Опалённые

— Чёрт, как же убраться отсюда? — думал Константин, лёжа на кремовых простынях. Слишком дешёвых, чтобы запоминать детали. Его герои предпочитали спать на красном шёлке.        Маленькую квартирку, украшенную аляповатыми репродукциями, освещало утреннее солнце. На другой стороне кровати лежала Наталья: волосы разметались по подушке, сползший край одеяла оголил усыпанную родинками спину. Кровать нещадно скрипела, и Константин не мог встать, чтобы её не разбудить.        Больше, чем истерики бывших, он ненавидел только сонные обвинения по утрам. Ночь была приятной. Даже более чем, но теперь пора было идти. Он сполз с кровати, обернулся простынёй и вышел на балкон. Слишком уж хотелось выкурить парочку сигарет: привычка зародилась на облезшей детской площадке неподалёку от школы. Группка одноклассников собиралась на переменах, забрасывала ноги на железные перекладины и, выкуривая сигарету за сигаретой, обсуждала всё, что приходило на язык.        Сев в плетёное кресло, Константин достал зажигалку. Та не сработала. К счастью, рядом стояла банка из-под кофе с пеплом, а рядом лежала розовая зажигалка с гравировкой.        Он выпустил дым в глубокое небо; в таком всегда хотелось утонуть. В детстве Константин часто приходил в парк, падал на траву и смотрел на облака. Утро выпускного они с Линой встретили, укрывшись одним колючим пледом и глотая тёплое шампанское.        — Как ты думаешь, что с нами будет? — Ну как что? Пойду работать, ты будешь учиться. Потом, может, заочно получу корочки. Мы квартиру снимем, я постараюсь книгу написать: вот увидишь, всё хорошо сложится, я чувствую. Помнишь, сегодня директор: «Вы стоите на пороге взрослой жизни, и дай бог ваш жизненный путь будет лёгким, и вы не забудете родную школу, которая вас вырастила»? Напыщенно, конечно. И про школу полная чушь. Но у нас так и будет: легко и счастливо. Я вот всё вспоминаю стенд «Ими гордится школа» с разными «выбившимися в люди» выпускниками. Хотелось бы когда-нибудь сфоткаться для него. — Что-то тебя на речи потянуло сегодня. — Лина привстала и глотнула из тёмно-зелёной бутылки. — Кому какое дело до школьного стенда? Да и вообще: как мы будем деньги зарабатывать? А вдруг поссоримся, что тогда? — Все говорят, что у меня золотые руки, так что прожить сможем. Ну не поступил я в Литературный, тоже мне потеря. Там же одни бездарности и учатся. — Константин погладил сморщившийся от напряжения лоб девушки. — Поверь, всё будет. — Моя мама вообще против того, чтобы мы жили вместе. Говорила: «Вот обрюхатит он тебя и сбежит, куда пойдешь?». Но вроде бы сдалась. Сказала: «Делай, что хочешь. Только потом не плачься».        Константин опустился на плед; тогда ему казалось, что звёзды светят только для него. Глупая сентиментальная человеческая привычка — думать, что природа испытывает чувства. Мошкара вилась около дальнего фонаря, трещали цикады, вдалеке слышался некрасивый смех.        Недоверие её матери раздражало. Лина была с ним с восьмого класса, все давно уже ожидали, что они поженятся сразу после выпускного. Антонина Анатольевна несколько часов назад намекала, что ему стоит «держаться от Линочки подальше». Не то чтобы он собирался её слушать.        — Да какая разница, что она говорит? Мы уже взрослые люди, можем сами разобраться. И всё это мы уже давно обговорили, давай не будем сейчас. Смотри, какая ночь. — Не верю, что у нас получится, — прошептала Лина, отвернувшись. — Почему? — голос был слишком громок для бесшумного парка: шампанское, похоже, ударило в голову. — Костя, подумай сам. Нам ещё восемнадцати лет, а ты уже хочешь жить так, будто… Почему мы не можем просто гулять по вечерам, как раньше? — Я люблю тебя. Твоя мать смотрит на меня как на подзаборного щенка, классная говорит, что ты мешаешь мне учиться, да и тебя не дождаться: постоянно занята. — Ты же знаешь, выпускной класс… — Ради чего? Всё равно ты не собираешься уезжать, а хочешь остаться здесь. — Лина, взглянув ему в лицо, уставилась на ногти с обколотым розовым лаком. — Или причина в другом: ты просто меня разлюбила? Так скажи уже, не надо меня жалеть. — Костя, успокойся…        Тихий, жалкий голосок. Только тогда Костя полностью понял причину насилия: это желание вытрясти хоть какие-то чувства, а не только эту пугливую замкнутость.        — Ты согласна со своей мамой: я слишком плох для тебя? — Константин вскочил, отряхнул помятые штаны, прихватил бутылку и пошёл в сторону выхода из парка. — Тогда иди к Илюшеньке. Я видел, как он на тебя смотрел.        Тогда, помнится, они сильно поругались. Дешёвое шампанское оставило кисловатый привкус во рту.        Закат застал их, обнявшихся, на парковой скамейке, и первые лучи осветили опухшее лицо Лины.        Константину не слишком нравилось вспоминать то время. Слишком многое становится видно в перспективе. Тогда она была кругом права: не нужно было привязываться к городишке, жить с ней. Нужно было думать о себе. Он даже экзамены завалил из-за неё: пьяный гормонами мозг тошнило от «философии Толстого в контексте общественных перемен конца девятнадцатого века». Спал на экзамене. Сдал едва ли не чистый лист с невнятным мычанием о народовольничестве. Потом, помнится, сидел в электричке, смотрел в окно и думал о жертвах, которые нужно приносить во имя истинной любви.        Ветер резко изменил направление, и дым, вместо грациозного отплытия с балкона, полетел в лицо. Константин закашлялся.        Вдруг дверь открылась и вошла Наталья с двумя дымящимися чашками: покрасневшие пальцы крепко держали горячий фарфор. Увидев его напряжённое лицо, она засмеялась:        — Да расслабься ты. Я не буду тебе в любви признаваться, а то у тебя лицо такое испуганное сразу… Было бы кому. Вот, кофе тебе принесла. Сев рядом на кресло-мешок, она достала из кармана сигарету. — Неплохо всё было вчера, да? — Да, неплохо, — неожиданно смутился Константин, не найдя, что ответить. Свои дела он редко с кем-то обсуждал и решил сменить тему: — Ты одна живешь? — Съехала от родителей после окончания универа, — в ответ на удивлённый взгляд она добавила: — Сейчас мне двадцать семь. Раньше жила с парнем, но не сложилось. Ты тоже один живешь? — Мне же работать нужно. Тишина важна, ты же понимаешь. — Константину не хотелось смотреть ей в глаза. — О да. И сложные описания любовных историй, я помню. Как там было в «Крае»? «Серебряное кольцо с сапфиром и гравировкой в виде маленьких звездочек?». Ты серьезно? Кто так пишет?        Неожиданно для себя, Константин засмеялся. Это было идиотское описание, но по нему даже создали целую линию колец для поклонниц. Заработок от звездоносного украшения он утопил в раковине от скуки.        — Этот бред, тем не менее, продается. — Знаю, я как-то фотосессию делала для твоих колечек. Кстати, не хочешь прогуляться? Погода хорошая, я заодно в магазин зайду, — увидев его взгляд, метнувшийся к двери, спросила: — Чего ты такой норный? Как будто я тебе потом тест на отцовство пришлю. Расслабься. Take it easy, — прощебетала она посредственным английским.        Лина. Когда-то он сам спрашивал подобное: Лина всегда отказывалась, и тогда он хватал её на руки, взваливал на плечо, тащил к двери и, смеясь, натаскивал на неё куртку. Обычно на улицу они так и не выходили, увлекшись друг другом. Потом всё изменилось. Она начала ходить на прогулки по вечерам, он — по ночам. Она бегала на учебу, подрабатывала как могла, а он спал днями напролёт, коллекционируя отказы от издательств. В какой-то момент им стало просто неприятно видеть разочарование в других глазах. В один момент Константин просто собрал в сумку и уехал из города, не попрощавшись. Больше они никогда не разговаривали. Она, кажется, вышла замуж.        — А, может, здесь останемся? Как-то не хочется никуда идти… — в преддверии новой книги он должен был оставаться свободным, а во время прогулки по парку какая-нибудь безмозглая фанатка обязательно сфотографирует.        