***
Кроме того Асклепий поделился той частью силы, которой мне так не хватало для исцеления Гиацинта. Зная, что юноша будет против, я в тайне от него приставил к нему пять высших лесных духов, чтобы те присматривали за ним днем и ночью, не смыкая глаз. Имея представление о жестокости и коварности Геры, я сознательно подверг опасности и сына. Если Гера узнает, что он помог мне - несомненно возжелает убить. Я вернулся на Олимп и с облегчением понял, что мое отсутствие осталось незамеченным. Я должен был найти моих мать и сестру незамедлительно. Но для этого мне необходима была Деметра. Ведь Гера превратила их в два гранатовых дерева, оставив в своем саду, который она обожала, который лелеяла и в котором сохраняла всех своих врагов, превращенных в кусты, цветы и прочую зелень. Иногда свои излюбленные растения Гера удобряла пеплом из тех, кто воспротивился ей. Мне нужно было лишь проникнуть в этот сад. И сделать бы помогла мне это только мать земли. На рассвете я отправился к ней и Персефоне. Деметра заплетала косу своей прекрасной дочери, когда я тихо постучался в их комнату. Едва я успел спрятать зелье в складки хитона, как дверь приоткрылась и светловолосая богиня заглянула в тонкую щёлочку: - Аполло? - Удивилась она, открывая дверь полностью и приглашая меня войти, отойдя в сторону. Я зашел не сразу, еще некоторое время неуверенно продолжая мяться на пороге. Я видел, как в конце комнаты с золотого стула поднялась Персефона, тревожно теребя свою густую черную косу. И только, когда я вошел, Деметра вновь отозвалась: - Мне очень жаль, что Гера так поступила с Лето и Артемидой. - Почти шепотом сказала богиня, замыкая за мной вход на три замка. - Твоя мать была мне другом... Деметра замолчала, а потом внезапно обняла. Я обвил ее тонкую талию в ответ, пряча лицо в русых локонах. Подошла Персефона. И сделала то же, что и ее родительница, когда та отпустила меня. - Не говори о них в прошедшем времени, Деметра, - попросил я, и мать земли виновато опустила голову. - Я пришел просить вас об услуге, о помощи, потому что больше здесь мне не к кому обратиться. - Отчаянно заговорил я. - Хочу найти их, освободить и скрыть. Гера не должна ничего знать, иначе убьет обеих, а сам я не справлюсь, так что... Деметра остановила меня, положив палец на мои губы. - Чем бы мы могли помочь тебе, Аполлон? - Спросила она. - Гера держит сестру и мать в своем проклятом саду, мне не забрать их без твоей силы, Деметра...- Произнес я, чувствуя, как кровь приливает к лицу от волнения, - без тебя не вернуть их облик... На некоторое время между нами повисло молчание. Такое давящее, тяжелое, что я, казалось, начал сходить с ума. - Аполлон, милый, - пряча глаза, начала Деметра, а я понял, что она не хочет вмешиваться и навлекать на себя гнев Геры. Естественно. Кто захочет? - Я не просил бы, если бы мог сделать это сам. Но у меня нет такой силы...Ты ведь знаешь их, знаешь ближе, чем кто либо на Олимпе, - продолжал умолять я, - Прошу, Деметра, ведь они моя семья. Как для тебя дочь. Деметра промолчала, продолжая избегать встречи взглядом со мной. Тогда я обратился к Персефоне: - Вы - моя последняя надежда. Они бы сделали то же и для вас... Но и Персефона стыдливо прятала глаза. - Послушай, ведь они не виновны. Они страдают из-за моей глупости, это я должен быть на их месте, ни Лето, ни Артемида ничего плохого не сделали...