***
Тринадцать лет назад. Семилетний Саске нервничал: его мама поспешно сорвалась с места, получив звонок, после которого разве что не заикалась, а отца не было дома. И вот её не было уже больше пяти часов, хотя обещала вернуться как можно быстрее. Играть совсем не хотелось — уроки сделаны, да и вид испуганного, озабоченного лица Микото никак не выходил из головы ребёнка. Мама сказала, что вернётся с Наруто. Но где же они? Стрелка часов издевательски медленно двигалась к полуночи. Если Наруто придёт в гости, то останется с ночёвкой: наверное, завтра они пойдут куда-то вместе, может быть, даже в зоопарк, иначе зачем его приводить на ночь в гости? Младший Учиха всё же решил, что стоять в коридоре скучно, волнение не уходило, зато есть хотелось ужас как. «Растущему организму нужно питаться усиленно», — вспомнил он наставления мамы и доел второй эклер. Набег на сладости остановился тогда, когда в окна ударил свет фар. Поспешно закинув остатки кондитерских изделий в холодильник и помыв руки, ребёнок остановился у двери — выходить ему не разрешали, приходилось ждать. Стало понятно, что что-то не так тогда, когда прошла пара минут, а ни родительница, ни друг не спешили входить в дом. «Может, они что-то забыли и вернулись к машине? Мама такая рассеянная, а Наруто глупый!» Частый топот босых ног — побежал к огромному окну на кухне. Поддел шторы и прильнул к стеклу. Жалость такая, которую он никогда не испытывал. Почему-то лицо Микото было заплаканным, но она улыбалась маленькому Узумаки, гладила его по голове и что-то говорила, а тот, вцепившись в её кофту, согласно кивал, спрятав личико в одежде женщины. «Их обидели? Что случилось? Я хочу к ним!» — чувствуя покалывания в носу, Саске метнулся к двери, оставив ту на распашку, и выскочил на улицу. Микото заметила своего сына, то, как блестели испуганные чёрные глаза, то, как он пытался храбриться и не бежать со всех ног — казалось, что ребёнок готов расплакаться. Переволновался. — Наруто, — нежный голос женщины. С трудом она подхватила взрослого ребенка на руки. — Саске, пойдём в дом, — обратилась к сыну. Старшая Учиха не разрешила младшему пойти вместе с ними в свою же комнату. Первый час ночи, а ребёнок то и дело тихо подкрадывался к двери, за которой сидели его мать и Узумаки. Он уже понял, что случилось что-то страшное. Его друг был кем угодно, но не плаксой, а тут он ревел уже минут двадцать, и это только то, что знал он сам. Стационарный телефон зазвонил, трель была прервана: — Учиху Микото можно к телефону? Вам звонят из больницы по поводу Узумаки Кушины. Ясно. Вот в чём дело: — Мам, — открыл тихо дверь младший Учиха, — там тебя. Оплаченная Учихами операция закончилась. Если она переживет эти сутки, то можно готовить сумму для реабилитации. Это будет длинная ночь... И для детей тоже. Женщина сразу же покинула комнату, оставив друзей наедине. Наруто как-то затравленно смотрел на своего друга: ему было плохо и почему-то не хотелось, чтобы Саске сейчас насмехался над тем, что тот ревел как девчонка. А он может — вредный Учиха, всегда издевается и смеётся над ним. Но никаких сил сказать, чтобы друг не смотрел, не хватило бы. Он так устал, так испугался, когда мама упала и не отзывалась, когда взрослые проходили мимо, а как помочь не знал. Всё ещё страшно. Загорелое личико снова исказилось, из последних сил обиженно смотря на Саске, ведь тот не уходил, как-то странно наблюдая. Наруто пытался держаться, но всё же снова заплакал. Прямо на глазах Учихи. От чего стало ещё обиднее. А маленький черноглазый просто не знал, куда себя деть: он сам-то готов был подхватить завывание друга своим, но разве от этого тому