Наглый, мохнатый — гад полосатый!

Я вздохнула. Не просто так, а набрав в лёгкие столько прохладного воздуха, сколько они могли выдержать. Вздохнула, прежде чем окунуться в самый насыщенный месяц учёбы, когда впереди сдача зачётов; когда не за горами сдача статьи, за которую я всё так же не решилась сесть в течении очень долгого времени. Что ж, делать всё в самый последний момент – не худшее, что может быть, верно?.. Лучше поздно, чем никогда. Нерешительно открываю ноутбук и застываю перед белым, чистым листом «Microsoft Word», не зная с чего начать. Тема есть, желание – тоже, а идей и вариантов развития и вовсе вагон. С маленькой тележкой, что катиться позади. Обречённо закрываю вкладку, откидываясь на спинку дивана. Может, сяду немного позже, когда перекати-полю надоест у меня в голове, где и без того в последнее время, гуляет ветер. Том – в кошачьем обличии – трётся о мою руку, будто бы поддерживая, а потом сворачивается клубком на ещё тёплом ноутбуке. Паника разъедает изнутри, когда только переступаю порог аудитории. Все налетают на меня, как рой пчёл: как ты будешь делать эссе, как подготовишь доклад, а как ты учишь конспекты? «— Я вот, например, вычитала, что если ходить задом-наперёд по комнате, проговаривая вслух конспект, то он запоминается просто на "ура"!», — заявляет одна из многочисленных однокурсниц, а я лишь глаза на неё таращу, предпологая в уме, что она сошла с ума окончательно. Нет, я, конечно, и раньше подозревала, что у неё не все дома, но сейчас убедилась в этом окончательно. И убедилась в том, что у меня тоже дома не все есть, раз я действительно повелась на всю эту чушь. Конечно, до сих пор не верю в это, но на войне все средства хороши, даже если они изначально не стоят и гроша. Тем более, если они не стоят и гроша. Сомневаясь в своих силах, я ходила вперёд и назад по комнате, большими шагами меряя жилплощадь, погрузившись в свои мысли: а правильную ли я выбрала профессию, а заслуживаю ли я работать в такой замечательной, хоть и маленькой газете? Заслуживаю ли теперь на поддержку родителей, когда покинула их ради своих причудливых мечтаний? Заслуживаю ли причудливого кота-оборотня в своей не менее причудливой жизни? Заслуживаю ли знать то волшебное в нашей вселенной, что больше не знает никто? Том рассеивает сомнения, когда смеётся и, видя моё настроение, сначала закатывает глаза, а потом по-дружески подталкивает плечом. Что ж – это забавно. И вызывает у меня короткую улыбку. Может и заслуживаю, может и нет. Только вот такие думы бесполезны, только тревожу шаткие нервишки, которые и без моего согласия шалят. Открываю пустую вкладку, а потом, набрав название статьи, замираю. На сим ставлю точку и откладываю идею на завтра. "Завтраками" кормлю себя всё чаще и чаще. Чаще, чем Том напоминает мне о том, чтобы я не отлынивала от наших с ним занятий. Возмущённо то краснею, то бледнею от злости, собираясь высказать всё, что думаю. Но открываю и закрываю рот, как рыба, не в силах выдавить и звука. От шока? Тихонько фыркаю, но проглатываю всю обиду вместе со словами-паразитами. Подводят итоги учёбы раньше? Пусть так, мне по-барабану. Что тут такого?.. Опускаю руки, забивая на всё платиновыми гвоздями. Всё равно ничего не успею, так зачем напрягать себя, если можно валятся на диване и смотреть всё то, что хотела посмотреть в самое ближайшее время. — Протест учёбе? — спрашивает Том, смотря на то, как я уже вторые сутки ленюсь не то, чтобы встать с постели, а просто перекатится в ней на другой бок. — Выходные, — отрезаю я, тупо уставившись в экран ноутбука, ни разу не улыбнувшись за все два часа просмотра. Ладно бы ужасы или драма, так нет – комедия. В чём-то котёнок прав. Протест, оцепенение, страх перед будущим – всё это в одном флаконе, на который нажали не один раз, а сто, выпшикав всё