Мой бог

Мальчик не хотел покидать мои мысли. Я не мог избавиться от этого необъяснимого чувства, даже когда творил, лечил, вновь и вновь забывался в ночах любви с нимфами, имени которых я и не спрашивал. Что-то непреодолимо тянуло меня к Гиацинту, и я время от времени, втайне от богов и смертных навещал мальчика. Приходил к нему, когда рядом с ним не оказывалось ни нянек, ни родителей. Это бывало редко, но все же бывало. Несколько минут, которые я спешил использовать, проводя их с Гиацинтом. Зачастую он плакал, и успокаивался лишь тогда, когда я терся своим носом о его нос. Это мальчику нравилось больше всего. Он тут же, если не смеялся, то его губы расплывались в улыбке. В такие моменты мое сердце наполнялось теплом. А еще Гиацинт любил играть с моими волосами. Они заменяли ему все возможные игрушки. Я часто рассказывал ему мифы на ночь, те, что слагают о нас люди, а мальчик слушал меня с открытым ртом. Мы много времени проводили вместе. Но потом, не заметно для меня, в моей жизни постепенно появлялись другие заботы. И вскоре я забыл о Гиацинте. Так прошло восемнадцать лет, ничем не отличавшихся от предыдущих, когда я занимался любимым делом. Моя жизнь меня вполне устраивала. Но однажды Артемиде стало скучно. Мы сидели за бесконечным обеденным столом, за которым помещались все олимпийцы. Зевс восседал в центре и был немногословен в то время, как Арес развлекал своих родственников военными историями, а еще перед пиром успевший охмелеть Дионис донимал всех неприличными шутками. - Мне скучно, - протянула Артемида, накручивая на палец прядь серебристых волос. – Мне нечем заняться. Я сделал глоток сладкой амброзии из золотого кубка, запивая ею только что съеденные оливки. Бросив взгляд на возлюбленную сестру, я отметил про себя, как же она похорошела за это все время, что мы живем на Олимпе. Из маленькой девочки она превратилась в статную девушку. Ее стройностью восхищались не только люди, но и боги. Красива она была так же, как и я, ведь Артемида являлась моим близнецом, поэтому свататься к ней ходили чуть ли не каждый день. Однако сестра всех отправляла куда подальше. Причиной тому был обет безбрачия. Кроме того, Артемида отличалась прескверным характером: капризная, всегда себе на уме, холодная, непокорная, никого никогда не слушала, поступая по – своему и часто проводя время в уединении. Но я любил ее в силу того, как может любить сестру брат. - Тебе что, охоты уже мало? – Поинтересовался я, кладя в рот за разом несколько сочных виноградинок. - Мало! – Согласилась девушка, тяжело вздыхая и, поставив локти на стол, подперла руками голову. – Каждый день одно и то же, надоело! Хочу что-то другое, мне не хватает новых впечатлений. - Попробуй хоть раз посидеть дома, - с набитым ртом предложил я, тут же ловя на себе недовольный взгляд Артемиды. – Что? Это будет для тебя новым впечатлением. - Дурак ты, братец, - обиженно сказала сестра и перед тем, как повернуться ко мне затылком, добавила: - изливаешь тебе душу, а ты глумишься. Больше не хочу тебе ничего рассказывать, ты все равно не поймешь. - О да, куда уж мне, - саркастично согласился я, откидываясь на спинку стула, - я ведь такой недалекий, способный лишь песни петь да на арфе играть, что уж говорить о том, чтобы познать всю глубину души моей сестры. - Молодец, как с языка снял, - иронично отозвалась Артемида, - я рада, что ты это понимаешь. - А ты, если бы меньше стрелами кидалась, огрызалась и язвила всем подряд, может и не страдала бы от одиночества, - ответил я, осознавая, что эти слова могут оскорбить Артемиду. Но в порыве эмоций мне всегда было сложно себя контролировать. Однако та не сдавалась. Развернувшись ко мне так резко, что хлестнула своей серебряной копной рядом сидевшего Гермеса, возмущенно прошипела: - А ты, не будь таким самовлюбленным и надменным, может и пару бы себе нашел. Удивляешься еще, чего это от тебя все сбегают?! - А ты… - начал я, но сидящий напротив Гефест, доселе улыбавшийся и не произносивший ни