Шоколадный угар

Фото: https://pp.vk.me/c604325/v604325413/2b35c/nqw-tUq7V5k.jpg https://pp.vk.me/c837334/v837334677/2c1d/nKsQjG6B__4.jpg https://pp.vk.me/c604719/v604719413/27606/m2TnAC248Qo.jpg https://pp.vk.me/c636828/v636828677/228a8/cJenGNtq_YA.jpg Аудио: Нервы – Лампами тысячи дорог за спиной и ни одной домой. залечил раны тишиной. замерзать в жаре и до утра гореть. солнце заменять лампами, индикаторами, платами. в мою душу полезли, обнаружили лезвие. чистого сердца стук под рваный темп и грязный звук, он никогда тебе не будет врать. люди прячутся за тем, кем они кажутся. я не хочу, мне нечего скрывать.

- Я была не права, - проговорила Серябкина, когда уже все темы, кроме главной, были обговорены. - В чём? – спросила Поля. - Когда спрашивала у тебя, кто нас характеризует: те, кто любит нас, или те, кого любим мы. Нужно было спросить по-другому, - ответила Оля и задала свой вопрос: - Нас характеризует то, как мы относимся к любимым или же к тем, кто любит нас? - Как я понимаю, мы о том случае, когда люди эти разные? - Именно, - кивнула шатенка. - Мне кажется, что всё равнозначно. Естественно, тебя характеризует твоё отношение, как к любимому, так и к любящему. Ведь всё это ты и то, что у тебя внутри, - сказала Полина и увидела, как Серябкина приложила ладони к лицу и, закрыв глаза, покачала головой. – Что? Ты считаешь по-другому? Расскажи. - Нет, не по-другому. Я вообще никак не считаю. У меня не осталось ни одного твёрдого мнения о любви, отношениях и подобных вещах. В определённый момент каждая из мыслей теряла свою актуальность, разрушаясь о настоящую жизнь, потому что в ней творился хаос. Но в хаосе существовала только я, пытаясь реанимировать эту самую любовь, что была для меня важнейшим и буквально единственным аргументом, чтобы не уйти от человека, который методично рушил всё, что мы вместе создали. Не осталось ничего нашего. Были только я, она и моя к ней любовь. Только моя. Её – испарилась, или же она сама просто-напросто уничтожила её в себе.       Оля выдала всё махом, а затем осушила стакан с водой. Полина ждала, зная, что в моменты откровенности человека не стоит перебивать, а дать ему высказаться до конца. Серябкина опустила глаза на меню и прочла его раз десять, думая, что надо заговорить, иначе подруга начнёт задавать вопросы, а отвечать на них у Оли не было никаких сил. Необходимо было самой вести разговор в нужном ей русле. Ей всего лишь хотелось выговориться. - Знаешь, - нарушила она, наконец, тишину, - я чувствовала невероятно сильную боль, меня буквально разрывало изнутри. А затем подумала, что всё утихло, что боль прошла, и вместе с нею все чувства, которые могут быть, атрофировались. Но мне показалось. Оказывается, боль достигла своего пика, а после - пошла на спад. И то, что теперь было по ощущениям ниже того предельного значения, стало допустимым и незаметным. Я думала, что её больше нет со мной, но нет, боль жила и живёт во мне до сих пор. Я засыпаю с ней, просыпаюсь, встаю, хожу в душ, езжу по делам, общаюсь с людьми, возвращаюсь домой, кушаю, пытаюсь чем-либо заняться и снова засыпаю. Боль – стала главной женщиной в моей жизни. Правда, не любимой совсем. Но ведь она осталась от той… любимой. Поэтому я хранила эту боль и оберегала, как ребёнка. Почему? Зачем? Ты это хочешь спросить? Наша любовь дала мне всё, что у меня есть, было и будет, но в то же время она всё и забрала, и я не могла понять, как такое вообще возможно. Зато понимала другое: боль – это единственное, что у меня осталось в доказательство того, что мы всё-таки были. - Оля… - Молчи, - остановила её Серябкина, - ты сейчас осудишь меня или же оцепенеешь от абсурдности, но… Так просто случилось, и ты должна услышать и узнать это от меня. - Говори, - произнесла Полина, не предполагая, что же услышит. - Лена вернулась ко мне, - сообщила Оля. Поля выпучила глаза и приоткрыла рот от удивления, а затем нахмурилась. - Оно тебе действительно надо? – сомневалась подруга. - Да, - кивнула Оля. - Зачем? - Это Лена… - Это не ответ. - Это ответ, - воспротивилась Серябкина. – Для меня – ответ. - Думаешь, из этого выйдет что-то хорошее? Тем более теперь? - Не знаю, - честно призналась Оля. Полина упорно глядела на неё, будто бы из-за этого Серябкина бы вмиг изменила своё решение, но та думала совсем о другом и неожиданно спросила: - Ты в курсе, да? - В курсе чего? – не поняла Поля. - Я, Катя и так далее. - А что с тобой и Катей? - Той ночью в клубе… - Что? – снова спросила Полина. - Да ты же знаешь! – воскликнула Оля. - Знаю, - не стала спорить девушка, - но почему ты не можешь сказать напрямую? - Потому что мне стыдно. Ты так смотришь на меня… Сразу во взгляде читается «Что ты творишь, твою мать?!». - Но, а что ты творишь, твою мать?! – не выдержала Полина. - Я не специально! – решила поспешно оправдаться Оля. – Я вообще думала, что это просто сон, но он снился мне постоянно с той ночи. И потом я поняла, что это никакой не сон, а воспоминание… И она ещё так смотрит, будто сейчас упадёт, начнёт плакать и держаться руками мне за щиколотки. Я же была пьяная до невозможности… Там не могло было быть так хорошо, чтобы из-за этого с ума потом сходить и сводить меня… - А причём здесь это? - В смысле? - В смысле она уже давно не может от тебя глаз оторвать, - сказала Полина. – Но ты была так далеко в своих мыслях, что даже не заметила. И не замечай. Переболит и пройдёт у неё всё. Не усложняй ни ей, ни себе жизни. У тебя и так хватает проблем. - Но мне так жаль… - Жалость – это не любовь и не симпатия. Жалость – это жалость. Но в жалости Катя сейчас не нуждается. Она нуждается в надежде, что у вас всё может получиться. И пока ты молчишь, эта надежда живёт и крепнет в ней. Так что скажи ей прямо, тогда её надежда исчезнет так же, как и твоя жалость. Хорошо? - Хорошо, - кивнула Оля. – Спасибо тебе. - Да не за что, - улыбнулась Полина и бросила взгляд на время. – Поздно уже, нужно ехать. - Тебя подвезти? - Да, было бы неплохо, - согласилась Поля.       Добравшись до дома, Полина ещё раз удостоверилась, что Олино состояние можно назвать более-менее терпимым, и только тогда, обняв её на прощание, вышла из машины и побежала домой. Серябкина достала телефон и посмотрела, не звонила ли Темникова. Но та, молча, ждала её возвращения домой, давая ей столько времени, сколько было нужно для осмысления. Оля бросила телефон на пассажирское сиденье, и он тут же зазвенел. «Катя Кищук» - высветилось на дисплее.