Опалённые

Константин следил за минутной стрелкой: через почти через шесть минут он выпьет аперитив. Наталья уверенно выбрасывала пустые бутылки, вычищала ящики в кухне от испортившегося алкоголя и открывала жалюзи по утрам, впуская летний свет. Сначала у Константина постоянно болела голова, но он не поддавался привычке. Для его новой книги нужна была ясная голова: пьяные описания фешенебельных отелей больше не подходили. Её не было дома. В последнее время они виделись только по вечерам, потому что всё свободное время она проводила в студии; Олег был от неё в восторге. — Слушай, Кость, та девчонка, что ты мне подкинул, — просто супер. Сегодня делали снимки для, впрочем, неважно, ты её не знаешь, так, однодневка. Не знаю, как Наташа это сделала, но обычная девка из глуши выглядела не хуже Джессики Альбы. Поцелуй её от меня. — Мы не… — Да брось, я же знаю тебя уже сто лет. — Олег редко дослушивал фразы до конца. — Ты бы не стал так возиться с какой-то левой бабой, которую подцепил в баре. А она ничего такая, тебе повезло. Где нашёл? — Ты сам как? — Всё болело. Сдохнуть хотелось, пока валялся там. По-моему, во врачи одни садисты и идут. Спасибо за то, что помог туда устроиться; я не знал, что у тебя есть знакомые за бугром. В нашу пойдёшь — потом будет твоя исполосованная рожа на страницах всех журналов красоваться. Они никогда не обсуждали чувства и личную жизнь. Но оба знали, что годы совместной работы связали их крепче, чем возвышенные разговоры под кофе из бумажных стаканчиков. — Олег, что с «Нищими»? — Когда закончится мёртвый сезон и люди забьют на свои запасы картошки, тогда и будет пресс-релиз. Осенью, короче. Колька уже сделал обложку: парочка целуется ночью на крыше небоскрёба. Круто выглядит, серьёзно. — Мне не придется краснеть? Та голая нога, висящая над пустыней, мне до сих пор в кошмарах снится. Критики ещё пару месяцев ядом плевались. Благо, свалили всё на издателя. — Знаю, лоханулись мы тогда. Мы же не знали, что ты выстрелишь: думали, хорошо, если разойдёшься тиражом тысячи в три. В этот раз всё путем. Ты собираешься свалить летом куда-нибудь? — В августе поеду отдыхать, — Константин не вполне понимал, куда тот клонит. — Оттянись по полной: в сентябре начнутся интервью, съёмки и прочее. Только не психуй, но писать ты совсем не сможешь. Каждый день будем таскаться с промоушенгом. Там и примерные вопросы. Надо порепетировать, иначе будет, как тогда: «мотивы хрен-пойми-чего входят в микс с чувствами героев». Надо мной потом полгорода ржали, что я тебя не натаскал. — Зачем? В тот раз, понимаю, я был ещё неотёсанным деревенщиной, но сейчас… — Вот представь, ты возьмешь и ляпнешь про Наташу, и тысячи грустных девочек по всей России перекинутся на какого-нибудь Пелевина, который будет задвигать про цельность личности. Тебе оно надо? Олег терпеть не мог Пелевина, который отказался от его услуг. «Вы слишком блестящий, как ёлочная игрушка. Мне глаза слепит», — с этими словами он захлопнул дверь перед лицом ещё молодого агента. Константин не мог не признать, что упрямый писатель во многом был прав. Он сам до сих пор боролся с раздражением, когда на экране телефона вспыхивало холёное улыбающееся лицо. Константин давно не видел Лену. Хотя они с Натальей друг друга ни в чём не ограничивали, сложно было, взяв бутылку вина, вечером уехать к другой. Он скучал по её легкому юмору, хорошим книгам на полках и безвкусному растворимому кофе. Лена была другом, с ней хотелось болтать, по-медвежьи сгребать в объятиях, лежать на коленях, пока она перебирает ему волосы, болтать о всяких глупостях, изредка спать на твёрдом диване. Ему не хотелось, как с Натальей, вместе просыпаться, варить кофе, выкуривать сигареты, укутавшись в льняные простыни. С Леной всё было просто. С Наташей? Как угодно, только не легко. С Линой, пресловутой первой любовью, всё закончилось глупо и некрасиво. Наталья зашла в квартиру, обвешанная рюкзаками и сумками с аппаратурой, бросила ключи в глиняную вазочку у входа. Константин стащил с неё вещи и страстно поцеловал её. Она улыбнулась, когда его губы прижались к её, упёрлась руками в грудную клетку и сразу отстранилась: — Представляешь, мне сегодня позвонил глава творческого отдела «Космополитана»! Они посмотрели мои работы и решили, что я им подойду как фотограф для сентябрьского номера. Я не могу в это поверить!  — Ты это заслужила, — сказал он, убирая прилипшие от июльской жары прядки у неё со лба. — Я же продвинулся с книгой, но одна сложность возникла. — Завтра поеду заключать контракт, — Наталья не могла сосредоточиться на словах. — Мне не сказали детали фотосессии, кроме того, что нужен стиль «ревущих двадцатых». Господи, месяц назад меня бы никто даже на порог не пустил. — Олег звонил, — Константину хотелось продлить её редкую радостную возбужденность. — Просил передать, что в восторге от тебя. Мне кажется, он завидует, что не сам тебя обнаружил. — С ним легко работать. У него настоящий нюх на то, что будет продаваться. Она смотрела в сторону, невнятно выговаривая слова: мысли были совершенно не об Олеге. — У меня ещё есть новости, — голос звучал неуверенно. — Звонила моя мама, хочет, чтобы я приехала. Константин внимательно посмотрел в её карие глаза: она не стала бы так смущаться из-за этого. — С тобой. Она хочет, чтобы мы приехали вместе. Мои родители сейчас живут в Подмосковье, и мы редко видимся. Я им сказала, что живу у друзей, но потом ляпнула, что ты парень. Теперь они хотят с тобой познакомиться. Я пыталась их переубедить, но… — Наташа, — она дёрнулась от «домашнего» варианта имени, — всё нормально. Съездим, поговорим с ними. Я бы мог пошутить о том, что ты это все подстроила, но, пожалуй, не буду. — Ты не против? Мы съездим на выходные, и сразу вернёмся. Я постараюсь сделать так, чтобы больше таких просьб не поступало. — Послушай, если бы моя дочь стала жить со странным мужчиной, я бы тоже забеспокоился. Только что мы им скажем? — По поводу нас? — Наталья прошла в кухню и налила стакан апельсинового сока. — Можно сказать, что мы друзья. — Они никогда в жизни в это не поверят. — Я не могу сказать, как есть. Представь, я скажу своим родителям, которые поженились лет в двадцать, и с тех пор даже на свидания не ходили, что мы с тобой живём вместе без каких-то дальнейших планов. Потом жизни не дадут. Нам обоим. Константин думал о том, как скажет, что ему нравится с ней жить, что для него это не просто способ оплатить отдых. Она, разумеется, обрадуется, поцелует его и расплачется, обняв за шею. Как же. Скорее всего ждут подскочившие брови, пододвинутые очки и очередная шутка о сентиментальных писателях. Наталья, тем временем, скинула большую часть одежды и стояла перед открытой дверью в ванную в светло-голубом белье. Строгий критик мог бы придраться к чуть выступавшему животу или нетренированным рукам, но Константину не было до этого дела. — Я так и вижу, как ты потом описываешь «нежно-голубое, как небо в день Пасхи, кружевное бельё, которое подчёркивало трогательную невинность юной девы», — Константин перевёл взгляд на её лицо, не вполне понимая, о чём она говорит. — Господи, да ты даже меня не слышишь. Наталья запрокинула голову, легко засмеявшись. — Чего ты встал? Пойдём. — Она шагнула в глубину ванной. В конце концов, нежно целовать может не только вода.