- Вновь обратившись к Деметре, я взял ее за руки. - Я сделаю взамен все, что захочешь, только прошу, помоги... И я упал на колени перед матерью земли. И та мгновенно встрепенулась, пытаясь поднять меня. - Хорошо, - нетерпеливо отозвалась Деметра. - Я пойду с тобой. Встань. И когда я поднялся, она добавила: - Но моя дочь останется здесь. Я кивнул, но Персефона запротестовала: - Нет, мама! Мы всегда все делали вместе, и если ты думаешь, что я отпущу тебя саму, то... - Она не сама, а со мной, - перебил ее я. - Я даю слово, что ни один волос с головы Деметры не упадет. Я подошел к Персефоне, обхватив ладонями ее прекрасное лицо: - Ты веришь мне? Персефона только растеряно смотрела своими большими, по - детски наивными зелеными глазами, безмолвно сомневаясь в еще несказанном ответе. - Я не останусь тут. - Шепнула в конце юная богиня. И я, выдохнув, отступил. А потом Деметра попросила меня выйти, чтобы она могла поговорить со своей дочерью наедине. И я так сделал, покорно ожидая за дверью, нервно оглядываясь вокруг. У меня оставался один день, чтобы найти и спрятать родню. Ведь я обещал Гиацинту вернуться. Мой милый, от тебя не было слышно ни слова за эти сутки, когда прежде ты молился мне каждый день. Я беспокоился. Я разрывался. Я отчаялся. Деметра вскоре вышла ко мне, держа за руку Персефону. Мать земли явно была недовольна, но для меня главным было то, что они согласились. - Мы пойдем, - сказала она, - я помогу тебе. Но дождемся ночи. Сейчас слишком много глаз.***
В мертвой тишине дворца мы добрались до покоев Геры, через которые лежал путь в сад. Зевсовой супруги внутри не было, но я чувствовал, что времени у нас не так уж и много. Сад был воистину достоин богов. Такой большой, что мне невольно подумалось, будто бы здесь могла бы поместиться добрая половина человечества. Деревья невиданной красоты, высокие, причудливые, таких я еще не встречал. И цветы: один краше другого, мне сложно было представить, что многие из них когда-то были нимфами, людьми, божествами. В хрупких лепестках, гладких листьях чувствовалась любовь и бесконечная нежность, но никак не ненависть и не ярость. Яркость пёстрых цветов резала глаза, зелень отбирала дух, шум ручья приятно щекотал слух. Здесь хотелось остаться, забыть обо всем... Я ощутил внезапный шлепок по щеке. Придя в себя, я бросил вопросительный взгляд на Деметру, и богиня обеспокоено произнесла: - Засмотрелся ты, прекрасный юноша. Будь осторожнее, а то и сам превратишься в растение. Деметра была права. Я забыл, что сад Геры обладал магией. Как взгляд Медузы - посмотришь раз и превратишься в камень. Очаруешься садом - забудешь себя. Деметра, подозвав свою дочь, выдернула вместе с ней из земли два молодых ростка: два гранатовых дерева - Лето и Артемиду. Одним дыханием мать земли вернула им прежнее обличие и я бросился к ним. Однако ни одна из них не ответила мне, а взгляд обеих казался каким-то отстраненным. Словно тело жило без души. Но Деметра, не мешкая, поспешила увести нас из этого места, поскольку Гера могла вернуться в любой момент. И нам несказанно повезло! Едва ли мы скрылись в покоях Персефоны и Деметры, снаружи послышались стремительные шаги. И эту походку я узнал бы из миллиона. - Магия Геры проникла в них, - вымывая руки от земли, объяснила Деметра, - они уже становились частью сада. - Когда они станут прежними? - Тревожно спросил я, касаясь лица Артемиды, а затем и Лето, как только мы с Персефоной усадили их на кровать. - Когда пройдет столько же времени, сколько они пробыли в этом саду. - Спокойно ответила Деметра, разворачиваясь ко мне. Я положил голову на колени своей матери. - У меня нет столько времени, - тяжело выдохнул я, произнеся это скорее для себя, чем для Деметры или Персефоны. Почувствовав мягкую руку на своем плече, прошептал: - я должен увести их сейчас. - Куда ты уведешь их? - Отозвалась Персефона, на что я отмахнулся, что найду убежище. - Откуда ты столько знаешь о саде? - Поинтересовался я вместо этого у Деметры, поднимая мать. - Я знаю все о земли, какой бы она ни была, - слабо улыбнулась богиня, помогая мне поставить на ноги Артемиду. - Я в долгу перед вами. - Опустившись на колени, я коснулся губами рук обеих богинь. - И благодарности моей нет предела. Деметра, проведя ладонью по моим волосам, лишь мягко сказала: - Уходи, Аполлон, пока Гера не заметила. - А как же вы? - Уходи, за нас не