаемый поток нарушителей покоя: кто-то постоянно подходил, чтобы взять новые анализы или отрегулировать капельницу. Но Хаус — став невольным свидетелем всех его посещений, Уилсон начинал понимать — должно быть, занял отдельную нишу в коллективном подсознании всей больницы. Небывалое число сотрудников находили разного рода оправдания, чтобы попасть в палату, чтоб лично убедиться, увидеть собственными глазами, как неукротимая раздражительная сила природы, коей являлся доктор Грегори Хаус, легендарный врач, замерла хрупкой фигурой в постели на границе между жизнью и смертью. Оправданием для Кэмерон стал кофе. Но за чашку кофе Уилсон был глубоко ей признателен, так как все остальные в этой проклятой больнице, очевидно, решили и вовсе не замечать его, так же, как официанты в дешевом баре игнорируют надоевших клиентов. — Совсем плохой. Все ещё без сознания. И недавно снова был приступ. — Каков диагноз? — Назови любой и не ошибёшься. — Но ведь он поправится? Я имею в виду, он же… Хаус, — она пожала плечами, не в силах подобрать лучшего объяснения, почему он не может умереть. Очередная вариация все той же легенды, осознал Уилсон, но всё равно подивился её наивности. Со своими наивными предположениями они и так уже чересчур нагрешили. — Не думаю, что стоит на многое рассчитывать, когда пытаешься бороться с инфекцией, а легкие и почки не работают. Нельзя просто приказать электролитам и бактериям играть по правилам. Кофе был слабым — ту жидкую бурду, что варят в кафетерии, Хаус называл не иначе как "pipi de chat"* — но Уилсон снял со стаканчика крышку и в три больших глотка прикончил содержимое. Кэмерон отвела взгляд от Хауса, удивленно расширив глаза. — Спасибо, — пробормотал он, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Я могла просто поставить катетер и пустить его тебе прямо в яремную вену, — сообщила она. — Но тогда я пропустил бы всю эту часть с восхитительным вкусом, — печально усмехнувшись, ответил он. — Кадди сказала, ты идешь на мировой рекорд без сна. Она слегка беспокоится о тебе. — Никогда не принимай из рук этой женщины кофе, — язвительно заметил Уилсон. — Кажется, в последнюю чашку она добавила золпидем. Пришлось съесть три таблетки кофеина, чтоб не заснуть после него, — он подавил зевок и пристально взглянул на Кэмерон. — Ты же ничего не добавляла сюда? Кэмерон? — Нет! Клянусь! В нем ничего не было! Кэмерон совсем не умела врать. — Даже… кофеина, ведь так? — уточнил Уилсон. — Кофе без кофеина. Он с отвращением швырнул стаканчик в мусорное ведро и собирался достать телефон, но в этот момент в палату вошел Чейз в сопровождении дежурной медсестры. — Он что, совсем не обезболен? О чем ты только думал? — без предисловий набросился на него Уилсон. Всем известно, что худшие пациенты — это врачи, но мало кому приходит в голову, что еще хуже пациента-врача может быть родственник или друг пациента, являющийся врачом. По-хорошему Уилсона давно следовало оттащить прочь, накачать успокоительными и положить спать где-нибудь на кушетке. Его до предела измученный мозг просто забыл обо всех предыдущих разговорах с Чейзом по поводу обезболивания. И лишь сочувствие к Уилсону позволило Чейзу не заострять на этом внимание прямо сейчас, хотя он так и не смог скрыть раздражения в голосе. — Я думал, что будет лучше, если пациент останется жив. — Ему больно, — сказал Уилсон, указывая на Хауса. — Ему нужно что-нибудь дать. Чейз присмотрелся к лицу Хауса. Морщины углубились, новые появились над бровями и пролегли в уголках глаз. Было очевидно, что Хаусу больно. Он покачал головой. — Мне жаль. Все, что я могу ему дать, только ухудшит его состояние. Морфин и все опиаты, гидрокодон — угнетают дыхательную систему. А другие, все НПВС, влияют на печень либо почки. Он не может