В уже разрушенном Ковчеге, в котором осталась лишь одна комната управления, обрамленная внутри со всех сторон зеркалами, стояла оглушительная тишина, прерываемая только дыханием двух людей. И казалось, что в одном из зеркал замерла тень, больше не шевелилась, но видел её только один Аллен. Сейчас он не обращал на неё внимания, а пытался справиться со своим калейдоскопом чувств, которые появились после игры на пианино; они то затихали, то вновь оглушали. В голове было слишком много вопросов, которые хотелось вывалить на многострадальную голову Учителя, а в дополнение еще чем-нибудь потяжелее стукнуть его... Может кинуть в него табуретку, которая как раз рядом стоит? Ага, и тем самым добровольно записаться в ряды смертников, такой наглости Кросс никому не простит!
Подросток с седыми волосами тяжелым взглядом смотрел на мужчину, который со скучающим видом осматривал комнату и периодичности скармливал желтому голему окурки. Тот демонстративно не обращал на подростка внимания, таким нехитрым способом давая собраться с мыслями.
Черт! Неужели у него проснулась совесть, или что это вообще такое... А то вместо того чтобы отправить своего непутевого Ученика назад к Смотрителю, где тому бы самому пришлось разбираться со всем, оставил того в Азиатском подразделении и сам сейчас прется туда решать возникшие проблемы. Мариан бы и отправил Аллена, только вот туда на днях должны приехать люди Ватикана, а с ними Уолкеру еще рано встречаться. Да и Ученик что-то не слишком спешил туда возвращаться...
- Я уже знаю, что ты мне хочешь сказать. И не нужно на меня так смотреть, - тяжелый вздох. Уолкер слишком предсказуем, вон как подозрительно косится в сторону табуретки.
- Почему? Та… Музыкальная партитура… - мысли сразу все пропали, и Аллен смог из себя выдавить только это, но прозвучало это слишком уж жалко, что заставило даже самого его недовольно скривиться. Глубокий вздох; взять себя в руки, ему еще предстоит взять Учителя измором!
Кросс подошел ближе к пианино и, взяв неподалеку стоявший стул, коих здесь было предостаточно, с комфортом расселся на нем, смотря на Глупого Ученика. Когда тот был так настроен, можно было с уверенностью сказать, что так просто он не отстанет. К тому же та чертова дверь пропала, так что смыться уже не выйдет.
- Ты ведь видишь его? - небрежный кивок в сторону зеркал, и Аллен непроизвольно посмотрел на странную притаившуюся темную тень, которая как будто почувствовала это и тут же вскинула на него взгляд, и неестественная улыбка стала еще шире, но заговорить он больше не пытался.
- Что это? - непроизвольно вырвалось против собственной воли.
- Неа Уолкер, более известный как Четырнадцатый Ной. Тот, кто в прошлом был тем, кто предал семью Ноя.
- Мана… имел какие-то дела с Четырнадцатым, да? - в это не хотелось верить, но фамилия, которая досталась ему от Маны, явнее всего указывала на это.
- Да. У Четырнадцатого был кровный родственник - старший брат. Единственный, кто поддерживал его до тех пор, пока он не предал Ноев, до того самого момента пока его не убил Тысячелетний Граф. Этим братом и был Мана Уолкер, - все это Кросс говорил безразличным голосом, смотря куда-то в сторону.
- Братья… Мана и Четырнадцатый… Учитель… Вы знали об этом все это время, так?.. - голос предательски срывался, но Аллен заставил себя договорить.
- Знал, уже довольно давно... Перед тем как Четырнадцатый умер, я пообещал ему приглядеть за Маной.
- А что насчет той музыкальной партитуры? Откуда я её знаю?
- Ты тот, кому были переданы воспоминания Четырнадцатого. Тот, через кого он вернется в этот мир. Ты знаешь песню исполнителя, и ты смог сыграть её, хотя до этого ни разу даже не дотрагивался до пианино. И это уже не «Аллен». Это всё память Четырнадцатого.
Уолкера как будто парализовало, лишая возможности сделать малейший вдох.
Что все это значит? Почему? Когда? Это значит, что он вместилище памяти Ноя? Неосознанный страх, который даже не нашел источника, но уже заполнял изнутри. Отрезвил его окурок Учителя, брошенный прицельно прямо в лоб.