волнуйся. И я, обняв Персефону и Деметру на прощание, ушел, крепко держа за руки мать и сестру. В полдень я оставил их на Делосе, поскольку это было единственным местом на земле, где Гера бы их не достала. Какая ирония: спустя столько лет вновь вернуться ни с чем туда, откуда пришел. Я пробыл с ними до заката в слабой надежде, что Деметра ошиблась, и Лето с Артемис вернутся раньше, чем к следующему дню. Но ни сестра, ни мать не приходили в себя, оставаясь телом со мной, но кто знает, где бродила их душа. Мне же все не давало покоя одно: слишком легко все получилось. Слишком быстро. Слишком просто Гера отпустила их и дала уйти. А я ведь даже зельем не воспользовался. Но сославшись на свою паранойю, я убедил себя не думать об этом. А уже к вечеру услышал желанный голос: Гиацинт взывал ко мне, и что-то внутри отпустило мое сердце. Теперь я был уверен, что он живой. Если бы я мог разорваться на две части - одна из них давно бы отправилась к Гиацинту, вторая бы осталась здесь. Как я мог бросить семью? Но мой царевич неустанно молился, а я желал, чтобы он не прекращал говорить, ибо слушать его голос являлось для меня высшим наслаждением. Все внутри сладко сжималось, когда Гиацинт произносил горячие слова. Когда из раза в раз повторял мое имя, ставшее роднее, чем данное мне при рождении. Я слушал юношу до тех пор, пока сумерки не сменились ночью. Я маялся, не находя себе места, так отчаянно желая быть рядом с царевичем. Мне так его не хватало. Как же мне его не хватало... И я призвал муз, подчинявшихся мне для присмотра за матерью и сестрой. А сам, не в силах терпеть муки расстояния, ушел, чтобы исполнить данное обещание, с чем уже и без того изрядно опоздал.***
Мои ноги, руки, все тело дрожало от предвкушения встречи с возлюбленным. Я появился в лагере спартанской армии. Было уже весьма поздно, но воины не спали. Они сидели у костров, делясь друг с другом беззаботными историями, целовали пышногрудых гетер, наслаждаясь их звонким смехом, пили разбавленное вино и до блеска начищали свои мечи. Я проходил мимо них, время от времени ловя на себе заинтересованные взгляды. Я не брал с собой накидку, потому что мне было все равно, узнает ли кто, догадается ли. Все, чего я желал - это увидеть моего Гиацинта. Мне доводилось спрашивать порою дорогу у встречных мужей, некоторые из них звали к себе в шатер. Устало вздыхая, я уже на мгновение где-то пожалел, что владею такой красотой. И подобные намеки порядком начинали раздражать. Но все это забылось, когда я, наконец, добрался до палатки Гиацинта почти в конце лагеря, к коей почему-то не была приставлена стража. Оглядевшись по сторонам, я стремительно вошел вовнутрь. Гиацинт стоял боком ко входу, держа в одной руке золотой кубок с неразбавленным вином, а в другой - какой-то свиток, один из тех, что валялись на земле у его ног. - Кто позволил войти? Я же просил не беспокоить меня, - неожиданно властно произнес юноша, даже не оторвав взгляда от свитка. - Прошу прощения, мой царевич, зайду позже, значит. - С наигранным страхом в голосе отозвался я, бродя жадным взглядом по отточенному телу. Едва услышав мой ответ, Гиацинт резко повернул ко мне голову, выпустив кубок из рук, алая жидкость из которого вмиг расплескалась на свитки. - Алей...- Гиацинт бросился ко мне и, приникнув своими устами к моим, вовлек в глубокий поцелуй, на который я мгновенно и не менее требовательно ответил, сжав юношу в тесных объятиях. Наши языки пустились в сумасшедший пляс, проникая все глубже во рты. Мы стучались зубами, кусали губы до крови, и это было похоже скорее на состязание, нежели на поцелуй. - Если это сон, - шептал Гиацинт в коротких перерывах, - то я...хочу быть в этом сне вечно...Если мне все это кажется...То я желаю оставаться в своем безумии вечно... - Ты не спишь, - так же рвано отвечал я, - и ты не безумен. Я здесь, и я с тобой...