Крылья

Клинт возвращается не через десять дней, а через двенадцать, когда Дик уже начинает волноваться. Ну хорошо, честно, Дик уже начинает паниковать. Он не может есть, на уроках пропускает мимо ушей, что говорят учителя. Даже сочинения писать не хочется, хотя у него они хорошо получаются. Хочется только рисовать и стрелять, это успокаивает. И он снова тащит Сэма тренироваться в парк, и поправляет ему руку, и объясняет, как плавно, без рывков, спускать тетиву, и укладывает стрелу за стрелой в мишень, и вдруг посреди «урока» бросает лук, ломко складывается, садится под дерево и плачет. И ему похрен, что Сэм это видит. — Дик, ну ты что? — Сэм, неожиданно, вовсе не собирается смеяться над ним, или что-нибудь в этом роде. Сэм садится рядом и берет Дика за плечо. — Дик, он вернется. Прекрати. Он правда вернется, не волнуйся. Дик рыдает так, что даже сказать ничего не может. Ему очень стыдно, но остановиться он тоже не может. — Дик, смотри! Смотри! — Сэм показывает за ограду. — Я же говорил!!! У ворот паркуется знакомый джип, и оттуда выходит Клинт, слегка прихрамывающий, но вполне себе живой. Дик вскакивает, а Сэм с пониманием и легкой завистью смотрит ему вслед и начинает собирать стрелы. Дик добегает, с разбега врезается Клинту в грудь, крепко-крепко обхватывает его руками, поднимает заплаканное лицо и сквозь зубы говорит: — А ну рассказал мне про свою чертову работу. Сейчас. Немедленно. Я больше не могу так — ждать тебя, когда я не знаю, где ты и что с собой. — Хорошо, хорошо, — Клинт обнимает его, потом берет за руку, и они вместе идут к приюту. В комнате Дика Клинт садится на стул, упирается локтями в колени, смотрит серьезно. — Только то, что я тебе расскажу — это большой секрет. Дик кивает. — Про это никому нельзя рассказывать. Ни учителям. Ни друзьям. Ни если захочешь похвастать. Вообще ни-ко-му. Это серьезно. От этого зависит моя жизнь, Дик. Я тебе доверяю свою жизнь. Не подведи меня. — Х-хорошо, — говорит Дик. Губы у него слегка дрожат. — Я никому. Клянусь. Я… даже если меня будут пытать. Клинт вздрагивает, закрывает глаза. Дик пугается — он, наверное, сказал что-то совсем не то, неправильное, вдруг Клинт сейчас встанет и уйдет?! — Никто тебя не будет пытать, — глухо говорит Клинт. — Я никому не позволю. — В общем, так, — продолжает он, взяв наконец-то себя в руки. — Ты, наверное, Дик, думал — не преступник ли я? Нет, но это что-то близкое. Я… секретный агент. — Это типа ты работаешь на ФБР? — Типа, — кивает Клинт. — Угу, — тупо говорит Дик. Потом до него доходит. — Ты правда-правда настоящий секретный агент? — шепотом переспрашивает он, с круглыми от удивления и восторга глазами. — Самый настоящий. — Ты, может, и Капитана Америку знаешь? Вместо ответа Клинт начинает улыбаться. Улыбка ширится, расползается до ушей — и вдруг он сгибается от приступа хохота. Дик оторопело смотрит, как Клинт, хохочет, так, что валится со стула, сползает на пол, хохочет счастливо, запрокинув голову. Дик ничего не понимает. — Ох, Дик, — Клинт вытирает с глаз навернувшиеся слезы. — Так ведь ты его тоже знаешь. — Шутишь? Я не из приюта знаю только тебя и Стива… подожди-подожди… И тут до Дика доходит во второй раз. — Что?! — Он распахивает глаза. — Твой друг — Капитан Америка?! — Ох, Дик, — Клинт стонет от хохота, — да, Стив — Капитан Америка. И он мой друг. Что, без маски не так легко узнать? Дик подскакивает. Пробегает по комнате туда и обратно, ошарашенно взъерошивает длинные черные кудри. — Погоди-погоди, а ты сам-то кто такой? — Дик на секунду останавливается. — Погоди… — в его голове всплывает что-то из телерепортажей и городских легенд. Был там среди героев войны с крии кто-то… снайпер, который никогда не промахивался… — Клинт, — выдыхает Дик. — Ты что — Соколиный Глаз?! — В точку, — кивает Клинт. — Умница. Десять из десяти. Так меня когда-то называли. Но какая разница, кто я и кем я был, Дик? — Никакой, — подумав, признает Дик. Он просто его Клинт, а остальное неважно. — Ты же помнишь, что об этом нельзя никому говорить? Совсем никому. — Ох, меня, наверное, разорвет, — счастливо признается Дик, утыкаясь Клинту в грудь. — Но я никому. Железно. — Теперь ты должен мне тоже рассказать какой-нибудь свой самый большой секрет. Так принято. Я тебе, ты мне, мы будем знать друг о друге самые мрачные тайны… — загробным голосом говорит Клинт. Лицо у него серьезное — но глаза… глаза его выдают. Они смеются. — Хорошо, я расскажу, — поколебавшись, отвечает Дик. — Только обещай, что ты тоже никому… — Я же секретный агент. Мы умеем хранить секреты. — Сегодня я полезу в вентиляцию и натолкаю Теду в коробку с печеньками червяков! — Ч-что?! — Я, — Дик для понятности тыкает себя пальцем в грудь. — Полезу в вентиляцию, — он указывает на потолок.  — Пока тебя не было, я тут нашел, где можно залезть в вентиляционную систему. И хорошо разведал все ходы, — гордо рассказывает Дик. — Иногда я подслушиваю, как миссис Соренсон разговаривает с волонтерами, ну, или с усыновителями. Там есть удобное место в вентиляционной трубе, прямо над ее кабинетом. Только не говори мне, что подслушивать нехорошо, Клинт, ладно? — Хорошо-хорошо, не буду, — Клинт со смехом поднимает над головой обе ладони в знак того, что сдается. — И еще я разведал, как пролезть в комнату к Теду. Он вчера опять меня дразнил. Я сегодня с утра набрал для него в парке банку червяков. Когда он пойдет смотреть вечернее кино, я пролезу к нему и затолкаю их ему в коробку, где он хранит печеньки и кексы. Он боится червяков. Вот классно будет. Клинт, ну чего ты опять смеешься, а?! — Ничего, — выдыхает Клинт. — Классный план, правда, жестокий чуток. Знаешь, Дик, а я ведь тоже люблю и умею лазить по вентиляционным ходам, с детства. — Вот здорово! — Дик подскакивает. — Полезешь со мной?! — Ну-у… — Клинт чешет в затылке. — Это, конечно, совсем непедагогично — помогать тебе заталкивать бедному парню червяков в банку со сладостями. — А ему педагогично меня дразнить? -…И если мы попадемся, миссис Соренсон, боюсь, перестанет отпускать тебя со мной на выходные. Но с другой стороны, кто-то же должен присматривать, чтобы ты не сверзился из вентиляции и не свернул себе шею… — Так что ты идешь со мной! — решительно говорит Дик. — Если ты пойдешь, мы точно не попадемся. — Хорошо, но только сразу после этого ты собираешься, и мы едем ко мне домой, — отзывается Клинт. — К тому времени, как Тед найдет в своем печенье червяков, мы с тобой должны быть уже далеко отсюда, чтобы никто ничего не заподозрил. Это называется алиби. Дик восторженно кивает. Они ползут по вентиляционной трубе, на животах, извиваясь, протискиваясь сквозь узкие повороты. В руках у Дика — банка с червяками, и счастливее их с Клинтом сейчас никого нет на белом свете. *** К дому Клинта они подъезжают за полночь. Джип осторожно ползет по проселочной дороге. Дик сонно моргает, трет глаза. — Приехали. Они выходят из машины, фары гаснут. Дик задирает голову — и вдруг восхищенно выдыхает, хватает Клинта за руку и шепчет: «Подожди немножко». Он в первый раз видит такое небо. Не подсвеченное огнями большого города, огромное, бездонное, полное больших звезд, звезд поменьше и совсем уж мелкой звездной пыли. Над горизонтом, над темной кромкой леса висит хрупкий полумесяц молодой луны. Пахнет нагретой за день землей, травами, далеким лесом, близким озером. Они стоят и молча смотрят в августовское небо. Время от времени по нему, как созревшие яблоки, скатываются звезды. Клинт и Дик молча загадывают одно и то же желание. *** Они ощупью открывают ворота, проходят за ограду, идут к дому, смутно вырисовывающемуся темным силуэтом на фоне звездного неба. «Фонарь у ворот давно не работает, надо починить», — шепчет Клинт. Где-то далеко в лесу ухает сова. На крыльце Дик запинается ногой о выступающий край дощатой ступеньки и хватается за руку Клинта, чтобы не упасть. «Еще ступеньку надо прибить», — ворчит Дик, пока Клинт ищет в кармане ключи. Они заходят в дом. Внутри пахнет пылью, старой бумагой и почему-то ромашкой. Сладкий такой, немного аптечный запах. Клинт включает свет и застывает на пороге, бледный, молчаливый. Дик бережно берет его за руку и тянет дальше, бормоча: «Идем, Клинт, идем, я чаю хочу, пошли, сделаем чаю». На кухне уютно, полно каких-то красивых белых баночек, они зажигают лампу под уютным желтым абажуром с бабочками. Клинт садится на стул и закрывает глаза, а Дик