без остатка, заставив дышать меня только этим воздухом. Депрессия. С таким обычно к психологу или к друзьям, чтобы вместе напиться, но все друзья только больше вгоняют в тоску, напоминая о всё той же треклятой учёбе, а пить в одиночестве это перебор даже для меня. Алкоголизмом не страдаю, как и частыми походами к психологу. Когда я прошу принести мне во-о-н тот кексик, Том не выдерживает и заявляет, что я могу идти во-о-н туда, оторвав свою задницу с дивана и взяв себя, наконец, в руки. — Ты же не размазня! Впервые такое вижу: ты же никогда не сдаёшься, пока не добиваешься всего о чём мечтаешь. И что, что иногда мечты у тебя очень большие? — обрывает меня кот на полуслове, усмехаясь. — Зато стремиться есть куда, с твоими-то амбициями. Испытывая вселенскую благодарность за эти слова, я встаю, утираю слёзы и иду дальше, учу дальше, зная, что учить надо ещё больше и ещё усерднее – времени всё меньше. Три недели на таймере, обратный отсчёт до первого экзамена и, к слову, до сдачи статьи. — Придурок снова звонил. Сплёвывая белую пену от зубной пасты в раковину, я возмущённо выглядываю из ванной на Тома, что без малейшего смущения смотрел в мой телефон, листая список вызовов. Так и знала, что что-то забыла. Телефон заблокировать. — Да, я должна дописать статью, а он объявлял по телефону последние сроки сдачи материала. Не лазь в моём телефоне… и перестань называть Серёжу придурком. — Как хочу, так и называю, — фыркнул Том, сложив руки на груди. — Он пнул меня, если помнишь, так что пусть спасибо скажет, что не называю его… — Не выражаться мне тут! — угрожающе тыкнула в его сторону пальцем, прервав на самом… интересном? Чёрт. Надо было дать ему договорить, а уж потом ругать. — А как ты поняла, что "придурок" к этому уникуму относится? — парировал этот брюнетистый, ушастый нахал. — Вот-вот, даже на подсознательном уровне ты согласна со мной, что он идиот. Так что там за статья? — Обычная. — Упёртая ты, хозяйка, — недовольно рыкнул он. — Ага. И я засмеялась, впервые за этот месяц. Впервые за этот месяц меня, хоть и на минуту, отпустил этот удушающий страх, сковывающий, замараживающий изнутри. Холод, из-за которого я хотела избежать любых изменений, замереть и не делать ни шагу в будущее, спрятаться и плакать, плакать, пока всё само собой не исчерпается. Но всё иначе. Я смеюсь, будто закутываясь в большое, теплое одеяло, отогреваясь от холода. Смеюсь, отогреваюсь и не боюсь, пока этот полосатый гад шутит, сам того не подозревая. — У тебя два кота? — спрашивает Андрей, тыкая пальцем в этого самого "второго" кота, который на самом деле первый. И единственный. Удерживая в себе настойчивое желание захохотать и разозлиться одновременно, я как можно флегматичнее отвечаю: — Нет, у меня один кот. — Но ты говорила… — Мало ли чего я говорила! — фыркаю. — Забудь. А сама понимаю, что Андрей ожидал увидеть маленького котёнка, а не большого полосатого котяру, который провожает его очень – на самом деле очень, – злым взглядом, пока тот не скрываться за дверью в мою комнату. «Так где же делся этот котёнок?», — вновь спрашивает рыжеволосый Андрей, вцепившись в эту тему, как пиявка. Говорила о полосатом чуде лишь однажды, а он запомнил, хотя слушать должен был только главного редактора, который в это время раздавал последние темы для статей этого сезона. — Так что случилось с котёнком? — Вырос, — улыбаюсь я, а потом шепчу себе под нос, оборачиваясь к окну: — на время. Как же я благодарна этому коту, когда он следит за развивающимися отношениями между мной и Андреем. Это может показаться глупым, на самом деле глупым – кому нужен компаньон в нашем столетии, который будет следить за правилами приличия? Но мне, ничего не понимающей в этой теме, ничего не понимающей в отношениях, любви и близости… Да, мне это безумно необходимо. Это