слова, внезапно подал голос: - Ну, хватит уже, - перебил он нас, - достаточно ваших «а ты, а ты». Начинаете перегибать палку. Бранитесь так, словно вам по пять лет и не можете поделить между собой игрушку. Разом с сестрой мы уставились на Гефеста, словно впервые его увидели. Я, как и Артемида, настолько увлеклись спором, что уже не замечали никого и ничего вокруг. - Скажу я вам вот что, - принялся шептать бог огня, чуть наклонившись ближе к нам: - слышал тут, что у людей этим вечером веселье будет. Спартанский царь приглашает всех явиться в его дворец по случаю совершеннолетия его сына. Может, и вам туда сходить? - Сегодня? – Внезапно вмешалась в разговор Персефона, сидящая обок Гефеста. Персефона была любимой дочерью Деметры, та души в ней не чаяла. Богиня весны, молодая и красотой походившая на свою безумно привлекательную мать. Она всегда была добра ко всем, никогда никто не слышал от Персефоны ни единого злого слова. Послушная и скромная, я разговаривал с ней обо всем на свете, когда мы встречались порою у озера. Того самого озера, у которого я очнулся, прибыв на Олимп впервые. – О Гиацинте ли ты говоришь, Гефест? - О нем, - ответил бог огня, устремляя взор на сестру. - Ты, наверное, что-то путаешь, - недоуменно произнесла Персефона, - У спартанского наследника день рождения был еще неделю назад. - Да, это так, - согласился Гефест. Мы с сестрой лишь переводили взгляды с одного на другую и наоборот. А я все пытался вспомнить, Гиацинт – откуда я знаю это имя? – Но восемнадцать лет назад родился он очень больным, его отец это скрывал, пока мальчик не оправился. И тот решил, что день, когда его сын излечился, и будет зваться его истинным днем рождения. То есть сегодня. Что-то вроде второй жизни. - Как глупо, - удивленно произнесла Персефона, вскинув тонкие брови вверх. - Это гениально, - восторженно сказала Артемида, принявшись трясти меня за руку. – Аполло, давай пойдем? Я хочу на этот пир. А я вдруг вспомнил уже давно забытую историю. Вспомнил, что выздоровление мальчика – моих рук дело. Никто из олимпийцев этого не знал, но в тот момент мне показалось, что все совсем наоборот. - Нет, мы не пойдем туда, - растерянно произнес я, взглянув на сестру. С тех пор я не видел ни Гиацинта, ни Амиклу с Диомедой, и ни один из них ничего у меня больше не просил. Я не знал, хотелось ли мне встречаться с царским сыном, с его семьей, но с другой стороны стало интересно, каким же вырос Гиацинт. - Почему нет? – Спрашивала сестра. - Потому что нет, - раздраженно бросил я, сам не понимая, почему отказываюсь. – Хочешь, иди сама. - Я не пойду туда без тебя, - Артемида всегда привыкла добиваться своего. Как и я. Поэтому, надув свои розовые губы, она покорила меня своим умоляющим взглядом небесных очей. – Прошу тебя, Аполло. Пожалуйста. - Ну, ладно, хорошо, - неуверенно согласился я, отчего Гефест рассмеялся, обратившись к Персефоне: - Сегодня будем слушать человеческие истории. *** Мы прибыли на царский пир гораздо позже, чем он начался, нарядившись подобно обычным жителям города. Хоть и сложно было не выделяться из толпы: наша красота мгновенно бросалась в глаза. Взгляд привлекали так же мои золотые кудри, ровно, как и серебристые пряди Артемиды. Мы скрыли их под накидками, надеясь, что охмелевшие спартанцы в царском дворце этого не заметят. А кто заметит – тому не поверят. Стража впустила нас незамедлительно, и перед нами предстали воистину царские хоромы. Богатые, светлые, а потолки так высоки, что я едва ли видел рисунки на них, людей же было столько, что я не слышал собственных мыслей. Несчетное количество еды и вина, смех звонкой песней разливался по залу, гармонично смешиваясь с веселой музыкой. Не очень похоже на спартанские условия, наверное, потому, что это был главный зал во всем дворце, но мне нравилось. Мы с улыбкой переглянулись с сестрой и, скинув накидки, гордо вошли в зал. Никто на нас не обратил внимания, поэтому Артемида поспешила завести разговор со смертными, а я, присмотрев для себя