Отставив чашку, Наташа села к Константину на колени, обвила руками шею и мило улыбнулась. По всем законам жанра, в глубине квартиры заверещал телефон. Спотыкаясь о простыню, Константин бросился к смятым на полу джинсам и, едва сняв звонок, услышал вопль:        — Хэй, ты где пропадаешь? Должен был отписаться мне после вчерашнего. Как мне тебе чекины делать, если я даже не знаю, был ли там? Хоть бы строчку черкнул. В инсте нифига не было, ты в своем уме? Кстати, как твоя книга? Ленке главы нужны, релиз уже через четыре месяца. Предлагает «негров» прислать, они вмиг всё закончат. — Олег, Олег остынь. Вчера не было времени. Фотки сейчас пришлю, выложишь как посчитаешь нужным. С книгой всё продвигается нормально, недели через две пришлю уже целиком. — Заедешь ко мне сегодня? Нужно предложения по мерчу обсудить. — Сделай сам, тебе виднее. Я всё равно в этом ничего не смыслю. — Только потом не гони, если что не так? Я в твою башку залезть не могу, ты же знаешь.        В трубке послышалась громкая иностранная речь, смех и ровный женский голос, приглашающий пройти в зрительный зал.        — Всё, Кость, я погнал. Будь на связи, давай.        Не отвечая, Константин повесил трубку и швырнул телефон на кровать. Повернулся к Наталье, которая стояла, прислонившись к пошарпанному дверному косяку. И зачем-то пояснил: — Мой агент звонил, опять какие-то у него проблемы с моим имиджем. — Тебе это нравится? — Не дожидаясь ответа, она прошла через арку в тесную жёлтую кухоньку с масляными томатами на кухонных ящиках. Наталья достала турку, засыпала кофе из старой банки и поставила на плиту. По кухне начал разливаться запах неторопливого выходного. — Что именно? Работать с Олегом? Он настоящий профессионал, хотя иногда и перегибает палку в своём энтузиазме. — Да нет, вся эта публичность: интервью, фотки в журналах, программы по телику, приглашения на всякие тусовки. Не устаешь? — Это моя работа, которая мне хорошо удается. Почему ты спрашиваешь? — Звучит невесело. Ходить постоянно куда-то, быть на виду. Мне больше нравится быть за кадром: видно больше. Да и можно вести себя как хочешь, а не с постоянной оглядкой на прессу. — Комплексы, — Константин затянулся очередной сигаретой. — Вовсе нет: не все гоняются за славой, как ты. Странно, что ты, как «маститый творец людской души», — в ответ на приподнятые брови Константина ответила: — Не парься, в журнале прочитала. Так вот. Странно, что ты этого до сих пор не знаешь. Константин предпочел проигнорировать нападку. — Так тебе нравится твоя работа или нет? — не бросала тему Наталья. — Да, как и большинству. — Скажи это миллионам прохожим там, — она неопределенно махнула в сторону окна. — Вряд ли бы все успешные трудяги с тобой бы согласились. Константин нахмурился. Уже во второй раз за сутки у него возникало чувство, что она думает о нём намного хуже, чем хочет показать. — Слушай, тебе не кажется, что мы с тобой слишком мало знакомы, чтобы я перед тобой начал душу раскрывать? По тебе тоже не скажешь, что ты слишком счастлива. Успешные люди не бросаются в баре от скуки на незнакомцев. Её полуоголенная спина напряглась. Она опустила голову вниз так, что косточки на шее выступили, как у больной птицы. Жест выглядел настолько медленным, что казалось, что ему место скорее в оскароносной драме, чем в реальной жизни. От него веяло глянцевитой трагичностью тридцатых годов. Она медленно выпрямилась, достала из шкафчика две разномастные чашки с картинками, налила кофе, щедро плеснула в каждую виски из пыльной бутылки и поставила их на ярко-зелёную хлопковую скатерть. — Возможно. Да, наверное, так и есть. Я же простая девчонка из среднего класса, которая делает обычные фото колец великого автора любовных романов. Да, мне, похоже, никогда ничего не добиться. Но не смей тыкать мне этим в лицо. Ты ничем не лучше, когда сидишь в баре, умираешь от скуки и выбираешь, кого же в этот раз снять. Фраза звучала размеренно и привычно, как статейка в женских журналах с их уверенной дружеской близостью. Константин глотнул кислую жидкость и поставил обратно на стол. Ситуация была идиотской: познакомиться с девчонкой полсуток назад и уже ввязаться в ссору. Он потер виски, вдавливая пальцы в мягкую кожу. Разговаривать не хотелось. Встав со стула, он медленно подошёл к Наталье. Смотря ей прямо в глаза, потянул её за подбородок и притянул к себе. Её мягкие губы почти не отзывались на прикосновение, тогда Константин сильнее прижал её к себе. Это был утренний поцелуй: медленный, сонный, с привкусом горького кофе и вчерашних впечатлений. Отстранившись, он ещё раз взглянул на неё и выудил первую попавшуюся связную мысль:        — Ты ведь хотела прогуляться?