как таблетка от беспокойства, выросшая из маленького котёнка в большого. Всего в одно мгновение. По моей прихоти или по его собственной – увы, не знаю, а в подробности впадать не собираюсь, как больше не собираюсь впадать в депрессию. Том что-то говорит, а я громче смеюсь, ненароком его перебивая. — Из-за чего ты смеёшься? — спрашивает он ещё раз. Замираю на мгновение, тревожно покусывая губу. — Фильм смешной. — Но ты смотришь его дважды. И в первый раз ты не смеялась, вообще не проявляла никаких эмоций. Только после этих слов я поняла, что это был не смех, а самая настоящая истерика. В доказательство своих же мыслей – я заплакала. Том застыл в нерешительности, не зная, что ему делать и по какой причине меня утешать теперь. Прислонился своим плечом к моему и снова замер, смотря на мою реакцию. А я уткнулась ему носом куда-то в ключицу, вдыхая, выдыхая, и тихонько всхлипывая, пока слёзы медленно катились по щекам. Хватает секунды для того, чтобы слёзы иссякли, а я снова вздохнула полной грудью и засмеялась, на этот раз искренне. Глупая какая-то ситуация, но милая до невозможности. — Ты чего? — спрашивает он через пару дней, когда я вечером, сидя всё на том же диване, нервно грызу ногти. От звука его голоса вздрагиваю и вжимаю голову в плечи, изо всех сил зажмурив глаза. Через мгновение – когда понимаю, что угроза не только миновала, но её и вовсе не было – приоткрываю один глаз, попутно думая, что выгляжу со стороны нелепо, смешно и забавно. Как и сам Том, с прищуром поглядывающий на меня сверху вниз, нависая надо мной так же, как при нашей с ним первой встрече "лицом к лицу". Только цветочка не хватает. И его обнажённости. «Хорошо, что не говорю этого вслух», — думаю я, открывая второй глаз. — Ничего. — А если честно? — спрашивает всё с тем же прищуром. — Ничего, — закатываю я глаза к потолку, в нетерпении. — Чего ты ко мне пристал? — А чего ты трясёшься, будто у тебя всю шерсть выдрали и выпихнули на мороз? — Что… — хочу я переспросить, но мгновенно передумываю: — Хотя, нет, не важно. Я не трясусь – это раз, а, во-вторых, на улице тепло. И у меня нет шерсти, что б ты знал. Он мычит что-то нечленораздельное, а я снова уделяю всё своё внимание кино, где, судя по нарастающей закадровой музыке, скоро будет что-то очень интересное. В тот же момент, когда на экране появляется главный страшила всего фильма, в комнате выключается свет, создавая ощущение того, что окровавленный призрак сейчас выскочет из экрана прямо на меня. Я делаю то первое, что делает каждый адекватный человек в такие моменты – кричу. Так, что у самой закладывает уши, будто туда запихнули и утрамбовали большой слой ваты. А потом свет включается, как по волшебству. Так же, как и пропав. Мгновенно. По одному щелчку. — И это, по-твоему, ничего? — спрашивает Том, а я не могу ответить ему, потому что дрожу от страха так, что зубы стучат; не могу ничего сказать, потому что даже самой себе не могу объяснить всё это: смех, страх, рыдания в его плечо, полное безразличие ко всему; не могу объяснить, как за одно мгновение закрыла ноутбук и с головой укрылась одеялом, спрятавшись за ним от всего мира. С одну очень, очень долгую минуту, мой наглый Чешир – именно Чешир, не Том, — стоит там, по ту сторону одеяла и смотрит на меня. На то, что сам сделал, ведь это он решился двумя щелчками потушить и зажечь мой мир. Щёлк… Щёлк. — Тш-ш, иди сюда, — шепчет он потом, когда со смешком пытается залезть ко мне под одеяло. — Впустишь к себе? Разве оставишь его за той перегородкой, отделяющей меня от него? Даже если не разрешишь, то он всё равно прорвётся. С боем или нет – ему без разницы. — Тут удобно, — коротко изрекает Чешир, пододвигаясь ближе ко мне, — и совсем не страшно. Тш-ш, успокойся, всё хорошо, — шепчет он слова утешения, когда я от неведомого страха