единственную свободную кушетку, запрыгнул, по-хозяйски располагаясь на ней. Отсюда мне не очень было хорошо видно все лица, но на подобных мероприятиях даже у себя, на Олимпе, я не привык проводить время стоя, словно какой-то неизвестный божок. Я искал взглядом Гиацинта, но так и не смог его найти. Скорее потому, что высматривал маленького мальчика, но с тех пор прошло восемнадцать лет, как я ни старался – я бы его все равно не узнал. Гиацинта не было около царя, а в толпе я и не знал, кого толком ищу. Вскоре мне стало слишком скучно. Эта часть пиршеств изрядно утомляла, а вот моей любимой была та, которая обычно наступала под конец. Безумные, неприличные, дикие оргии. Когда сладкое наслаждение сумасшедшей волной разливается по телу. Когда музыка глухим эхом отзывается в голове. Я ждал их. Ведь у людей тоже так принято. А пока, что еще делать, как не напиваться. Мимо проходил прислуживающий мальчик с кувшином вина. Я подозвал его к себе, чтобы он долил мне очередную порцию хмельного напитка. И как только тот обратно скрылся в толпе, а я поднес золотой кубок с выгравированными узорами к губам, рядом раздался чей-то сладкий, словно пение птиц голос, но в то же время уверенный и твердый: - Вообще-то, это мое ложе. Я повернулся на звук и на секунду забыл, как говорить. Передо мной стоял, нет, не мальчик, а юноша. Высокий юноша, чьи сверкающие здоровым блеском иссиня черные волосы были собраны на затылке. Выпущенными оставались лишь передние волнистые пряди, аккуратно ложившиеся на его крепкие плечи. Он был таким мужественным, словно воин, но в то же время утонченным, как девушка. Темные глаза, полные возмущений и претензий в упор глядели на меня, а я все пытался понять, откуда их взгляд кажется мне знакомым; и понял – этот прекрасный юноша и был тем самым маленьким мальчиком, которого когда-то я качал на своих руках. Он вырос воистину великолепным. Его смертная красота не уступила бы божественной, а стройностью юноша вполне бы смог посостязаться с Артемидой. - Господин, ты не понял меня? – Спросил он, сложив руки на груди. Я улыбнулся, не без труда заставив себя отвести взгляд в сторону. Жар страсти сладко заныл где-то внизу живота. Это ощущение было до боли мне знакомым, но допустить продолжения с этим юношей я не мог. Почему-то я был уверен, что не смогу себя простить, если сделаю это с ним. Рядом с Гиацинтом возникало какое-то другое чувство. Безмерной близости, будто бы я знал его целую вечность. Не знаю, почему так стало. Мне казалось, причиной было то, что я помнил Гиацинта еще младенцем. Осушив кубок, я жестом подозвал к себе прислуживающего, отвечая в то время царевичу: - На нем написано, что оно твое? Я не знал, помнит ли меня спартанец. Но не торопился признаваться в том, кто я есть. Мне было интересно, вспомнит ли он меня, и как себя поведет рядом со мной, если все же не узнает. - Всем об этом известно, - ответил Гиацинт со всей своей серьезностью, что только могла быть у восемнадцатилетнего юноши. - Мне нет, - отхлебнув из кубка, просто ответил я. Внезапно Гиацинт, чуть поразмыслив, запрыгнул на, и без того узкую кушетку, нахально толкнув меня бедром, призывая подвинуться. Я вскинул брови, все же освобождая для него немного места. Кое-как умостившись, теперь мы лежали вдвоем, и это выглядело весьма странно. Конечно, двое могли лежать на одной кушетке. Но скорее это было принято для тех, кто состоял в отношениях. Нечто вроде неписанных правил. Гиацинт вел себя так, как ни в чем не бывало. И один кубок вина пил весь вечер, словно современные настоящие леди. - Возможно, если мы уже лежим рядом, - начал я, тайком любуясь красотой Гиацинта, - нам стоит поговорить о чем-нибудь? - Не знаю, - беззаботно ответил юноша, пожав плечами. – Мне и так неплохо. Вот только тесновато слегка. Я улыбнулся, вновь пригубив из кубка. И это еще меня называют самоуверенным и нахальным. - Значит, - выдержав некоторую паузу, неожиданно отозвался Гиацинт. А я ведь уже и не надеялся, что он заговорит со