станет лучше? Когда плохо, мама обнимает и гладит по голове. Узумаки даже удивился, вместо ожидаемого смеха на его макушку легла рука. Подняв заплаканные глаза, ещё больше он удивился от того, что покрасневший Учиха сразу же начал успокаивающе поглаживать по голове блондина, устроившись напротив него. «Вот, он и не плачет так сильно — помогает?» Облегчение и, хлюпнув, Наруто понурил голову, уткнувшись лбом в грудь друга, подставляя её под успокаивающую руку. Вновь дрожа, хотелось разреветься уже в голос, потому, что его не оттолкнули, а приняли таким слабым. И кто? Учиха! — И... т-ты не хочешь... пос-смеяться? — шмыгая носом, спросил блондин, вперившись заплаканными глазами в одеяло, а рука на голове застыла. — Дурак, что ли? — как-то обиженно буркнул Саске. Ответом стал лишь новый всхлип. Минуту спустя Наруто всё же озвучил то, что пугало его больше всего: — А... если... то я.. о-один с-совсем, да? — пряча в ладони лицо. Плакать, казалось, уже и нечем. Никогда раньше так не ревел, да он, наверное, с трёх лет не истерил. — Ты и правда глупый, Узумаки, — не выдержал такого идиотского предположения Саске. — Знаешь что? Руки перехватили лицо Наруто и подняли голову так, чтобы они могли смотреть друг другу в глаза. Мама всегда говорила, что так доходчивей — сказать в глаза. С кончика загорелого носа сорвалась слеза. — Ты не будешь один, я же твой друг... — положив руку на затылок, Саске упёрся лбом о лоб плаксы. — Хочешь, будем братьями? — помедлил Учиха, но всё же ляпнул первое, что посетило его голову. Но в итоге мысль ему понравилась. Хотелось бы, чтоб Наруто её принял. Голубые глаза удивленно округлились, тут же навернулись новые слёзы, но он улыбнулся: — Да.***
— Так чего же тебе надо, Ито Итачи? — презрительно сузил глаза Нара, подчеркнув имя. Неджи, увидев, что Наруто держат, всё же отступил на шаг назад, ровняясь с Саске: — Ты прекрасно знаешь, Шикамару, или твоя гениальность преувеличена? Все же непроницаемые глаза оторвались от Узумаки. Вот так просто: пришёл, выбил почву из-под ног, а теперь делает вид, что Наруто тут нет? — Да отпусти же! — буркнул блондин, выдирая свои конечности из рук бывшего зама Дзигоку. «Смотри только на нас!» — скалилась сущность. «На меня», — зло поправил хозяин тела. Лишь на мгновение выравненное настроение в комнате моментально перешло во вновь обжигающее. — Наруто может быть свободен, его вывести? — попытался вмешался Неджи: он и так потратил много сил, пока шёл бой за группировку, не хотелось бы ещё и на всякий сброд распыляться. — Замолчи! — рявкнул Узумаки. — Тебе придется объясниться со мной, Учиха! — Хм? — бровь снова насмешливо выгнулась, неизбежно окуная блондина в марево воспоминаний. — Какого чёрта, Саске?! И всё же спросил — в этом коротком вопросе читалось все: почему исчез? Зачем вернулся? К чему этот цирк с трупом? Что вообще происходит? Если бы брюнет не знал голубоглазого, то мог бы проигнорировать, но именно потому, что знал, к чему всё идет, ответил, читая между строк рефлексов. На автомате. Узумаки всегда говорил прямо, но то, что он не мог озвучить, надо вылавливать где-то между действием и словом. Читать его относительно просто: всё, что он делал, знакомо до тупой боли. Слишком знакомо. Слишком упертый. — Какая разница, Узумаки. — Не вопрос, скорее повестка о отсутствии интереса. Как же так? Друг детства так изменился, пусть он и говорил как обычно, но такое чувство, что для него больше нет ценностей. Нет уважительных доводов, кроме своих. Нет интереса ни к чему, кроме своих странных идей. Нет желания признать то, что они всё ещё не чужие! «Не чужие, не чужие, не чужие!» — яростно пульсировало