Фото: https://pp.userapi.com/c841625/v841625427/436a1/-ygSru8iKsk.jpg https://sun1-3.userapi.com/c834400/v834400829/a46e4/nJIiVkGU-_Y.jpg Аудио: Лион – Кай и Герда уже ты не моя, вернее я не твой ты в моём сердце глубоко, где-то там, под моей душой. я всё отдам за тебя, а вот ты отдашь? я не предам никогда, а вот ты предашь, я это видел. стыло сердце, не хотело верить, но ты переубедила подряд пару серий. сгорели чувства, даже не остался пепел, а ты ведь та, кем я жил, кем дышал и бредил, я за тебя в ответе, слова эти на ветер, твой нежный омут, как же я мог не заметить? как же мы так закрутились в одной квартире? как же мы не поместились в огромном мире? ты больше не любишь, я больше не боюсь, я за нас двоих с тобой впитал в себя всю грусть. Lemon – Мне нужно побыть одному я ошибаюсь в свой девятый раз, прощая тебя. осознаю, что нам не светит, но тяну эти дни. когда луна на небе, я уходил, чтоб писать, а ты уходила, чтоб раздевать себя на членах чужих. да мне уже не так больно, но всё труднее быть рядом. ты без меня пропадёшь в этом мире, знаешь? я легко бы променял тебя, но что-то внутри держит в оковах моё сердце на блюдо, зная, как ты мне изменяешь... ты скажи мне, что первый и единственный, сука. тогда я, может быть, остыл бы, протянул тебе руку. но ты через любовь переступала смело. да и какая любовь? я выпил много, но забыть тебя я не сумел. вывод очень прост: ты навсегда в моём больном тук-тук.
Чтобы забыть женщину, надо написать о ней роман, - слышала Оля, но никакой роман писать не собиралась. Может, потому что мысль казалась ей бредовой донельзя. Может, потому что она понятия не имела, как, собственно, написать сам роман. Может, потому что человека, которого видишь каждый день, просыпаясь, слишком сложно забыть, в принципе. А может, все три факта сыграли определённую роль в принятии решения о том, что никакого романа не будет. И всё же рука, не останавливаясь, выводила строчку за строчкой, извлекая наружу то, что душило Серябкину изнутри. Я бросала на запястья лёд, чтобы скрыть все следы преступления. А вдруг кто-то мимо пройдёт, только взглядом кольнув в подозрение... Я - ещё неостывший твой чай; и заварка на дне созерцает. Я хочу пробежать невзначай.... На губах твоих море мерцает... Мы не совпадали в размере стиха: Я - хорей, ну, а ты пишешь ямбом. Ты - зима, и ты к страсти глуха... Я - весна: когда стаешь - я рядом... Ты снимал меня, весь мой полёт, и потом ты смотрел на картинки, а я руки давала тебе наперёд, разделяя всё на половинки... Как много же весит моя глубина, и как больно памяти в чаше. Её защищает твоя тишина, а значит, покой мне не страшен... Роман Оля писать не собиралась, а стихотворения будто писались сами. Неисчерпаемое вдохновение, рождавшееся в самых страшных мучениях, которые когда-либо были испытаны девушкой, - наверное, единственное, что держало её теперь в более-менее допустимой форме. Толстая тетрадь, ручка с остатками чернил и дрожащая рука, - в этом заключалась её сила на данный момент. В этом заключалось и её спасение. Писать нужно было без перерывов на обед и сон, чтобы не отвлечься, не потерять нить, чтобы не падать в адовую яму вновь. Темниковой в квартире не было, и Оля даже знать не хотела, где она сейчас находится. Неизвестно, от чего было больнее: от её предательства или от осознания того, что всё, во что верила Серябкина годами, рухнуло в одно мгновение. Оле стало интересно, если бы она тогда случайно не застала их, догадалась бы она сама когда-нибудь? И почему она так долго была слепа? Любовь, конечно, застилает