мной. – Ты не здешний? - И да, и нет, - загадочно ответил я, отмечая, что вино почему-то не бьет в голову, как обычно. - И как это понять? – Спросил юноша, бросив на меня заинтересованный взгляд. – Я путешествую, - прозвучал ответ. - Никогда не задерживаюсь долго на одном месте. Моя родина - целый бесконечный мир. - Где же ты был? – Спросил Гиацинт, чуть приподнявшись на месте. Я слышал увлечение в его голосе, видел, как заблистали интересом юношеские глаза. Его явно завлекла эта тема. - Сложно сказать, - уклончиво ответил я, чувствуя, как растворяюсь в теплой тьме этих карих глаз. Мне не очень хотелось лгать Гиацинту, более того – вовсе не хотелось, поэтому я судорожно перебирал слова в своей голове, стараясь найти те, что больше всего были приближенные к правде, но не раскрывали мою сущность. – Лучше спроси, где я не был. За свою жизнь я повидал столько людей, услышал немало историй, увидел вещи, которые могут лишь сниться, но все это ничто по сравнению с тем, что мне еще предстоит познать. - Почему ты выбрал такой путь? – Спросил Гиацинт, а я, наконец, уловил нотки тепла в его голосе. – Путь путешественника? - Я жажду знаний. А знания приходят с опытом. – Сказал я, отдавая пустой и бесполезный кубок прислуживающему мальчику. – Что насчет тебя? Ты был где-нибудь? - Нет, - покачал головой Гиацинт. Он улыбнулся и, взмахнув пушистыми ресницами, смущенно опустил глаза. – Мой отец не пускает меня. Он считает, что для путешествий нужно быть самостоятельным. А для того, чтобы быть самостоятельным сначала надо получить должное образование, стать хорошим воином и пройти хотя бы одно сражение. - Твой отец мудрый и благородный человек, - сказал я, выслушав честный ответ юноши. – И очень любит тебя. - Ты знаком с моим отцом? – Удивленно спросил Гиацинт, вновь устремляя на меня свой волшебный взгляд, отчего я неожиданно для себя залился краской. Я не успел ответить, потому что внезапно в толпе показалась знакомая серебристая макушка, стремительно приближающаяся к нам. Легкое волнение читалось на лице Артемис, но брови тут же поползли вверх, стоило ей увидеть меня и Гиацинта на одном ложе. - Мне кажется, нам пора, - шепнула мне на ухо Артемида так, что я едва ее услышал. - Что случилось? – Недоуменно спросил я, надеясь, что моя непоседливая сестра не наломала дров. - Луна встала с Солнцем над дворцом, - сказала Артемида, сверкнув глазами. Я знал, что это значит. Это был знак того, что повелители дня и ночи вместе и сейчас находятся здесь, в доме у спартанского царя. Я тот час вскочил с места и, схватив за руку Артемиду, потянул ее к выходу, надеясь, что такого положения Солнца и Луны никто пока еще не заметил. - Ты уходишь, - остановил меня Гиацинт. Я развернулся. – Но я ведь даже имени твоего не знаю. - Нет, - расплывшись в улыбке, ответил я. – Не знаешь. С этими словами я скрылся в толпе, оставив растерянного Гиацинта сидеть на его царском ложе. Мы, спрятав наши личности под накидками, уже бежали по безлюдным улицам, освещенным одновременно и дневным, и ночным светом, когда царь Амикла подозвал к себе сына: - С кем ты разговаривал? – Спросил он, усадив Гиацинта на трон рядом со своим. - Не знаю, - с грустью ответил царевич, потупив взгляд в пол. – Он не назвался. А что? - Ничего, - отрезал Амикла, отчаянно пытаясь вспомнить, где же ему раньше приходилось встречать это лицо. Взойдя на Олимп, я с облегчением удостоверился, что Солнце, наконец, скрылось из ночного небосклона, отдавая правление Луне. Гефест и Персефона забросали нас вопросами о том, как прошел вечер, но я предоставил ответ сестре, которая, слава Зевсу, рассказывала лишь о себе, ограничиваясь общими фразами на тему своего брата. Я же все никак не мог выбросить из головы Гиацинта. Для меня весьма непривычно было видеть не маленького мальчика, а прекрасного взрослого юношу. Еще более удивительно – говорить с ним. Странные чувства переполняли меня. И хоть их я понять не мог, но одно осознал точно: что-то этой ночью во мне изменилось.