отыскивает тряпку, стирает со стола толстый слой пыли — под ним обнаруживается веселая клетчатая клеенка. Дик подходит к Клинту, обнимает его. Клинт беззвучно всхлипывает, вытирает ладонью глаза и решительно поднимается. — Так, Дик, нам надо чем-то покормить тебя, не червяками же, в самом деле. — Тебя бы тоже не мешало, а то сам скоро будешь на червяка похож. Мучного, — ехидно отзывается Дик. Они отмывают кухню от пыли и грязи, сметают паутину, чистят и ставят на огонь чайник, роются в шкафах. Холодильник пуст и давным-давно отключен, а вот в шкафах обнаруживаются какие-то консервы, запечатанные сухие хлебцы, давным-давно окаменевшие пряники и печенье, которые, в принципе, можно размочить, опустив в горячий чай. Дик ожесточенно подметает, моет, чистит и драит. Клинт, болезненно поморщившись, идет в салон, зажигает там свет, снимает пропылившиеся чехлы с кресел, безжалостно сдирает с окна занавески — и заталкивает все это в стиральную машину. — Все, Дик, брейк, — говорит он. — Давай уже поедим. Я голодный. — Я тоже. Они пьют душистый чай с бергамотом, макая в него старые мятные пряники. В открытое окно слышно, как под домом гремят, надрываются цикады. И размякнув в этом теплом свете, глядя на Клинта в старой клетчатой домашней рубашке с закатанными рукавами, вгрызаясь в пряник и прихлебывая бергамотовый чай, Дик наконец решается сказать то, что он хотел сказать уже давно. Вернее, оно само говорится, выскакивает легко, где-то между глотками чая. — Клинт, — говорит Дик. — А давай ты заберешь меня насовсем, пожалуйста. Я буду хорошо себя вести, обещаю. И никаких червяков. А? Клинт вздыхает, и этот вздох слегка пугает Дика, но не сильно. Ему здесь слишком хорошо, слишком тепло и уютно, чтобы поверить, что на самом деле Клинт не хочет, чтобы Дик был его сыном. — Послушай, может быть, ты беспокоишься, как мы уживемся вместе? Мы отлично уживемся, — торопится Дик. — Я вообще аккуратный. Я тут приведу все в порядок, ступеньку приколочу на крыльце. Я еще очень самостоятельный… — Дик, — вздыхает Клинт. — Я и сам этого очень хочу… Дика просто подбрасывает со стула от радости. — Нет-нет, не торопись прыгать от восторга, — грустно улыбается Клинт. — Дик, не с моей работой. Я не могу тебя забрать, пока я неделями, а иногда и месяцами пропадаю где-то у черта на рогах. И… ты не думал, что я могу однажды и не вернуться? — Не думал, — жестко, со звоном отвечает Дик. — Ты не можешь не вернуться — я же тебя жду. Клинт утыкается лбом в свои руки, лежащие на столе. — Хотел бы я сам в этом верить, — глухо говорит он. — Достаточно, что я верю, — выдыхает Дик. — Дик, это все хорошо, но как ты будешь жить в этом доме, когда я в отъезде? До ближайшего городишки, где школа и супермаркет, — восемь километров по проселочной дороге. — Ты купишь мне велосипед, и я буду ездить туда на велосипеде! — улыбается Дик. — А зимой, дурашка? — А зимой — на собаках буду ездить. Или на свиньях, как гномы в «Хоббите». Запрягу в санки и поеду, — хорохорится Дик, хотя на глаза у него уже наворачиваются слезы. Клинт не хочет его забирать. — Ну чего ты? Чего? — Клинт встает, осторожно обнимает его, прижимает к себе. — Я же не сказал, что не хочу тебя забирать. Я собираюсь тебя усыновить, Дик. Я уже даже документы начал готовить. Просто сначала мне надо оставить свою работу, а это не так просто — уволиться из нашего гребанного цирка. — Ты оставишь свою работу? — не веря своим ушам, с надеждой спрашивает Дик. — И больше не будешь уезжать? — Оставлю. У меня за последние годы на счету скопилось достаточно денег для этого. Будем жить здесь, сад посадим, свиней заведем, чтобы ты на них катался, — улыбается Клинт. — А может, открою в соседнем городке школу стрельбы из лука. И кстати, хочешь, купим телескоп и будем смотреть каждую ночь на звезды? — Ага, — шепчет Дик, не веря своему счастью. — И еще, Дик. Раз уж заговорили мы о планах на будущее. Ты не будешь против, если я заберу еще кого-нибудь из приюта? Столько детей осталось без родителей… Дик сглатывает и, немного подумав, отвечает: — Не, в целом, я не против. Только чур не Теда! — Нет, не Теда, успокойся, — говорит Клинт. — Хочешь, возьмем какую-нибудь мелкую капризную девчонку. А