Космические байки и истории о настоящей любви

— Чехов, это вы? Доктор попытался приподняться, чтобы посмотреть, кто пришел, но слабость в руках заставила его тут же упасть обратно на кровать. Выть от собственного бессилия хотелось как никогда. — Я же просил вас не вставать, — укоризненно заметил закрывающий за собой двери энсин. Маккой болел уже шестой день и это были шесть самых ужасных дней в жизни экипажа Энтерпрайз. Даже будучи в отличном настроении и прекрасно себя чувствуя, доктор был достаточно язвителен и сложен в общении. Больным же, его и вовсе хотелось придушить. Ну, или по крайней мере, запереть где-нибудь в одиночной палате и ждать выздоровления. Но одиночных палат на корабле не было предусмотрено, а первые три дня доктор еще старался перенести болезнь, как говорится, «на ногах». За это время он успел довести до истерики Кристину, да и большая половина медицинского персонала от него откровенно шарахалась. Наконец, не выдержал и Кирк, ссылаясь на какой-то там (подсказанный явно Споком) параграф устава, он лично прописал Маккою постельный режим. Что правда, желающих позаботиться о нем оказалось не так много. Джим так и норовил куда-то сбежать, а Спок выводил доктора из себя, не давая возможности, скрывшись с места поля боя, оставить за собой хотя бы последнее слово… Но однажды на пороге его каюты (куда Маккой был списан дабы не нарушать работу лазарета) появился Чехов. Он принес с собой пиалу с синтезированным медом и кусочек солнца. Впрочем последнее было едва уловимо и доктор тут же списал это на температурные галлюцинации. Павел регулярно заносил показания о состоянии Маккоя в падд, готовил ему чай и читал вслух, когда доктор, наконец, решив, что выговорился, прекращал сетовать на неидеальность мировых порядков. Но, не смотря на брюзжание доктора, которое не всегда мог выдержать даже вулканец, Чехов упорно раз за разом возвращался к Маккою. Он настаивал что больных «нужно проведывать» и всегда улыбался, стоило доктору поднять на него взгляд. — Я вам чай принес. Павел опустил высокий заварник на стол и помог Маккою принять более ли менее сидячее положение. Руки Чехова казались мучившемуся температурой доктору прохладными и он автоматически уткнулся лбом в его ладонь. Павел замер, но потом немного нерешительно погладил Маккоя по волосам, убирая челку со лба и зачесывая ее назад. — Чай, — напомнил энсин, вспомнив зачем пришел, и вернулся к чайнику. Щедро полная до самых краев чашка крепкого чая обжигала ладони. Маккой мужественно терпел и даже попытался сделать глоток, и едва не обжег язык. — Чехов, это чай с персиком? — Да, — кивнул энсин, заботливо поправляющий сбившуюся постель доктора. — Но, мы, если меня еще окончательно не добила температура, кажется говорили об апельсинах. — Угу, — снова согласился Павел. Он случайно задел выбившуюся из-под одеяла ступню доктора и тот едва себя не облил. — Я подумал, что персики такие же желто-оранжевые, а любите вы их больше, чем апельсины. «Это же чай» — хотел было возразить Маккой, но от чего-то промолчал. Неповторимой логике этого ребенка мог позавидовать даже Джим, но поспорить с ним не взялся бы и Спок. — Спасибо, — поблагодарил доктор. Поймав его взгляд, Чехов улыбнулся. Этим вечером его еще ждал «очень полезный», по словам Павла, куриный бульон и Шекли. Голос у Чехова был мягким, и доктор засыпал почти сразу. Поэтому история старого фантаста грозила так и остаться недочитанной. Кроме того, выздоравливать предательски не хотелось, и Маккой прилагал немало усилий, чтобы прогнать эту мысль на периферию. Заметив, что доктор его совсем не слушает, Чехов умолк и поинтересовался: — Вы в порядке? — Я болею, Павел, о каком порядке может быть… Но договорить доктору не дали. Энсин наклонился