в висках. — Помеха, — словно плевок, а на мраморном лице ни один мускул не дрогнул, произнёс так, будто чай заказал. Шикамару заметил, как исказилось загорелое лицо — это была гримаса боли и ненависти. Схватил Наруто как раз в тот момент, когда тот дёрнулся в сторону обидчика. — Нам, похоже, не дадут нормально поговорить. Может, Нара придёт завтра один? — снова предложил Неджи. Слишком много шума вокруг. «Раздражает». Согласно кивнув и многозначительно мазнув взглядом двух парней, Учиха развернулся, за ним последовал и Хьюга. «Они уходят», — впервые Голос был испуган. А что, если это все сон? Если сейчас друг детства уйдет и больше никогда не вернется? Шаги затерялись где-то сверху... — Успокойся, Наруто, ты свободен, всё хорошо, — обнял его Нара. Трудно было понять, в каком состоянии блондин, но хотелось его успокоить. — Эй, всё хорошо... Он почувствовал, как начал дрожать в его руках Узумаки. Плачет? Блондин резко вскинул голову, не плачет. Его трясло от… что это? Боль? Обида? Ненависть? Взгляд не видел шатена. Не став задерживаться, загорелый оттолкнул от себя Шикамару слишком сильно, метнулся вслед за ушедшим. Громкий топот от бега словно сигналы: он, Нара, ему неважен. Бывший зам Дзигоку так и осел, съезжая по стене. Не нужен. Шаги, приближаясь, заставили обернуться юношу. Как знал, уголок губ дрогнул — его бывший друг всё такой же. Удар пришёлся мимо; Учиха уклонился, загнув руку загорелого в болевом приеме. — Не смей уходить, — глубоко дыша, прокричал Наруто — не убегай! — словно не чувствуя, как на руку стали давить сильнее. Лишь морщась. — Саске... Остановись. Брюнет отрицательно качнул головой. Наруто показалось, что ответил. Но нет — лишь дал знать Хьюге за своей спиной, чтобы не вмешивался. — Что ты там себе напридумывал, Узумаки? — недобро сощурился Учиха и, слегка толкнув того вперёд, выпустил из захвата. Блондин сразу же развернулся. Неужели достучался? — Саске, — как будто решая, правда ли он считал так, как хотел сказать, и, всё же решив что-то для себя, выдал: — Ты мой друг. Я не позволю тебе вытворять что в голову взбредет, а за всё остальное я надеру тебе зад! Взгляд обжёг решимостью, в нем угадывался смысл. Смысл. Поймав себя на том, что последние полчаса — лучшее, что случилось с ним, с Узумаки, в последние месяцы, вздрогнул. Вот тот, кто заставлял голубоглазого двигаться вперёд, не просто существовать, а видеть цель. Он и есть его жизнь. Не отпустить, простить, помочь, спасти. Со скоростью света настрой менялся. Готов биться, отвоевать Саске у него же самого, а обида лишь придаст уверенности. Будто чувствуя общий поток мыслей блондина, черноглазый ухмыльнулся. Идиота Узумаки трясло, а глаза блестели. Он явно верил в какую-то глупость. Пора столкнуть эти его уверования с тем, что он, Учиха, думал об этом. Два шага — и расстояние стало неприлично малым, интимно близким. Медленно положил руку на затылок. Голубоглазый замер, боясь спугнуть друга. Что бы это ни было, это лучше всего того, что Узумаки напридумывал себе, ведь практически брат не ушёл — он услышал, он тут. Что он делал?.. Белый лоб столкнулся с лбом бывшего друга. Абсолютно чёрные глаза бесчувственно прожигали выжидательно настороженные голубые. — Мы никто друг другу.***