ты ей будешь заплетать косички по утрам… — Ты сам будешь заплетать! — Нет ты! — Нет ты! Молодая луна заглядывает в открытое окно без штор. Она видит там хохочущих, тыкающих друг в друга пальцами, абсолютно счастливых мужчину и мальчика. *** — Убрать локоть. Закрыть плечо. Дотянуть тетиву до носа. Свести лопатки. Взмахнуть крыльями, — напоминает ему Клинт. Полдень воскресенья. Пахнет свежескошенной травой — они с утра, по росе, прошлись вокруг дома с газонокосилкой. Дик растягивает старый тренировочный лук Клинта, он ему все еще тяжеловат и туговат, но Дик очень, очень старается. Клинт показал ему, где в сарае лежат старые мишени. И дал связку ключей — от дома, от сарая, от ворот. На связке болтается брелок — ракушка с надписью Kartahena. Пиратское название. Дик время от времени лезет в карман рукой, проверить, что ключи не исчезли, что все это ему не приснилось. «Где-то через полгода я оформлю все документы», — сказал Клинт. Полгода — это совсем всего ничего. Дик влюбленным взглядом обводит дом, двор, старые деревья. На одном из них висит шина на веревке — он сегодня с утра катался на ней, аж пока не замутило. «Лучшие в мире качели», — сказал Клинт. И это правда. А вчера они с Клинтом весь день драили, чистили и мыли дом. Три спальни на втором этаже Клинт сразу запер на ключ, и Дик все понял и притворился, что не заметил. Что ж, им пока хватит кухни, салона и двух гостевых комнат. А потом — они заберут из приюта какую-нибудь мелкую пигалицу, и она им, конечно, покажет, где раки зимуют: девочки — они все такие. И Клинт сам не заметит, как откроет одну спальню. А потом, может, и еще одну — мало ли что может случиться, Дик видел, как на пляже на Клинта смотрели девушки. Он еще очень даже ничего, почему бы ему и не найти какую-нибудь… — Локоть, Дик, локоть, — говорит Клинт, и Дик выныривает из своих хитрых, далеко идущих планов, делая себе заметку: еще раз затребовать поездку на море и притащить Клинта на самый людный пляж, где много красивых девушек. — Все, — объявляет Клинт. — Дик, в душ, переодевайся и едем обратно. Выходные кончились. Дику, конечно, не хочется возвращаться в приют, но он стискивает в кармане ключи и напоминает себе: всего полгода. *** Перед дверями приюта Клинт останавливает Дика, берет за плечо и осторожно говорит: — Дик, ты прости, мне опять надо будет исчезнуть. — Надолго? — сразу настораживается Дик. — На целый месяц. Телефон будет отключен, но ты не пугайся, малыш. — Я не малыш, — бурчит Дик. Клинт лохматит ему макушку. — Ничего не бойся. Я вернусь. И Дик совсем не боится. Он просто стоит на крыльце и смотрит, как Клинт идет к воротам, проходит под фонарем, садится в джип и уезжает. *** Через месяц Клинт не возвращается. Первую неделю Дик не паникует: Клинт часто опаздывает, ну так что из этого? Дик все меньше разговаривает с другими мальчишками, все реже проводит тренировки по стрельбе из лука, все чаще сжимает в кармане ключи, достает их и читает надпись на ракушке: Kartahena. Но Дик не паникует. Потом он просыпается однажды ночью от приступа ужаса, весь в слезах: ему снится мертвый Клинт, Клинт с забинтованной спиной. Из-под бинтов рвутся черные крылья. Дик сползает на пол рядом с кроватью, сидит там, скорчившись, и рыдает до икоты. Эти сны приходят чаще и чаще. У Дика появляется привычка по сто раз на дню набирать номер Клинта, чтобы послушать равнодушное «Абонент вне зоны доступа». Каждый раз ему кажется — нет, он абсолютно уверен — что вот сейчас, именно на этот раз — Клинт поднимет трубку и скажет: «Прости, Дик, я был у черта на рогах. Работал. Но я уже вернулся, я скоро приеду». И каждый раз никто не поднимает. Сначала Дик думает, не попробовать ли разыскать Стива — но как, черт возьми, ему это сделать, ведь мобильного номера Стива он не знает. Прийти к Белому Дому и потребовать, чтобы ему вызвали Капитана Америку? Потом Дику становится уже вообще все равно. Он лежит у себя в комнате целыми днями, пропускает уроки, или сидит на уроке и бездумно пялится в окно, пропуская слова училки мимо ушей. Или рисует — море, корабли, цветы — никогда Клинта. Клинт его бросил. Но Дик все еще ждет. Он не может прекратить ждать. И еще он не может