- Какого черта! И когда были переданы воспоминания?! - уже через шок проговорил Аллен, сдерживая себя, уж слишком большое желание было наброситься на Кросса и банально вцепиться в его патли.
- Ха? Ааа… Извини, без понятия, - просто отмахнулся от него мужчина, к дополнению еще и махнул на него рукой, вот этого уже Аллен выносить не мог и резко подскочил, еще сдерживаясь от того, чтобы треснуть своего дражайшего учителя.
- ЧТО?! - погромче, в самое ухо, желая, чтоб тот оглох.
- Стой. Я могу предположить! Наверное… Перед тем, как умер, - в голосе неуверенность, тот явно показательно сейчас задумал.
Треснуть Учителя за такое поведение захотелось в сто крат больше.
- Так вы вообще не знаете, да?! - в голосе безнадежность, преследовавшая в последнее время его хандра вернулась. И это все из-за этого невозможного человека!
- Какого черта ты от меня хочешь? Я же извинился! Просто забудь об этом! В любом случае… Я ведь ему совсем не верил. До тех пор пока ты не появился, - недовольно пробурчал Кросс. - Не думаю, что Четырнадцатый так уж волновался о том «Когда» или «кто». Он воспользовался своим шансом, как только тот предоставился, и просто выбрал ближайшего случайного человека. У него не было других мыслей, кроме как использовать тебя для уничтожения Графа.
- Так вот для чего… я..?
- Не повезло тебе, малыш. Его память будет разрушать носителя постепенно… И в результате ты полностью обратишься в Четырнадцатого.
- Так вот… Вот почему… Это не… нечестно… Когда Мана сказал: «Я люблю тебя…», он сказал это… мне? Или… Кому именно?
Кросс почувствовал себя неуютно под этим нечитаемым, потухшим взглядом. Как будто вновь переносясь во времени, в тот момент, когда он впервые встретил мальчишку с проклятой рукой. Это был мальчик, обративший самого дорогого ему человека в Акума. Левая сторона лица, едва открытая, набухла багровым. Эта лихорадка длилась больше месяца. Он так громко кричал, что потерял голос. Но гораздо серьезней пострадало его сердце. Он никогда не считал его ребенком. Неа умер более тридцати пяти лет назад. Почему этот пятнадцатилетний назойливый ребенок был избран носителем? Но "Аллен", который появился перед Маной, был этот мальчишка. Было бы лучше, если бы носителем стал какой-нибудь мерзкий ублюдок. Не смотря на сомнения, у него не было иного выбора, кроме как заботиться об Аллене. И именно тогда появилась маска Маны. Он клялся себе, что не будет волноваться за него, что не будет воспринимать его как личность. Так почему сейчас…
- Помнишь, что он говорил?
Никогда не останавливайся, всегда иди вперед, - притягивая к себе растерянного мальшишку, проговорил Кросс. - В тот день, когда погиб Четырнадцатый, Мана утратил свой рассудок. Я не знаю, помнил ли он свое прошлое или нет. Но для меня, наблюдающего со стороны, это было несколько иронично, знаешь ли. –
Но я совсем не ожидал того, каким ты окажешься. – Надо было выбрать кого-нибудь другого… По кому никто не будет плакать… Но это совсем не этично. -
В конце концов, все как всегда, да? Чтобы спасти одно, надо пожертвовать чем-то другим. – И над Тиедоллом не смогу посмеяться… совсем…
- Учитель...
- Мне уже пора, но помни о своей цели, и не сомневаясь иди к ней. Я верю в тебя, Глупый Ученик. И ты сам поверь в себя. Теперь представь тот город, возле которого находится главный Центр Ордена. Ковчег существует для того, чтобы беспрепятственно перемещаться с одного места в другое.
- Хорошо, - выбравшись из рук Кросса, произнес Аллен, подходя ближе к пианино. Невесомое прикосновение к клавишам, и краткий отрывок из Колыбели. Дверь вновь появляется, но ведет уже совершенно в другое место.
Кросс прошел мимо Ученика, напоследок потрепав того по седым волосам, лишь затем, чтобы в последующем бесшумно выйти за пределы Ковчега. Ковчег, который теперь принадлежит Аллену Уолкеру и о котором неизвестно никому, кроме двух человек. И Кросс надеялся, что тот подольше сможет сохранить свое сознание или найдет выход из этой безвыходной ситуации. Все же он его Ученик.