Рядом... Я спустил свои руки со спины на бедра царевича, чуть приподнимая его хитон. Он томно выдохнул мне в губы, позволяя расстегнуть золотые пряжки на своих плечах. Одежда бесшумно соскользнула с его тела вниз, и он предстал передо мною абсолютно нагим, идеальным, словно скульптура божественного мастера. Сколько раз я видел Гиацинта таким. Сколько раз желал прикоснуться...И я не мог поверить, что сейчас, наконец, все это реально, а не только образ из моих воспоминаний, к которому я обращался всякий раз, не будучи рядом с настоящим Гиацинтом. И я снова прижался к его губам, мягким, раскрытым, словно боясь, что все это мне лишь мерещится, а Гиацинт вот-вот исчезнет. Мы опустились на землю, и я, нависая над царевичем, принялся покрывать горячими поцелуями каждый миллиметр его тела, охотно принимавшего мои ласки. Я провел языком влажную дорожку от чувствительного места за ухом и до груди Гиацинта, с наслаждением ловя сладкие стоны из уст царевича. Юноша запрокинул голову, подставляясь под поцелуи, когда я касался губами его изящной шеи. - О, боги...Алей... - Шептал Гиацинт, заставляя мою голову идти кругом. Его голос, его вздохи были для меня самой лучшей музыкой. Ничего другого я не желал. - Что ты делаешь? - Выдохнул он, чуть приподнимая голову и бросая на меня затуманенный взгляд, когда я спустился к низу живота. И, добравшись до заветного места, я провел языком по всей длине мягкого фаллоса, что превратился в бесполезный комок мертвых мышц после тех несчастных Игр. Гиацинт негромко вскрикнул. - Алей, перестань, ты что делаешь? Ты же царевич! Тебе не пристало... - Заговорил юноша, тяжело дыша. Но это не помешало мне продолжить ласкать Гиацинта, вбирая его фаллос в рот снова и снова полностью, так глубоко, что он касался стенки моего горла, доставляя мне немыслимое удовольствие. Однако Гиацинту приятно не было. Краем ока я замечал, как тот кривится от неприятных ощущений, но в очередной раз, когда я заглотил его член, Гиацинт жалостливо простонал, приподнимаясь на локтях и бросая на меня тревожный взгляд. - Алей, перестань, - попросил он, отстраняя меня и попытавшись встать. - Я не могу, прости. - Лежи, - приказал я, резким рывком укладывая Гиацинта обратно и внезапно замечая долю страха в очах царевича. Сославшись на то, что мне лишь показалось, я, словно извиняясь за грубые слова, виновато коснулся губами щеки Гиацинта, бархатной, гладкой и, проведя ими до самого кадыка, оставил на нем невесомый поцелуй. Я хотел быть нежным, желал, чтобы Гиацинту было так же хорошо, как и мне. Я вновь опустился, удобно устраиваясь меж ног царевича. Обведя языком головку, я чуть проник им в маленькое отверстие на ее кончике, тут же обхватывая фаллос устами и принимаясь высасывать заразу из тела Гиацинта. Юноше было больно. Он запрокинул голову, сжав зубы и зажмурив глаза. Пальцы беспомощно впивались в землю, стиснувшись в конце в дрожащие кулаки. Мне тоже было больно. Так безумно, что на глазах выступили слезы. Я торопился, желая избавить нас обоих от этих омерзительных ощущений раз и навсегда. Я восхищался моим любимым. Мужественный, он стойко терпел мучения. Во имя Зевса, какой же дух у этого человека! И этот человек - мой. Когда я вобрал в себя всё благодаря силе Асклепия, фаллос Гиацинта, вмиг наливаясь кровью, взметнулся вверх, касаясь уже набухшей головкой подтянутого живота. А сам царевич, до того пытавшийся сомкнуть колени, только шире раздвинул ноги, томно вздыхая. Я расплылся в улыбке, глядя на такого моего Гиацинта. - Так мне перестать? - Спросил я, слизав выступившую каплю смазки с порозовевшего члена. - Издеваешься? - Раздраженно прошептал Гиацинт, запуская руку в мои волосы, чуть надавливая на затылок: - нет же, глупец! Я вновь принялся ласкать фаллос царевича, пропуская его между зубами и вырисовывая на нежной коже узоры языком, пока Гиацинт сам не стал толкаться бедрами навстречу. Тогда