прекратить стрелять из лука. Старый лук Клинта всегда стоит в изголовье кровати. Дик уже нормально с ним справляется, сил хватает. Он отправляет в измочаленную мишень стрелу за стрелой. Это помогает ни о чем не думать. Так проходит еще один месяц. А потом его вызывают в кабинет директора. Раньше Дик бы наверняка встревожился, если бы миссис Соренсон ни с того ни с сего вызвала его к себе на паркет. Стал бы перебирать в уме, в чем он мог провиниться, или наоборот, с волнением думать, что, может, кто-то хочет его забрать. Сейчас он шагает туда, безразлично сунув руки в карманы. — …я по-прежнему считаю, что вы не должны ему говорить. Не сейчас. Может быть, когда пройдет время. Сейчас это может травмировать мальчика! Он успел к нему привязаться! — резкий, рассерженный голос миссис Соренсон слышно за полкоридора до кабинета из-за закрытой двери. — А вы бы со взрослым человеком так поступили? — тихий, но твердый голос кажется Дику знакомым. Дик застывает перед закрытой дверью. — Вы бы такое скрывали? Вы хотели бы, чтобы с вами так поступили? — И кроме того, это вопрос юридический, — вступает еще один мужской голос. — Мистер Ортиз должен вступить в права собственности. Мы найдем ему опекуна, который возьмет ответственность за его имущество. Какое… имущество? Что они такое говорят? Причем тут он, Дик Ортиз? Вовсе нет у него никакого имущества, кроме лука и стрел, и альбома для рисования. Дик открывает дверь и шагает внутрь. В кабинете, кроме миссис Соренсон, стоят еще двое. Один из них — незнакомый человек в строгом костюме, в очках, с солидной кожаной папкой в руках. Второй — это Стив. Капитан Америка. Стив, который учил его рисовать. Стив непривычно серьезный, губы у него не улыбаются, а сжаты в тонкую линию. — Стив! — Дик кидается к нему. — Тебя ведь Клинт ко мне прислал, да? А где он сам? Он скоро приедет? У Стива такой вид, как будто он поперхнулся чем-то. — Ну что ты молчишь, Стив?! Тот наконец разжимает губы. — Дик, Клинт больше не приедет. Он погиб. Дик не сразу понимает смысл слов, расколовших его вселенную. Он трясет головой. — Что? Извини, что ты сказал? Я не расслышал. — Клинт погиб. На задании. Дик с размаху садится на задницу, на твердый паркетный пол, обхватывает голову, пытаясь осмыслить то, что говорят эти люди, стоящие над ним. — Дик! — миссис Соренсен кидается к нему. — Ты меня слышишь, Дик?! Может, водички? Тебе плохо? — Нет, — он мотает головой. — Не надо водички. Как… это получилось?! — спрашивает он Стива. Тот прикусывает губу. — Он… был на крыше высотки, когда там все взорвалось… здание просто сложилось и рухнуло. Был сильнейший взрыв. Там все сгорело, Дик… Дик долго молчит. Потом поднимается на ноги (Стив подает ему руку) и качает головой: — Он не мог взорваться, — уверенно говорит Дик. — Вы не понимаете. У него же были крылья. Он не погиб в огне. Он просто взлетел. — Дик, как ты себя чувствуешь? — спрашивает глупая миссис Соренсон. — Может, я вызову медсестру, она сделает тебе укольчик? — Не надо мне укольчик, — говорит Дик. — У меня все нормально. Это вы все ничего не понимаете. Он не погиб. Не сгорел. Он взлетел. — Хорошо-хорошо, — кивает миссис Соренсен. — Все в порядке, Дик? Возьми, — она пихает ему в руки стакан воды с какой-то дрянью, остро пахнущий лекарством. — Вот, выпей. — Все в порядке, — говорит Дик. Он пытается выпить воду, его зубы клацают о край стакана, и он отталкивает стакан. — Есть еще кое-что, что ты должен знать, — говорит Стив. — Перед тем, как отправиться на задание, Клинт… он обновил свое завещание. Он оставил тебе все, что у него было. Свой дом. Деньги, которые были на счету… коллекцию оружия. Он сказал, ты хотел, чтобы у тебя был свой дом… Вот, теперь у тебя есть свой дом. Если ты захочешь, можешь туда съездить со своим опекуном. — Конечно, я захочу, — медленно говорит Дик. — Это же наш дом. А кто будет моим опекуном? Опекун… странное слово, за которое Дик цепляется, чтобы не думать о Клинте… вернее о том, что на самом деле с ним случилось. Они не знают, никто из них не знает, что на самом деле у него были крылья… — Ну… я подумал… — неловко бормочет Стив. — Я мог бы… Может быть, ты захочешь, чтобы я… был твоим опекуном. Мне