Аллен не заметил того, как ушел Учитель, только до сих пор чувствовал тяжесть руки Кросса на своей голове. Дверь вслед за ним закрылась и исчезла. И тогда Уолкер остался совершенно один, если не считать Четырнадцатого, которая пока себя не проявляла. И Тима, который мельтешил вокруг него, ластился, пытался привлечь внимание, поддержать. Он просто не понимал, что происходило. Он и Мана… Они просто "подкидыш" и "клоун". Вот и все. А если это не все, то кто же он с ним на этой земле?
Еще тогда проклятый мальчишка, которого из жалости подобрал один из циркачей, был лишь ребенком на побегушках. Никто не интересовался им, он был для всех людей пустым местом, и он сам с пустотой в серых глазах смотрел на всех людей, лишь зло огрызался им в ответ. И не чувствовал ничего.
- Сдох? - вырвалось непроизвольно у безразлично смотревшего на избитый труп собаки.
- Да, он умер, у него все тело в ушибах, - клоун показательно печально вздохнул. Тогда еще Ред вкинул внимательный взгляд на мужчину, но, наткнувшись на неестественную улыбку, быстро опустил взгляд вниз. Возможно, она казалась такой неестественной из-за грима...
- Зуб даю, что это сделал тот ублюдок Кисимото, я абсолютно уверен. И все лишь потому, что публике ты нравишься больше. Когда появляется более талантливый, то он сразу же начинает гнобить его. Его собственные представления – полный бред, но в таких вещах он разбирается, - в голосе полная детская убежденность, но только глаза слишком пристально смотрят на труп собаки.
- Ну, он был довольно старым псом. Не думаю, что он прожил бы достаточно долго. Так что все в порядке, - приседая на корточки рядом с ребенком, произнес клоун.
- Хмм… И ты совсем не хочешь ему отомстить? - в голове едва уловимая заинтересованность.
- Попробуй я такое выкинуть, босс вышвырнет меня отсюда и вся работа будет за бесплатно, - легкое пожатие плечами, которое из-за костюма стало слишком выразительным. - В конце концов, я всего лишь очередной странник. Завтра закончится рождество, и я сразу же отправлюсь куда-нибудь еще…
- И что?
- Хмм… И все-таки… ты кто такой? - заинтересованность...
- Я здесь на побегушках. Я и тебе еду приносил, забыл? - в голове непроизвольно проскользнула обида, которую он не смог скрыть. Все же как бы он не воспринимал себя, но ребенком от этого не прекратил быть.
- У меня очень плохая память на лица… Хм? Если присмотреться, то похоже, что тебе тоже досталось, - задумчиво произнес мужчина, и сразу полез вытереть ссадину на детском лице.
- Это отвратительно! Хватит свою слюну на меня намазывать, черт возьми! - психанул Ред, стараясь отодрать от себя руку мужчины, который его попыток не замечал.
- Я тебя чищу. Косимо побил тебя?
- Заткнись.
- У тебя есть друзья?
- Заткнись! В любом случае, кого волнует эта дыра… Когда я вырасту и стану сильным, я уйду отсюда, так что мне нафиг не нужны никакие хреновы друзья, - в словах злость, глаза лишь на мгновение яростно пылают, но почти тут же потухают.
В следующее мгновение когда мальчишка посмотрел на мужчину, то увидел там только кривляющееся лицо, которое кроме омерзения ничего больше в нем не вызывало.
- Какого чёрта ты делаешь?
- Разве не весело?
- Извини, но я не люблю клоунов и прочую фигню. И даже более того, я их просто ненавижу, - серьезно ответил Ред.
- Серьезно?.. Нуу, а я в свою очередь не люблю публику и детей, которые не умеют смеяться, - в тон ему ответил мужчина.
- Эй… Почему ты не плачешь? Ты всю жизнь прожил с этим псом, разве не так? Тебе совсем не грустно?
- Мне так грустно, что осталось только умереть, - после этих слов тот предпринял моментальную попытку повеситься на вблизи растущем дереве.
- Харе уже!
- На самом деле, я не могу плакать. Возможно, все мои слезы уже вытекли, и что бы не приходило – их просто нет, - его словах действительно отразилась грусть. Только вот по чему именно? По умершей собаки или по возможности выражать свои эмоции...