Конан, покачивая бедрами, остановилась у неприметной двери к землянке. Это обособленное, отдельное от их штаба-катакомб, место, и сегодня её очередь «разговаривать» с «гостем». Звякнув связкой ключей, отворила она засов. Парня притащили трое суток назад, за это время всё, что он рассказал, — это то, что его прислал ныне покойный Учиха Саске ещё до того, как умер. За дураков держит, не иначе. Но сегодня Конан подготовилась: она взяла с собой небольшой ассортимент вещиц, что помогут развязать язык глупому мальчишке. Спокойная, будто она не заметила полуобнажённое вздрогнувшее тело, что давно покрылось синяками, но при этом было вполне себе целеньким и даже бодрым — выспался. Прошла к стулу в углу. Кандалы на руках и ногах Инузуки позволяли разве что лечь спать — и то вытянув вверх руки; о прогулках, даже на четвереньках, и речи быть не могло. Его избивали не так сильно, как он ожидал, не морили голодом. Да что уж там: начали они вполне мирно и предлагали даже подзаработать. А он, идиот, верил, что в этот же вечер за ним прискачет Учиха на белом коне, и храбрился. Вот уже трое суток прошло, и вера в лучшее пошатнулась, обнажая грешную мысль: «сдать с потрохами всех вокруг». Тяжело сглотнув, провожал он каждое движение женщины глазами. На стул легли два шприца, пакет, перо с металлическим острием, пистолет. Испарина покрыла тело собачника, похоже, в этот раз будет тяжелее. Неужели эта женщина станет его последним мучителем? Иронично. Ему всегда казалось, что противоположный пол — нечто слабое и совершенно безобидное, этакие милые существа. — Киба, ты же придумал сказку поинтереснее на этот раз. Я не поверю в воскресшего Учиху и не собираюсь быть с тобой ласковой, как Дейдара, — улыбнулась леди, отчего пирсинг в губе стал выделяться ещё больше. — Я правду сказал, — досада, он готов дать на отсечение руку — Саске и это продумал. — Будь по-твоему, — по-доброму улыбнулась гостья, — я объясню правила игры. Девушка взяла два шприца в руки: — Первый — яд, «сыворотка правды», по истечению тридцати минут приведёт к остановке сердца. Это, — показала она второй шприц, — антидот. Я вколю тебе первый. Парень испуганно завозился: — Э-э-э, может, не надо? — сильно зажмурившись, почувствовал легкий укол в предплечье, от чего моментом стал ощущать дыхание костлявой за спиной. — Итак, через четыре минуты ты будешь говорить правду и только её, но это так скучно и перестанет быть игрой, если мы все так и оставим. Правда? — поднесла она палец к губам, задумавшись. — Поэтому я усложню тебе задачу. Она взяла перо в руки и показала им на пистолет. — Снимем штаны, а вот этим невероятно приятным атрибутом, — махнула пером в руке, — я заставлю твой член встать и кончить. Если так оно и будет, то сразу же после твоего признания застрелю. Но если ты удержишься - я вколю тебе антидот. По-моему, честно. Как считаешь? Что ещё за извращения? Нет, ну неужели нельзя его просто побить? Хотя женщина приятной наружности, и получить удовольствие он не прочь. В других условиях даже склонил бы сам на такие утехи, если бы это спасло жизнь. Но стоит вспомнить о том, что ему осталось жить двадцать восемь минут, да и «наслаждение» будет прямым билетом на тот свет... Кадык вновь перекатился под кожей. — Я так всё скажу: это Учиха! — почти истерика. — Рано, ещё минута, — цокнула девушка, стянув штаны парня по колено. Она сняла оружие с предохранителя и положила его на стул рядом со шприцем. — Я намерена веселиться, Киба. У тебя есть родные, близкие? Он почти ничего не слышал, его мутило — действие препарата? — Да, родные. Перо мягко коснулось ключиц и медленно поползло вниз. Девушка, сидя на корточках, следила за лицом Инузуки. — Девушка? Он отрицательно мотнул головой. В глазах двоилось, сердце учащённо билось, срываясь в аритмию. Перо скользнуло по торсу и тягуче медленно прошлось по члену. — Нравятся парни? — удивлённо изогнула женщина брови. Молчать, он хотел молчать, но не получалось: — Да, — сдавленно. Пошлый смешок. Она перевернула перо острым кончиком и начала оставлять тонкие красные