обхватываю руками колени, и шепчу всякую околесицу о том, что он наглый, мохнатый, ушастый гад в серо-чёрную полоску. И ничего в нём светлого нет. «Выгоню.» Пугает, когда мне и без того не по себе. «Выгоню, не пожалею.» Давно пора было это сделать, ещё когда хозяйка квартиры запретила заводить домашних питомцев. Теперь понятно, почему это должно быть запрещено. «Выгоню, выгоню, выгоню!..» — Извини меня, хозяйка. Извини, извини, извини… И я прощаю его, ведь это, если взглянуть уже не затуманенными страхом глазами, такой пустяк. Это не стоит и минуты переживаний, это не стоит и малейшего внимания. — Ты будешь пялиться в монитор или писать эту чёртову статью?! Да-а уж… С этой статьёй не только у меня нервишки шалят. — Обещай, что если я приглашу Андрея в гости, то произошедшего с Серёжей не повторится, — говорю я и верю, когда тот флегматично кивает, как бы соглашаясь. Надо было обещание кровью скреплять, вот же… — Блин? — слышит Том последнее слово, которое я произношу вслух, не сдерживаясь. — У нас будут блины? — повторяет он вопрос, радостно хлопая в ладоши. А глаза так искрятся от счастья, так горят… — Осталось пять минут, а ты ещё не перевоплотился. — Да, так и есть. В последнее время хозяйка очень наблюдательна. — Но ты обещал… — Обещал, — утвердительно откликается он. — Обещал, что произошедшего с Серёжей не повторится, — цитирует слово в слово, после чего усмехается. Впервые после ухмылки, такой простой и обычной, у меня пропадают все слова из моего довольно обширного лексикона. По крайней мере приличные. Достойные журналиста, пишущего статьи на большую аудиторию читателей. Ладно, вру – среднее количество. Ну, или чуть меньше… Не суть. Андрей печатает что-то на ноутбуке, делает заметки, которые мне точно следует раскрыть в своей работе. А мне в это время не удобно находиться как в квартире, так и в собственной одежде. Будто она давит; давит, а я задыхаюсь. Становится невыносимо жарко, шея покрывается уже привычными пятнами смущения. Том смотрит на рыжеволосого парня не отрываясь, скрестив руки на груди. Мой дом – полицейский участок, Том – плохой коп, а я… Просто мимо проходила. Или потерпевшая, если судить по поведению очень человекоподобного кота, который ради такого дела уши спрятал. И на том спасибо, что хоть уши спрятал, блин. А блинов правда захотелось… — Так ты иностранец? — спрашивает Андрей, поняв, что избежать разговора нельзя так же, как и проблем. Особенно когда проблема находиться в одной с тобой комнате. — Нет. — Но тебя зовут Том… — Нет, — отвечает Чешир во второй раз, широко зевнув. — Но ты друг Яны и тебя зовут Том, разве не так? — Нет. — Так как тебя зовут? — Том, — неожиданно меняет пластинку брюнетистый гад. — Но… — Нет, — повторяет Том, встав со своего насиженного места, и как ни в чём не бывало продолжает: — Нет, я не иностранец. Нет, я Яне не друг. Нет, я не уйду и не скажу ничего другого только для того, чтобы ты чувствовал себя более комфортно. Не отвлекайся и продолжай делать то, что ты там делал. — Но… — Нет, — говорит, а после фыркает и, как мне показалось, закатывает глаза к потолку. Удивляется такой глупости? Я же глупости в вопросах рыжеволосого совершенно не наблюдала, но хихикнуть – хихикнула. А что? – забавно. Не до смеха мне становится тогда, когда Чешир снова превращается в маленького, полосатого котёнка, и без моего ведома залезает в сумку, оставаясь при этом незаметным ровно до того момента, пока я не приезжаю в институт и не захожу в нужную мне аудиторию. У меня последний, самый трудный экзамен. Мне страшно, я вся на нервах. А он залез ко мне в сумку, незаметно вылез из неё и перевоплотился у всех на виду так, что, благо, его никто в итоге не увидел. Магия, в чистом её виде. Усмехается, когда я пытаюсь уговорами, мольбами заставить его принять кошачий облик. Ведь