я пальцами сжал его ствол у основания, заставляя юношу разочаровано застонать. Опустившись еще ниже, я вобрал в рот тяжелые яички, а затем добрался до колечка тугих мышц. - Умоляю, Алей, - всхлипывал Гиацинт, после пары минут моих попыток продвинуться языком дальше в него. - Умоляешь? - Чуть отстранившись, переспросил я и, сорвав с себя хитон, приблизился к лицу Гиацинта. Я и сам давно уже был на пределе, но я хотел, чтобы царевич запомнил эту ночь. Приоткрытые губы сводили меня с ума и я впился в них требовательным поцелуем, приставляя один палец к тугому отверстию, осторожно проникая внутрь. - Какой же ты узкий, - скорее для себя самого вслух отметил я, а Гиацинт недовольно замычал в мои губы. Я поспешил добавить второй палец. Осторожно и не торопливо растягивая юношу, я отвлекал его поцелуями, пока тот сам не стал насаживаться на мои пальцы. - Сделай это, - шепнул Гиацинт, глядя в мои глаза. - Я хочу чувствовать тебя внутри. И я повиновался, немедленно приставляя головку ко входу Гиацинта и, чуть надавливая на нее, осторожно входя наполовину. Стук сердца звонко отдавался в ушах, я почувствовал себя так, как никогда и ни с кем не чувствовал. На минуту я потерялся в пространстве и времени. Я забыл обо всем на свете. Я хотел умереть в этом блаженстве. - Глубже, - словно из-под воды донесся до меня хриплый голос возлюбленного, возвращая в реальность. Но, прежде, чем я покорился, Гиацинт сам насадился на мой фаллос, обвив стройными ногами мои бедра и сделав один резкий рывок вперед. Наши стоны слились в один единственный, а разум окончательно покинул обоих. - Я люблю тебя, - произнес я, принимаясь размеренно двигаться внутри юноши. Гиацинт ничего не ответил. Лишь, притянув меня к себе, вовлек в поцелуй. Вскоре мне удалось найти ту самую точку внутри царевича, заставляя юношу прогнуться в спине. Я задевал ее с каждым толчком, наращивая темп, и стоны Гиацинта превратились в крики, а короткие ногти приятно впивались в мои плечи, руки, спину. Я двигался в нем настолько быстро, насколько было только возможно, грубо вбиваясь в Гиацинта, тело которого соблазнительно изгибалось подо мною. Соприкосновения наших тел отдавались глухими шлепками, мощными, и мне казалось, что моя душа далеко уже за пределами всех возможных миров. Я излился в юношу, а через пару толчков на наши животы излился и Гиацинт. Все мое тело содрогалось, и на дрожащих руках я упал на царевича, тут же оказываясь в заботливых объятиях. Разгоряченное мокрое тело приятно пахло солью и эвкалиптом, и я, положив голову на грудь Гиацинта вдохнул эти ароматы, слушая безумное сердцебиение царевича и чувствуя себя отнюдь не богом, а обычным смертным. - Алей, - спустя некоторое время молчаливой тишины, позвал меня Гиацинт, когда наши тела уже остыли, а сердца усмирились, возвратившись к обыденному ритму. - Да, любовь моя? - Отозвался я, все еще продолжая лежать на крепкой груди царевича, изредка оставляя на ней поцелуи. - Как ты это сделал? - Спросил Гиацинт, ласково пропуская между пальцами мои золотые волосы. - Сделал что? - Уточнил я, до этого момента надеявшись, что юноша не спросит меня об этом. - Ты знаешь. Я ответил не сразу. Но, в конце концов отозвавшись, решил не врать. Да и в голову, как на зло, ни одна отговорка не приходила. - Я был у Асклепия, - коротко ответил я. - Попросил его о помощи, потому что у меня не получалось излечить тебя. Гиацинт долго молчал. И я, испугавшись, что сказал что-то лишнее, поднял голову, встречаясь с нежным взглядом царевича, мгновенно рассеявшего мои страхи. - Ну, прекрати благодарить, прошу, - наигранно протянул я, вызывая улыбку у юноши. - Спасибо, - шепнул Гиацинт, проведя ладонью по моей щеке. А затем горько добавил: - но на самом деле, одного "спасибо" не достаточно за все, что ты сделал для меня. А я ведь ничем не отплатил тебе. Мне нечего дать взамен... - Гиацинт, - перебил