кажется… — Хорошо, — серьезно кивает Дик. — Договорились. Когда мы поедем к Клинту? — Я могу тебя отвезти хоть на следующих выходных. — Стив берет его за плечо, треплет волосы, пытается обнять, но Дик выскальзывает из-под руки. В следующие полчаса Дик расписывается на каких-то бумажках — об опекунстве, о вступлении в право собственности, что-то там еще. Он чувствует, что устал — от сочувствующих взглядов, от этих взрослых людей, которые его жалеют, которые думают, что он сейчас впадет в истерику, или, может, будет рыдать, или биться головой об стенку. А он просто хочет спать и знает, что на самом деле эти дураки ничего не понимают. — Ну, я пойду? — наконец говорит он. — С тобой точно не надо посидеть? — спрашивает Стив. Стив хороший, но он тоже не понимает. — Не, — говорит Дик и выходит. *** Через день после этого Стив Роджерс берет бессрочный отпуск. Его заново накрывает чувством вины, и он чувствует, что просто не может, не имеет права командовать людьми. Это была его ошибка. Он принял неверное решение, отдал не тот приказ — и в результате погиб Клинт, его лучший друг. В последний раз он терял близких людей три года назад, во время Нашествия. Тогда в битве с крии погибли сразу два близких ему человека — Сэм Уилсон и Шэрон… Шэрон… как же это было больно — как будто ему вырезали сердце. Он пережил. Стив всегда очень был сильным, и его вело вперед чувство долга по отношению к выжившим, ко всей стране. Но что-то важное и живое в нем умерло. После Шэрон он так и не попытался найти себе никого… Спрятался, как улитка в раковине, в своих доспехах Капитана Америки, в жестких рамках долга, в роли командира. И вот опять… Он не может забыть глаза Дика, его отчаянное «вы не понимаете». Иногда пустота на месте близких людей может быть настолько невыносимой, что ты пойдешь на любой самообман… Пустота на месте Клинта именно настолько невыносима, понимает Стив. Он плохой командир, да и друг так себе. Он ведь знал, что Клинт хотел забрать этого пацана из приюта, оформить опеку. И для этого уже собирался в отставку, уже рапорт подал. Ему оставалось только два месяца, два гребанных месяца, — стискивает зубы Стив. — Ну что стоило просто не брать его на это задание? Ну почему он так привык, что Клинт, хоть и не суперсолдат, но все-таки неубиваемый, что с ним никогда ничего не случается, а вернее сказать, что, несмотря на все дырки в его шкуре, смерть боязливо обходит его стороной… *** Это началось со времен Нашествия Крии, когда семью Клинта захватили в плен, и он не успел их спасти. Он тогда поседел в одну ночь, а наутро Стив зашел к нему в комнату и застал его уже с пистолетом у виска. Если бы не реакция суперсолдата, он ни за что бы не успел. Выстрел грохнул, когда Стив уже выбил пистолет. Клинт так бешено отбивался, что Стив боялся держать его за руки. Он боялся, что Клинт сам себе сломает запястья, пытаясь вырваться. Стив прижал его к полу всем весом и держал, пока Клинт не перестал отбиваться и кричать, и не замолчал каменным молчанием, которое было еще хуже его нечеловеческого крика. Стив знал, что у него сейчас есть единственный шанс спасти Клинта, хотя бы до ближайшего боя. В разгар войны никто не будет возиться с тем, чтобы поместить его в комнату с мягкими стенами и заставить пройти курс реабилитации. Кроме того, это же Клинт. Если он уже решил умереть, то он найдет способ, даже в психиатрической лечебнице. А тем более на базе ЩИТ или у себя дома — к его услугам вся его коллекция оружия. — Клинт, — жестко сказал тогда Роджерс. — Ты слабак. Сперва отомсти. Давай сначала уничтожим этих уродов, всех, сколько есть. А потом уже стреляйся, если иначе не получается. Застрелиться ты всегда успеешь, согласен? — Клинт, — сказал Роджерс. — Ты нам нужен. Ты мне нужен. Без тебя нам не победить. Ты станешь нашим знаменем. Обещаю, я буду всегда посылать тебя туда, куда все остальные просто побоятся идти. Где будет меньше всего шансов вернуться. А ты взамен не будешь пытаться застрелиться сам. Договорились? Клинт осмысленно поглядел на него с пола и согласно кивнул. И Стив посылал его — о да, каждый раз Клинт шел в самое пекло, и шансы на его возвращение исчислялись то сотыми долями процента, а то