над кроватью и коснулся губами его лба. Губы у Чехова были теплые, но Маккоя мгновенно пробил озноб. — Кажется, температура. Павел укоризненно покачал головой и куда-то ушел. Потом доктор видимо задремал, потому что когда он очнулся, на столе уже лежало несколько использованных гипоспреев с жаропонижающим, а сам энсин спал, постепенно сползая с кресла и перебираясь куда-то на его колени. Чувствовать немалый вес Чехова было удивительно приятно, и Маккой даже попытался его подтянуть поближе, чтобы тот не мучался болью в пояснице на утро. Вот тогда Павел и проснулся: моргнул пару раз и удивленно посмотрел на доктора. — Простите, я уснул. — Иди сюда, — Маккой постарался не дать ему время на оправдания, указывая на место рядом с собой. Чехов не стал сопротивляться, а может быть еще был достаточно сонным для этого, но скинул ботинки и устроился рядом. Сон доктора как рукой сняло. И, кажется, опять поднялась температура. Маккой осторожно прикоснулся к краю доверчиво выглядывающего уха и провел по жесткому хрящику вниз. Павел вздрогнул, но не проснулся. Это все было похоже на температурный бред: заботящийся о нем Чехов, чтение вслух, чай, апельсины (которые энсин так и не принес), а теперь вот его совершенно неуместные прикосновения. Но если это все ему просто снилось… если все это может исчезнуть, как только утром он откроет глаза… стоит ли переживать о том, что он делает? Павел спал беспокойно, ворочаясь, и что-то бормоча. Бормотал он явно по-русски, поэтому Маккой даже не попытался разобрать слов. Он хотел было приобнять Чехова за плечи, но это оказалось неудобно и он просто так же, без сна, лежал, вслушиваясь в ритм чужого дыхания. Когда-то давно, будучи еще совсем мальчишкой, он категорически не мог уснуть в чьем-то присутствии. Дыхание, сердцебиение — его сбивало все, под что он автоматически пытался подстроиться. А о каком сне может идти речь, когда ты стараешься не сбиться с такта? Потом стало не до того. Но сейчас старое воспоминание снова всплыло на поверхность. Вдох-выд…-вдо…- выдох- вдох… Чехов дышал сбивчиво, будто нашептывая одну ему известную мелодию. Доктор закрыл глаза и стал мысленно считать трибблов. Два- четыре — восемь… семнадцать «Семнадцать?» Понимая, что разговоры с самим собой никак не помогут справиться с бессонницей, Маккой снова посмотрел на энсина: светлые брови, такие же светлые ресницы, несколько морщинок на лбу, родинка на шее, пара старых царапин на подбородке. — Компьютер, свет на пять процентов, — как можно тише попытался сказать доктор, но сорвался на сип, и встроенная система распознавания голоса не приняла команду. А вот Павел услышал. Потянулся. И, столкнувшись с Маккоем, вздрогнул. — Я опять уснул? — голос Чехова был сонный, с легкой хрипотцой. Он решительно потер глаза, а потом зевнул. — Я пойду. — Спите уже, Павел, — попросил Маккой. — Вы мне не мешаете. Все равно бессонница. — Нужно выпить горячего молока, — уверенно заявил энсин и попытался улизнуть с кровати. Но доктор перехватил его руку, и легонько сжал. При всем желании, сжать сильнее он бы ее сейчас не смог. — К черту ваше молоко, — раздраженно просипел Маккой. Спустя мгновение свободная рука Павла снова коснулась его лба. — Температура невысокая… Чехов хотел было убрать ладонь, но Маккой перехватил и ее. Паша медленно провел пальцами сначала по его переносице, спускаясь к кончику носа, потом по ямочке над губой, а когда шероховатые подушечки коснулись самих губ, доктор их поцеловал. Энсин молчал, Маккой тоже. Но рука Чехова так и продолжала касаться рта и подбородка доктора, чуть подрагивая. А затем Павел закрыл глаза, опустился ниже, обнимая Маккоя почти поперек живота, и устроился у него под боком. Это была первая ночь, которую они провели вместе.