он изо дня в день твердит, что я его хозяйка, его госпожа, а на деле не слушается даже такого мелкого приказа, который и за приказ принять нельзя. Не слушает уговоров. Улыбается. Говорит, что мне не надо так переживать, ведь я обязательно сдам всё на отлично, ведь иначе я просто не могу. Говорит, что я самая умная из его знакомых. Понятное дело, что умная. С кем ему сравнивать, если он за всю свою жизнь только и видел, что меня и парочку моих неудавшихся парней. — Он твой парень? — спрашивает и хихикает однокурсница, когда все экзамены благополучно сданы, а мы последний раз в этом году выходим из здания университета. Да здравствуют летние каникулы, аве каникулам! Ей бы радоваться, а не лезть своим длинным носом не в своё дело, но нет… — Нет. Том насмешливо кладёт мне руку на плечо, притягивая ближе к себе. Компания девочек-однокурсниц хихикает ещё больше, некоторые даже кидают друг другу взгляды аля: «я же тебе говорила». — Что это такое? Будь тут шкала по измерению удивления, она бы не выдержала и взорвалась. — Что случилось на этот раз? — устало спрашиваю я, выходя из душа, предварительно замотавшись в банное полотенце. — Ты же не сделаешь этого? Хозяйка, правда не сделаешь? — говорит, и смотрит на меня такими жалостливыми глазами, которые только в мультфильмах иногда показывают. — Ты чего?.. А когда понимаю, что к чему, то чуть ли не сгибаюсь пополам от смеха, который прекратить просто нереально, особенно когда Том так и продолжает смотреть на меня, теперь уже более непонимающе, чем ранее. Ох! Мой глупый, маленький котёнок, который любит лезть туда, куда не следует: в мою до жути скучную жизнь, в мой телефон, в мой ноутбук, на котором я начала воплощать все заметки в реальность, превращая простые слова в более презентабельный вид, годный для размещения в газете. На счёт жизни своей скучной – это я так… Ведь когда Чешир объявился, стало как-то веселее, не так тоскливо. — Это статья. Главный редактор услышал, как я говорила Андрею о тебе, вот он и дал мне статью на эту тему, вроде как для того, чтобы меня немного проучить. Все ведь хотели раздел "Сенсация", а мне местная достопримечательность попалась. А у нас из новинок местных только новый приют, открывшийся не так давно. — Но то, что они там делают… — замолкает он на мгновение, от шока не находя подходящих слов, — нужно карать по закону! — возмущается Том, хмурясь, а я чуть улыбаюсь. — В твоём мире – возможно. А в нашем это нормальное, обычное дело. Подумаешь, в приюте свой собственный ветеринар есть, который делает прививки и кастрацию. Что-то я не то сказала, наверняка не то, раз Том зыркнул на меня таким злым и обиженным взглядом. Подумаешь… «Это надо отметить!», — пишет мне сообщение Андрей, когда я радостно сообщаю о том, что сдала статью раньше, чем требовалось. Смотрю на буквы в сообщении и не могу понять их смысл. Буквы прыгают, расплываются перед глазами, их просто нереально прочесть. А потом слышу, как собственное сердце бьётся в груди напуганной птахой. Всё сразу становится на свои места. Трясущимися пальцами машинально набираю ответ, не задумываясь: «Да, конечно. Ты свободен в семь? Я приготовлю ужин.» Наверное десятый раз смываю лак с ногтей, который то не хочет ложиться ровным слоем, то совершенно нечаянно задевается, когда я чешу нос. А делаю я так если нервничаю или вру, из чего можно сделать вывод, что… — Это просто выше моих сил! — взрываюсь, отпихивая от себя телефон, в который я за несколько минут заглядывала раз десять, не меньше. И по ноутбуку, будто специально, в поисковике всплывают только романтические фильмы. Где влюбляются, целуются, где столько всего прекрасного, где только счастливый конец!.. Ногти не удаётся накрасить, волосы завились просто отвратительно, колготки порвались, платье подпалила утюгом… А потом по новой: голову помыть, смыть неудавшийся макияж, где один глаз накрашен больше другого, смыть лак на ногтях, попытаться найти прозрачный, потому что на цветной просто-напросто не хватит нервов. А в перерывах между проверками на кухне – смотреть кино, где именно в момент, когда я сажусь на диван уже в готовым виде – накрашена, одета, полностью готова ко всему, что может произойти – главные герои, которые в начале просто терпеть друг друга не могли, по закону жанра – целуются. Такое идеальное завершение фильма, такое лёгкое и простое, а меня почему-то бросает в дрожь. Наверное потому, что начинает темнеть, а на часах стрелка уже перевалила за семь. Сообщение «Конечно, в семь идеально» больше не греет. Титры мелькают на экране, одно имя сменяет другое, приятная музыка играет фоном, и я даже не думаю выключать её. Выключить – признать, что всё кончено. И это уж точно не о фильме. Смотрю на свои руки, ногти, а после вздыхаю полной грудью и поднимаю голову вверх, заправляя волосы за ухо. В этот же момент встречаюсь с Томом взглядом. Обычно он говорит вслух всё, о чём думает. Высказывать мнение – это его личное хобби. Такое же, как надоедать мне или устраивать мелкие пакости. Однако сейчас он не спешит язвить и говорить, что этого и следовало ожидать. Не говорит, а в глазах, на удивление, я замечаю даже что-то вроде сочувствия и сопереживания. Удивительно, что может произойти за один чёртов месяц, полный невероятных эмоций. Целая гамма, аттракцион чувств, где я то взлетала, то падала вниз. Кричала, плакала, смеялась. Говорила, что больше не хочу участвовать в аттракционе жизни, но потом, спустя некоторое время, снова была пристёгнута и готова к тому, что сердце будет замирать на самом верху, когда взглянешь в самый низ, куда тебе ещё только предстоит упасть. Но когда поворачиваешь голову и видишь рядом того, кто всё это время поддерживал тебя и подталкивал к новым целям, – когда старые меркли подобно звёздам, – становится легче дышать, хотя этого и не скажешь сейчас, когда его лицо всё ближе и ближе от моего собственного. Теперь я с лёгкостью могу разглядеть границу, где в его глазах серый перетекает в зелёный, плавно смешиваясь. Не знаю, где я нахожу силы прошептать простое: — Нельзя. А после встать на ватных ногах с дивана и пойти на кухню смотреть за тем, чтобы хоть сам ужин не пошёл прахом, раз с официальной его частью ничего не вышло. Нахмурившись, идти вперёд маленькими, неуверенными шагами, думая и анализируя то, что произошло. — Яна! — как вспышка молнии среди тихого ночного неба. А затем пропасть безумия, когда парень преодолевает расстояние между нами в считаные секунды. Неожиданно, безумно, до цветных вспышек под закрытыми веками и пресловутых бабочек где-то внутри. Они большим ураганом поднимаются, заставляют едва ли не порхать вместе с ними. Моё "что?" потерялось где-то за движением наших губ, моё "зачем?" стёрлось с разума, когда он обхватил руками лицо так, что между его руками и моей кожей были лишь мои волосы, до сих пор влажные после душа. Мычу что-то непонятное ему в губы, а потом встаю на носочки и опять забываю о том, что были какие-то вопросы. А зачем нужны вопросы? А что такое вопросы? — Нельзя, — повторяю я, смутно вспоминая буквы и связывая их воедино. — А я не спрашивал, — тихонько усмехается он, снова целуя меня, на этот раз не так безумно, на этот раз не так, словно от этого зависит моя и его дальнейшая жизнь вместе взятые. Целует легко и просто, будто это самая обычная, повседневная вещь в нашей жизни. Вопросы, чувства, эмоции. Месяц назад, набрав полную грудь холодного воздуха, я окуналась в самый насыщенный месяц года. Я вздохнула. А когда прервала затянувшийся поцелуй, то прерывисто выдохнула. И мне на секунду показалось, что этот выдох был единственным за столь долгое время. — Яна…