генератором случайных чисел. И каждый раз он возвращался, как заговоренный. Раненный, обожженный — но живой. Смерть упорно обходила его стороной. Под его командой рвались служить: он на удивление редко терял своих солдат. (Может быть, потому что в самую мясорубку он кидался только лично, один, — думает Стив). Клинт-Удача, так называли его те, кто ничего не знал о его семье. Как-то журналистка спросила его о его легендарной удаче. Он поднял на нее бесцветные, ледяные глаза и тихо сказал: — Может, я просто призрак. Бродячий дух, который должен оставаться на земле, пока у него здесь есть недоделанные дела. Ответ посчитали шуткой. Когда война закончилась, Стив не отпустил его. Сказал: «Ты мне все еще нужен, Клинт. У нас все еще есть здесь куча недоделанных дел». И Клинт привычно кивнул. Ему уже было все равно. Боль притупилась, осталась ноющая тоска, пустота, которую в принципе, можно было заполнить приказами Стива и их выполнением. В последующие два с половиной года он везде шел за Стивом — его правая рука, лучший друг. Его бесцветная и безжалостная тень, с седой головой и холодными глазами. Но в последние полгода все изменилось. Он… начал улыбаться и даже смеяться — Стив сам видел. Клинт стал есть мороженое и снова шутить по рации, лежа где-нибудь в Боготе с винтовкой на крыше. Стив боялся надеяться, боялся молиться. У него на глазах происходило чудо, и у этого чуда было имя — Дик. И вот теперь чудеса кончились. От несправедливости того, что случилось, Стиву хочется плакать. Но плакать не получается. *** Когда через неделю Стив появляется на пороге комнаты Дика, мальчик уже ждет его, сидя на кровати с собранным рюкзачком, готовый к дороге. На коленях у него лежит тренировочный лук в чехле и колчан со стрелами. Стив застывает. Стив болезненно втягивает воздух сквозь сжатые зубы. Везде — над рабочим столом, на стенке, даже на окне — висят карандашные рисунки. На них Клинт — вполне узнаваемый, седой, с этим его совершенно клинтовским прищуром. И с крыльями. Огромные, прорисованные мягкой линией, полупризрачные — они сопровождают его на каждом рисунке. Клинт стоит на краю крыши и смотрит вниз. Клинт целится из лука — крылья сложены и почти не видны. Клинт взлетает над алой волной огня — прямо в небо, раскинув руки. — Ты уже готов? Тогда поехали, — говорит Стив. *** Роджерс гонит свою машину шесть часов подряд, останавливаясь только отлить и выпить кофе, и к вечеру они подъезжают к дому Бартона. У крыльца Дик отыскивает в кармане ключи, по-хозяйски уверенно открывает дверь, впускает Стива. — Добро пожаловать, — серьезно говорит Дик. Мальчик включает свет в гостиной, в салоне и на кухне. Вытирает пыль со стола, ставит чайник, роется в шкафчике, отыскивает чашки и чай. И тут Стив понимает, что он, Капитан, мать его за ногу, Америка и великовозрастный осел, совершенно забыл о том, что им надо же еще чем-то поужинать. Видимо, ему придется прямо сейчас сгонять в ближайший городок, за 8 километров отсюда, и хорошо еще, если там найдется круглосуточный супермаркет. — Дик, ты есть хочешь? — спрашивает он. — Я съезжу за продуктами. — У нас здесь оставалось кое-что, — отзывается Дик. Порывшись в шкафчике, он достает пару банок рыбных консервов, литровую банку вишневого компота, коробку сухих хлебцов и пачку печенья. — Не надо никуда ехать, — говорит Дик. — Вот, на сегодня нам с тобой хватит. Они сидят за столом, накрытым свежей клеенкой. По-домашнему уютно светит лампа под желтым абажуром. Они грызут печенье и пьют чай с бергамотом. — Ты мне расскажешь про Клинта? — вдруг спрашивает Дик. — Что тебе рассказать? — осторожно отзывается Стив, молясь про себя: «Только не о его смерти, пожалуйста, мальчик, я просто не могу тебе рассказать, как там рвануло, полыхнуло прямо на моих глазах, и насмешливый голос Клинта оборвался в наушнике на середине фразы, как я бежал среди удушливого дыма, как я волком выл, разгребая дымящиеся обломки голыми руками, как меня оттаскивали вчетвером, как я рвался обратно, как мне до сих пор снится эта вспышка и волна огня… Как меня мучит, что мы даже по-человечески не похоронили его, что он остался где-то там, в чужой стране, погребенный под дымящимися развалинами. Я