глаза всем, но Олю это никоим образом не успокаивало. Мысли вновь порождали эмоции, от которых Серябкина тщательно пряталась. Но от себя не спрячешься. Как и от Темниковой, кажется. Эта женщина не выходила ни из головы, ни из сердца, к прискорбию. Холодок прошёл по каждому миллиметру кожи. Оля набросила на себя плед, укуталась в него с головой, но и это её не согрело. Она ощущала, как вновь летит в пропасть, как её разум вновь накрывает тьмой. Единственное, что испытывала Оля – это страх, всепоглощающий и не имеющий определённой причины. Страх сковывал всё её тело, от него невозможно было сбежать и сбросить его с себя. Девушка понимала, что никто не поможет справиться с этим, никто не спасёт её. Чтобы совладать с собой, нужно было наладить собственное дыхание: глубоко вдохнуть и медленно выдыхать. Раз за разом. Впускать в себя кислород, и, если его не хватает, дотянуться до форточки. Оля справилась и открыла окно. На улице было неуютно, хоть весна уже полностью взяла ситуацию под свой контроль. Но это совсем ничего не значило. Вообще уже всё абсолютно ничего не значило. Какой снегопад будет этой зимой? Но успеем ли им насладиться? А я так хочу завернуться с тобой в один плед и на снег очень злиться... Ты меня обижаешь заранее сейчас, потому что собою не греешь. Помнишь, берег ночами когда-то не гас, только ты о нём не сожалеешь... Я бросала тебе свои камни в окно на фоне Луны, чтоб заметил, ещё танцевала немного смешно. Ты так говорил, когда встретил... На часах уже поздно, который сейчас? Опять я гадаю так поздно, но сон не вернулся, он где-то без нас. Он с теми, где все несерьёзно... А помнишь, мы красили стены халвой? Ты вспомни, как сладко нам было, а потом оттолкнул меня липкой рукой. Будто подвиг, любовь уходила... Оля за последний месяц поняла, что иметь алкоголь дома – это всегда хорошая идея. А особенно – иметь его в достаточном количестве с целью вообще никуда не вылезать по возможности из своей каморки. Серябкина с задачей справилась стопроцентно и теперь медленно потягивала бурбон. Ей было любопытно, когда сегодня заявится Темникова и что наплетёт ей в этот раз, а ещё – когда же она, наконец, уйдёт, потому что Оля всё никак не могла её выгнать, у неё даже язык не поворачивался сказать это Лене. У них теперь и вовсе не клеился разговор, не смотря на то, что говорить им было о чём, и было, что обсудить, но Оля не хотела слышать её слов, зная, что вновь поверит им, как последняя дура. Серябкиной было не стыдно вести себя глупо и неразумно ради любви, вот только той самой любви уже давно не существовало, а она всё продолжала вести себя глупо и неразумно. Выбрось снег поскорее на губы и сожги всю любовь, что горит. Я тебе показала бы зубы, но цыганка с мужчиной молчит... Ты – стена, что стоит надо мною, и я бьюсь в неё, как тот баран. Я ругаю её и целую, продолжая всё брать на таран... Почему же так сильно боишься рассказать, о чём бьётся внутри, и намеренно грубо простишься. Ну, а я всё умножу на три... Интересно, что могут сказать поцелуи. Говорят, что поступки важней. Я же слову простому поверю, и ты - моему тоже верь... Ну, оставь мне на память три слова: Люблю. Не забуду. Моя. Ну, скажи, это ж просто три слова. Я не буду тебя проверять... Ты боишься, что хочешь остаться, что привяжешь себя сам к теплу. Ты всегда сможешь первым расстаться, и любовь я в дорогу налью... Во мне столько этой отравы. Она, как густой сладкий сок, и я буду им мазать нам раны, как учил меня в детстве восток...2013, Апрель, 17
25 марта 2018 г. в 10:57