- Чего? Это просто глупо. Он… Как его звали? Я приласкал его вчера, и он лизнул меня. У него был теплый язык. И я подумал сегодня… почему… если больше ничего не было…почему я плачу? - в голосе удивление, а на глаза впервые выступают слезы, которые он совершенно не может контролировать.
Эта казалось бы незначительная встреча изменила всю последующую его жизнь. Именно Мана научил его проявлять все эмоции. Именно жить, а не существовать, как это было всю его сознательную жизнь. Почему именно это он вспоминал сейчас. Неужели еще тогда Мана задумывал передать эти воспоминания своего брата ему, но тогда зачем было так заботиться о нем, или же еще тогда вместо него он видел своего младшего брата? Тогда зачем Мана дал ему новое имя вместо старой клички. Или же он назвал его в память о той собаке, и он воспринимал его так же? И кому же все же предназначались последние слова Клоуна, уже обращенного в Акума... Одни вопросы, ответы на которые он не знал. Но он был уверен в чувствах, что он испытывал. Они принадлежали лишь ему, он будет дорожить ими, как бы этот мир не изменился.
Незнание - это самая страшная штука.
***
Лотосы вновь и вновь распускались, дурманя своим запахом, только вот Канда уже привык все это игнорировать, как и любое раздражающее явление, а таких вещей было много, хотя с появлением Мояши в Ордене их стало еще больше. Так просто игнорировать это уже не выходило, ведь тот старался всюду влезть, действовал на нервы. Но что действительно бесило, так это то, что он был насквозь фальшивым, но все попадались на этот обман. Серые глаза смотрели пристально, но только не видели перед собой ничего, вечные улыбочки были слишком
располагающими. Сам того не осознавая, Уолкер искал смерть: прикрываясь благородными намерениями, лез в самое пекло, стараясь всех защитить. А эта его безукоризненная вежливость и сострадание ко всем подряд. Особенно его обожание Акума. Взгляд Мояши, бросаемый на них, вызывал непроизвольный страх, переворачивавший что-то внутри. Слишком живыми они становились в такие моменты, наполнялись чувствами. Про проклятый глаз и говорить нечего. Тот весь как будто был проклят, и как бы иронично это не было, был проклят собственным отцом, которого даже после всего безмерно обожал.
Теперь же к лотосам прибавились звуки пианино и голос, исполнявший Колыбель, и этот голос слишком напоминал Мояши, что раздражало только сильнее, заставляло от бессилия скрипеть зубами. Об этом несмотря на возникшие вопросы он не произнес ни слова, хватало уже того, что о нем уже знали, еще копаться в себе он не намерен был давать никому. Тем более после того, что Линали успела ему рассказать, как только он очнулся, о том, что верхушка уже как несколько дней рыскает по всему Ордену, пытаясь все вынюхать. Ватикан и так был заинтересован в нем, как, впрочем, и во всех остальных экзорцистах; в ком-то больше, в ком-то меньше. И это не говоря о уже том, что в Черном Ордене были все Генералы, и даже мифический Кросс, учитель Бобового Стручка, тоже. Поговаривали, что это именно он каким-то образом вытащил их всех из разрушенного Ковчега, только вот что-то Канда сомневался, а все из-за этой колыбели. Все искатели с ног посбивались, пытаясь угодить ему, что у них не шибко-то и выходило, уж больно дорогие у того были запросы, которые, как позже оказалось, под силу уплатить было не каждому. Да и характер, в целом, оказался не лучше. Ли-младшая еще много о чем трещала не замолкая, не оставляя его ни на минутку: в основном это были личные пересказы Уолкера о своем Учителе, а так же о том, что происходило в последние дни в самом Ордене; а то, как она заминалась на каждом упоминании о Мояши, заставляло даже его хмуриться больше обычного.
Терпел чужое присутствие Канда в основном только из-за того, что в такие моменты треклятая
Колыбель в его голове утихала. И все же, как бы он себя не вел, ему самую малость было любопытно, только в этом он не признается даже самому себе. И возможно он смог бы и дальше там спокойно оставаться, если бы в палате еще не лежал Тупой Кроль, вот кто действительно не замолкал, в иной раз горланя на всю глотку, пользуясь своей безнаказанностью, так как у Книжника пока были и свои дела. На него уже все махнули рукой, только вяло огрызались. И Мари в такие моменты стенал и жаловался на слишком хороший слух, который, к сожалению, временно отключить он был не в силах.