не могу тебе рассказать, мальчик. Только не сегодня». — Ну, как вы познакомились. Как вы работали вместе и как вы дружили, — говорит Дик. — Расскажу, — отзывается Стив с облегчением. — Сейчас? — Не. Завтра. И в следующий раз. — Я буду рассказывать тебе о нем, сколько хочешь, — со слабой улыбкой отзывается Стив. — Он был замечательным другом. — Я вспомнил кое-что, — Дик поднялся с кресла. — Я в прошлый раз ступеньку на крыльце хотел прибить, она расшаталась. — Тебе помочь? — Не, я сам. Можешь достать мне молоток и гвозди? Они в ящике с инструментами наверху. *** Стив стоит на крыльце и смотрит, как Дик, деловито сопя, примеривается, куда бы заколотить гвоздь, как он колотит молотком, вгоняя гвоздь по самую шляпку. Как он потом трогает босой ступней ступеньку, хмурится и вколачивает еще один гвоздь. Стив думает о том, что, если он вдруг погибнет, скажем, на следующей миссии, в его доме никто не будет чинить ступеньки и вытирать пыль. Просто некому будет. И наверное, это очень неправильно, и пора что-то с этим сделать. — Починил? Тогда пошли спать, — говорит Стив. — Я устал. *** Стив просыпается в 8 утра, как обычно. Он выходит в коридор, бесшумно заглядывает в комнату Дика. Дика там нет. Нет и лука со стрелами, которые вчера мальчик оставил у изголовья кровати. Стив босиком, поддернув пижамные штаны, выходит во двор. Косые лучи солнца золотом ложатся на крышу, мокрую от росы. И освещают на лугу за забором тонкую мальчишечью фигуру — прямую, уверенно стоящую в стойке лучника. Дик вытащил из сарая старую мишень Клинта, отмерил расстояние веревкой и теперь натягивает свой учебный лук. У его ног в землю воткнуты стрелы, и три из них уже торчат из желтого круга. Дик плавно оттягивает тетиву, уводя локоть правой руки назад, как учил его Клинт. Стив сидится на чурбак и смотрит, как мальчик укладывает стрелу за стрелой в центр мишени. У Стива по коже бежит холодок, и что-то сильно сдавливает ему горло. Вроде бы, ничего похожего нет в этом тощем пацане, тихом, темноглазом, с черными патлами до плеч. Внешне — ничего общего. Но эта упрямая складка, прорезавшая переносицу. Спокойный и жесткий взгляд. Плавный ход руки, натягивающей тетиву, всегда до одной и той же точки — где большой палец почти касается губ. Эти худые лопатки, сходящиеся под майкой, раз за разом. Стив чувствует, как его глаза обжигает слезами. Прошел уже месяц, а он так ни разу и не смог заплакать. И вот, в самый неподходящий момент. Ему почему-то становится легче. Это очень горькое утешение, но с ним Стиву становится можно дышать, различать цвета, жить дальше. Хорошо, что мальчик не оборачивается. Он будто вообще ничего вокруг не слышит. Его худая спина расплывается в глазах у Стива, двоится. Стив моргает, и в этот момент, сквозь ресницы и слезы, ему чудится взмах невидимых крыльев за спиной у мальчика. Крылья как будто обнимают его, защищая от всего, что может повредить или помешать. Дик натягивает тетиву. «Убрать локоть. Закрыть плечо. Дотянуть тетиву до носа. Свести лопатки, как будто ты крыльями хочешь взмахнуть», — говорит ему Клинт. Эпилог Солнце уже высоко в зените, когда Стив замечает на дороге пыль. Он вскакивает на ноги — здоровенный джип цвета хаки мчится прямо к ферме. Стив хватается за забор, он узнает эту машину, даже манеру водить узнает. Сердце у него бабахает так, что кажется, сейчас выскочит через горло. Ох… У него нет голоса, только хрип: «Дик… Дик…» Ты идиот, ты гребанный идиот, Стив: кто угодно мог приехать на таком джипе. Может, он сейчас просто проедет мимо — и что тогда? Кто-то приехал отдыхать на природу, кто-то просто приехал отдыхать… Не думаешь же ты, что он мог выжить… Хотя тело мы так и не нашли… Но как, как, каким чудом он мог уцелеть?!! Хотя это же Клинт, он еще и не такой номер может отколоть, не зря говорили, что смерть просто боится с ним связываться… Дик оборачивается. Спокойно кладет на землю лук. Снимает колчан. Медленно и уверенно идет — сквозь струящийся от жары воздух, сквозь солнечные лучи, сквозь грохот пульса, сквозь смерть, сквозь вечность, сквозь рухнувшую и обратно из осколков собирающуюся вселенную — идет — прямой, тонкорукий и тонконогий. Джип останавливается у ворот.