позволить это себе в данный момент. Даже аспирин сейчас опасен. И делая выбор между тем, чтобы убить его и оставить его на несколько дней испытывать боль — я выбираю не убить. Логика в словах Чейза была неоспорима, но это не означало, что Уилсону она понравилась. — Что она делает? — спросил он, когда медсестра принялась готовить новый стерильный набор. Необходимость знать каждую деталь, каждый аспект того, что происходит с Хаусом, стала его навязчивой идеей. В этот раз он собирался держать все под контролем. — Мы хотим подготовить его к диализу. Установить подключичную линию. На лице Уилсона мелькнуло облегчение. Диализ был последней и самой лучшей надеждой Хауса — как на выживание, так и на восстановление функции почек. Вот только было совсем не просто впихнуть кого-то в плотный диализный график. — Отличная новость! — сказал он. — Когда это произойдет? — Сейчас мы готовим его просто на всякий случай, — сообщил Чейз, качая головой. — До завтрашнего вечера они официально закрыты. — Но это не приемлемо, — заявил Уилсон, прилагая все усилия, чтобы говорить спокойно. — К тому времени он может уже умереть. — Ты прекрасно знаешь, у нас только один диализный центр, а его состояние не позволит перевезти его в другую больницу. Боюсь, у нас нет выбора. — Хаус бы не принял это в качестве ответа, — проговорил Уилсон. — Он бы нашел способ втиснуться в очередь, если бы это был его пациент. — Послушайте, доктор Уилсон. Я уже попросил доктора Кадди поставить его в самое начало списка перед другими четырьмя пациентами. Но все остальные в этом списке в таком же критическом состоянии. Уилсон раздраженно глянул на Чейза, но снова не мог поспорить с его доводами. Он устало потер шею и кивнул. — Хорошо. Мы всего лишь должны продержать его в живых до завтра. Чейз посмотрел на его бледно-фиолетовые круги под глазами, взъерошенные волосы. "И кажется, ты думаешь, что сможешь продержаться лишь на одной силе воли", — подумал он, обменявшись с Кэмерон взглядом. Та явно размышляла о том же. — Если ты немного поспишь, — мягко сказала она Уилсону, — то будешь в лучшей форме, когда он проснется. То, что ты остаешься здесь, с ним, не поможет само по себе сохранить ему жизнь. Уилсон на нее даже не взглянул. — Ты этого не знаешь, — произнес он. Он хотел бы еще добавить, но не находил слов, что дело тут не столько в том, что его присутствие, его сознание смогут удержать Хауса в живых, — но в том, что само его отсутствие рядом способно его убить. Хаус просто не посмеет умереть под его пристальным взглядом. Но конечно, он не мог всерьез заявить о чем-то подобном, поэтому выбрал для них более рациональное объяснение: — Следующие сорок восемь часов критические. Ему нужен тот, кто будет следить за его жизненными показателями круглые сутки. Ты сам так сказал, Чейз. Технически Уилсон был прав. С пациентом в состоянии Хауса нужно было неотлучно находиться рядом, постоянно быть на шаг впереди всех изменений в его организме. Электролиты требовали непрерывного мониторинга: слишком мало или слишком много калия или натрия могли убить его. Поддержание артериального давления в норме требовало комплексной медикаментозной терапии с тщательным контролем всех вводимых препаратов. — Доктор Уилсон, — терпеливо уговаривал его Чейз, — для этого есть мониторы. И медсестры следят здесь за ним постоянно. — Это хорошо. И я тоже буду тут. Так, на всякий случай. Что ж, подумал Чейз, сделай тогда хоть что-то полезное. — Он реагирует на боль, а значит, медленно приходит в сознание, — отметил он. — Может, попробуешь разбудить его, чтоб мы могли провести нейродиагностику? Скорее всего, он лучше среагирует на твой голос. — Хорошо, — ответил Уилсон. — Передай мне фонарик. Он наклонился к постели Хауса и аккуратно потряс его за плечо.