Только вот Юу все это терпеть был не намерен, поэтому, раздраженно шикнув на всех, предпринял попытку побыстрее смыться, пока Матрона отвлеклась на Линали. Вот только как бы никак.
- Эй, Юу-чан, ты куда собрался? - а сколько наивности во взгляде! За такое фамильярное обращение сразу захотелось стукнуть Тупого Кроля чем-нибудь потяжелее, но с усилием он сдержал себя.
- Я не могу здесь спать. Я направляюсь в свою комнату, - даже удосужился ответить, но это не отменяло того, каким убийственным взглядом он посмотрел на Ученика Книжника, пока натягивал кофту. Почему-то в этой части замка всегда было потеплей, но во всей остальной стоял терпимый холод.
- Эй, это недозволенно, Канда! - черт! И Мари туда же! И что им всем от него понадобилось.
- Насрать! - резкая отповедь, но для Юу и это было слишком дружелюбно. Что же ему перед этим вколола, пока он был без сознания, Матрона.
- Тебе следует прислушаться к словам Мари, Юу-кун, - какого черта именно в этот момент этому человеку приспичило навестить его!
- Уйдите с дороги... Пожалуйста... - и почему именно этому человеку он совершенно не может грубить...
- Я просто пришел повидать своих маленьких славных детишек... Возвращайся назад в кровать, Юу-кун, - не терпящий препирательств голос, но вместе с тем мягкий, как будто Генерал обращался к маленькому ребенку.
- Я не ребенок и не нужно меня так называть, когда вас просто просят отойти, - раздраженно прошипел Канда, отходя от маршала Тиедолла на полшага назад и вместе с тем избегая контакта с огромным букетом цветов, который притащил Учитель и попытался всучить ему. Только он ему даром не сдался, пусть с ним идет к Мари, тому он больше понравится, и, вероятно, он передарит его Миранде, чтобы добро не пропадало, та уж точно обрадуется.
- Ученик и ребенок - это, по сути, одно и тоже, ты так не думаешь? Не будь застенчивым, ты можешь обращаться ко мне как к отцу, когда мы дома, - спокойствие, только спокойствие, этому человеку бесполезно что-либо объяснять. У того что в одно ухо влетит, во второе вылетит. Но перед этим еще заставит послушать двухчасовые лекции о том, как это прекрасно - быть учеником и учителем, - и что Канда один из драгоценных его детей.
- Сдавайся, Канда... Учитель прав, - в голосе Мари помимо его воли проскользнуло сочувствие. Как не ему, тому, кто разделяет его учесть, лучше всего его понять.
- Я... Я... Терпеть не могу это в вас! - не сдержав все скопившееся напряжение, гаркнул Канда.
Цыкнув, Юу развернулся и направился обратно к своей койке. Стоит предпринять еще одну попытку смыться, уже после того как Маршел уйдет, а этого не произойдет, пока Матрона его не выгонит или пока его не вызовут на очередное собрание Генералов. И как Канда слышал, Ровельер был слишком заинтересован в Мояши, а вот это уже было подозрительно. Только вот своими выходками Генерал Кросс портил им все, хотя даже скорее не выходками, а наглостью. Тот своевременно на правах Учителя перенаправил ученика в другое подразделение, каким-то образом сумев заполучить разрешение Ватикана, не ставя их самих в известность, из-за чего и происходили все эти разборки, а Кросс с наглой ухмылкой только подливал масло в огонь, наслаждаясь творившимся вокруг него хаосом. И сам не осознавая того, Юу одобрял решение Мариана, особенно после нескольких прогулок, на которые он смог выбраться. До того как все замолкли, заметив его, Канда услышал несколько нелестных высказываний про Горохова Стручка, от которых становилось даже смешно. И это те, за кого Уолкер готов был биться до последнего, защищал каждый раз, сам залезая в разборки с ним.
Все же из них двоих в этот раз именно он оказался прав. Как и во многих других случаях, только вот мелочь, не хотел признавать свою неправоту. И теперь
как долго ты будешь прятаться за спинами других, Мояши?
***
- Ты уверен в своем выборе, Адам? - это было впервые, когда он спрашивал об этом, и хоть Аллен уже знал ответ, но не мог не спросить. Возможно надеялся на то, что Граф передумает.