линии по всему телу: шея, сосок, пресс, внутренняя сторона бедра. Киба зло рыкнул и дёрнулся: он не мог не почувствовать, как внизу завязывалось тянущее ощущение, а значит, эта барышня вполне может убедить его распрощаться с жизнью. «Думай о старой дряхлой старушке, о старушке!» — попытка вызвать обратную реакцию прервалась новым вопросом. У самого уха, обдавая горячим воздухом, касаясь губами мочки: — Киба, что ты искал у нас? — лизнула она шею. Тяжелая артиллерия смела напрочь все до этого представленные дряблости, плоть стала наливаться кровью. Понурив голову, он старался уйти от этих ласк. Язык словно жил своей жизнью: — Полные досье и доказательства. — Вот оно как, — ухмыльнулась Конан, слегка прикусив мочку уха. — На кого и доказательства чего? — промурчала она, дразня головку фаллоса мягким оперением. Все плохо, катастрофа просто! Член стоял колом, мысли путались, да ещё и он выдавал всю информацию как на духу. Его прикончит уже сам Учиха! Со всей силы он прикусил нижнюю губу, раздирая в кровь, пытаясь скрыть поступающие слова в мычании. Только не так, нет. — Будь послушным, скажи, иначе я остановлюсь на этом и прикончу тебя. Не веришь? Она отошла, схватив пакет, надела его на голову Инузуке, плотно обвивая шею ручками оного, кулаком нажимая на кадык. Хватило и пары секунд: учащённое дыхание — и полиэтилен втянулся в отверстие рта, плотно облипая череп собачника. Сердце, сделав ещё пару ударов, сильно защемило, заставляя стонать от боли. Плоть дрогнула, выделяя пару капель смазки. «А кто-то очень даже не против перекрытого кислорода?» — вновь удивилась мучительница. — Ты на грани, малыш. Ты же помнишь, что после последнего наслаждения наступит неминуемая смерть? Я отстрелю тебе яйца, а потом подожду, когда подействует яд и твоё сердце остановится. Подумай ещё раз, зачем умирать таким молодым? — вся тирада прерывалась шуршанием пакета, да тихим постаныванием. Совсем скоро он захочет кончить — он знал. И даже страх не может обратить этот процесс. Низ живота стал подрагивать. Нужен воздух. — Ответь, и я помогу продержаться еще минут… пять, — прошептала она, оценивая обстановку. Киба активно мотнул головой, и пакет исчез, обнажив покрасневшее лицо и рваные вдохи чистого и такого желанного кислорода. — На вас, досье... на Пейна, — перебивая самого себя. — А доказательства чего? — грубо сжав основание ствола Инузуки, Конан выжидательно уставилась ему в глаза. Сказать и продлить жизнь на каких-то пять минут? Сколько вообще времени прошло? Она блефует? Может, он умрёт раньше? А ответь он на вторую часть вопроса, так сразу можно рыть себе могилу. Да что же делать?! — У тебя осталось десять минут, можешь прощаться с жизнью. Ну, или ответишь на последний вопрос? М? Глаза парня наполнились болью, в груди будто шар раздулся. Сильно зажмурившись и закусив губы, вновь мотнул головой... отрицательно. Если уж сдохнет, то нечего тянуть за собой и Саске. Терпение представительницы Акацуки лопнуло: — Гад, — рыкнула зло девушка, ударив жертву по лицу, — я научу тебя ценить доброту! Сидя на коленях Инузука, дама сорвалась: быстрым движением направила острую часть пера куда-то в ключицу и со всей силы ударила. Наконечник легко вошел в плоть, рваное движение - рана, вновь занесенное перо и снова рвется кожа, незамысловатое орудие сломалось. Ранить таким образом не было в ее планах - это эмоции взяли верх. Киба жмурился и сопел, боль в груди всё равно превышала эти её потуги. Потому все старания мучительницы уходили в никуда. Ещё один удар ногой в торс. От подступающего оргазма не осталось и следа. Женщина вернулась к стулу, пистолет коснулся ее пальцев. Выстрел.