его я, касаясь губами уголка искусанных уст. - Не говори так. Ты даешь мне все, чего я желаю. Я принялся зацеловывать каждый палец рук Гиацинта: - Ты - мой бог, - честно шептал я, - мое божественное создание. Идеальное, совершенное. Я все время задаюсь вопросом: как же ты выбрал такого, как я? Чем же я заслужил такую честь? - Может быть тем, - сглотнув, томно начал Гиацинт, следя за моими действиями, - что богом являешься ты? Ведь это ты бесконечно безупречен. Ты, подобный Аполлону, у твоих ног ляжет кто угодно в мире, но из всех ты выбрал меня. Не мне ли стоит благодарить богов за такой подарок? Неожиданные слова Гиацинта поразили меня. Я оставил поцелуй на еще влажном виске царевича, признаваясь: - Будь я богом - я бы отказался от вечности, пожелай этого ты. И я знал, о чем говорю. Я был готов стать смертным, если бы Гиацинт попросил. Боги, я готов был сделать для него все на свете и даже больше. Но Гиацинт усмехнулся, не воспринимая мои слова всерьез. - Дурак, - со смешком сказал он, а я тут же увлек его в долгий поцелуй. - Как идет сражение? - Вскоре поинтересовался я, наконец, осторожно выходя из Гиацинта и укладываясь рядом. - Мне стоило спросить об этом раньше, но... - Не волнуйся, - улыбнулся царевич, поворачиваясь на бок ко мне, подпирая голову рукой. - Все равно Спарта выигрывает. Но пока Аркадия отступила. Ночи почему-то сейчас особенно темные и мы не можем сражаться. Боюсь, мы прогневали Артемиду. Надо бы принести ей жертву. Я чуть не выдал Гиацинту правду. Так хотелось все ему рассказать, но я вовремя прикусил язык. - Я буду с тобой, я пойду на сражение, - произнес я, ловя недовольный взгляд Гиацинта. - Нет, не пойдешь. Ты уйдешь, когда Спарта вновь начнет наступление. - Но... - Это не твоя война, я повторюсь еще раз, - строго возразил Гиацинт, словно отец, объяснявший маленькому сыну, что хорошо, а что плохо. - Алей, ведь у тебя есть свое государство. Мы не можем думать о себе, пока отвечаем за страну. - Разве? - Спросил я, вглядываясь во тьму очей царевича. Тот, очевидно догадавшийся, какие слова последуют, нерешительно опустил глаза. Но я продолжил: - что скажешь о нас? - Отец прислал весть. - Не сразу отозвался Гиацинт, а голос его неожиданно изменился до неузнаваемости. Снизившись, он дрогнул, наполнившись печалью. - Гиацинт? - Осторожно позвал его я и царевич, взмахнув пушистыми ресницами, устремил на меня взгляд, полон слез. - Отец сказал, что по возвращению я женюсь. Внутри, словно все оборвалось и упало. Теперь мой возлюбленный будет принадлежать не только мне. Я не хотел делить его ни с кем. Я и думать об этом не желал. - Они с матерью невесту уже подобрали... И в этот момент, так не вовремя, музы, охранявшие моих сестру и мать, наперебой заговорили, призывая меня вернуться на Делос, где бы я ни был, немедленно. Они твердили, что больше не смогут сдерживать Артемиду и Лето, вводя меня в полное замешательство. Я вскочил с места, сдавливаемый безысходностью и отчаянием, принимаясь одеваться. Гиацинт бросил на меня недоумевающий взгляд. - Ты куда? - Взволновано спросил он, а я, стоя к царевичу спиной, ничего не ответил, глотая удушливые слезы. Мой мальчик, что он подумает? - Алей? - Я почувствовал крепкие руки на своей груди, заключившие меня в цепкие объятия. - Это из-за меня? Поговори со мной! Я оторвался от своего пояса, тяжело вздохнув и подняв голову. - Мне нужно идти. - Слишком холодно прозвучал ответ. Я не хотел такого тона, но так получилось. Почувствовав, как юношеские руки отпустили меня, я развернулся, обхватывая мокрое от слез лицо и произнося нежнее: - но я вернусь, любовь моя. Прошу, не думай ни о чем лишнем. Мне просто правда нужно уходить, и я пока не могу объяснить тебе почему. Гиацинт, коснувшись тонкими пальцами моих запястий, лишь покорно кивнул. А я, обойдя царевича, исчез за его спиной, не подарив и поцелуя на прощания.