Их окружала слепящая белизна, и на этом фоне они были лишними, но их это давно не волновало. Над головами возвышались прекрасное искусственное небо и личное творение семьи Ноя, Ноев Ковчег.
- Это бессмысленное противостояние давно уже пора закончить, - сосредоточенно ответил мужчина, добавляя в чай еще одну ложечку сахара, только вот от чая там мало что осталось, из нее уже горочкой выглядывал не размешанный сахар. Но на это Барон ничего не стал говорить великовозрастному ребенку, которому уже несколько тысячелетий, а всего-лишь пододвинул к себе поближе очередную порцию пирога, на который начал посматривать Граф.
Сейчас про Графа и Сердце слагали легенды и мифы, и большинству люду они известны как Адам и Ева, только вот никто не спешит совмещать эти два образа. Аллен затруднялся назвать, кем же сам он был в этот мифе: змеем искусителем или же тем самым яблоком, которое отведала Ева. Но тогда самому Богу отведена роль змея, ведь это он сам создал запрет вместо того, чтобы оградить яблоню, а запретный плод всегда желанен. За этот проступок их всех отправили на землю, и бог создал еще людей по подобию Адама и Евы, а его самого сделал человеком, чтобы никто так просто не сумел еще раз вкусить запретный плод. И если в прошлый раз этим кем-то было Сердце, то теперь это намеревался сделать Адам. И он, как тогда, сторонний наблюдатель, позволит этому свершиться вновь. Судьба будет изменена, а вместе с тем и исход очередного тысячелетия. Что будет с ними, неизвестно, но тяжесть прожитых лет давила на плечи и больше не хотелось быть сторонним наблюдателем очередного противостояния между Графом и Сердцем, вот только его судьба неразрывно связана с ними, и пока они не найдут покой, ему тоже не обрести его.
- Я не знаю, какие будут в результате этого последствия, но они отразятся не только на тебе, но и на Сердце. Когда будешь готов, позовешь меня, Адам, - дерганным движением руки Аллен растрепал свои платиновые волосы. Потом, заметив за собой этот жест, горько улыбнулся. Он слишком много времени проводил среди людей, если уже начал перенимать от них привычки. Только он не мог по другому, Барон любил людей, восхищался ими, тем, как ярко некоторые проживали свои мимолетные жизни... иногда завидовал им, но не позволял себе этого чувства.
- Спасибо, Аллен, - на губах Графа появилась усталая улыбка, на что тот только беспомощно покачал головой. Судьба изменится не только Адама и Евы, но и его. На что, если по правде, он надеялся.
Голова невыносимо болела, и Аллен сквозь стиснутые зубы произносил ругательства. Слава богу, ему уже выделили отдельную комнату и теперь не нужно было волноваться, что кто-то застанет его сонным, пытающимся отделаться ото сна окончательно. Эти непонятные сны начали сниться ему после первого посещения Ковчега, они были слишком странными, как будто он просто вспоминал прошлое, и они вызывали у него сомнения. Почему в них он был как будто взрослее? И какого лешего там делал Граф! В своем человеческом обличии, что так до безумия было похоже на Ману... Одни вопросы, ответить на которые никто ему не сможет, даже вездесущий Кросс. Он только тогда в Ковчеге ответил, что за странную тень Аллен видит в зеркале. И не только в зеркале, но и на любой зеркальной поверхности. И если по началу Уолкер от неё шугался, то уже спустя месяц пребывания в Азиатском отделении успел привыкнуть. Аллен был также уверен, что эти воспоминания не этого странного Ноя, который после прошлого раза в Ковчеге, слава богу, больше не пытался с ним заговорить. Иногда Уолкер приходил туда, наигрывал мелодии; это место дарило непонятное успокоение и давало возможность привести мысли в порядок, чем он и пользовался.
Еще в покое не оставляло плохое самочувствие, о котором он никому не говорил. Сам того не замечая, он старался избегать лишнего внимания, все больше и больше погружаясь в свои мысли, прокручивая в голове раз за разом разговор с Кроссом и последовавшие за этим сны, пытаясь заметить в них еще что-то важное...
Вставать совершенно не хотелось, тело неприятно тянуло, но Бак-сан вчера вечером говорил про какую-то миссию недалеко отсюда, на какую ему предстоит отправиться. Оставалось надеяться, что там не будет ничего серьезного...