***

Portishead — Undenied

Арендованный чёрный мерседес скользил по полупустым ранним дорогам. Вдалеке клубился утренний туман, тихо пела инди-группа, чьего имени Константин не знал. Он держал машину строго на разрешённой скорости: не отступался даже тогда, когда недовольные водители обгоняли его и, быстро оглядываясь, скалили зубы и гнали вперёд на хрупких машинках. Обоим не хотелось торопиться. Куда люди вообще спешат по утрам в выходные? Наталья была непривычно тихой всё утро: не отпустила ни одного язвительного комментария. В конце концов, сарказм требует хоть какой-то уверенности в себе. — Не уверена, как всё пройдет, — сказала она наконец. — У меня были очень разные ситуации с родителями. — Например? — Константин глянул на её бледные губы. — Когда я была подростком, и у меня появился первый парень, я привела его домой. Они были очень вежливыми, напоили чаем, мать благосклонно приняла букет цветов… Потом, правда, мне сказали, что лучше не тратить на него время. — Почему? Лина. «Смотри на дорогу, идиот», — цыкнул себе Константин. — Потому что он был бесперспективен. Как мне объяснили, с такими взглядами на мир он в лучшем случае станет мелким предпринимателем, будет перебиваться с копейки на копейку. В худшем — сопьётся. Я взбунтовалась, конечно, но духа ослушаться никогда не хватало. — Ты перестала с ним видеться? — спросил он, не отрывая глаз от дороги. — Нет, мы ходили на свидания, пили дешёвое вино, валялись на крыше, играли в баскетбол. Я фотографировала его ещё на старую мыльницу. Не знаю, куда делись плёнки после моего переезда. Но их слова сидели во мне, и в итоге я его бросила. Меня действительно стала раздражать его флегматичность, а он был в меня влюблён. — Ты не зря его бросила? — словив её недоуменный взгляд, пояснил: — Твои родители были правы насчёт него? — Когда он закончил университет, отучившись на программиста, вместе с другом придумали приложение, которое отслеживает свободные столики в ресторанах по всей Москве. Тогда таких штук было ещё мало, и они моментально озолотились. Сейчас он ездит по всему миру. Женился. Ведёт блог. Я иногда думаю о том, что было бы, если бы я его не бросила. — Вряд ли что-то хорошее, Наташа.

***

Она сидит в простом домашнем платье на кухоньке в типичной хрущёвской пятиэтажке. Лёгкий ветерок врывается в комнату, шевелит цветы в расписных горшках, ворошит вышитые вручную салфетки, тихонько качает последнюю картину дочки. Некрасивая соседка прихлёбывает жидкий чай и отгрызает куски овсяного печенья, поправляя выпадающую из халата грудь. — Что это за книжка у тебя? — в голосе не слышно даже вопросительной интонации. — Да так… — действительно, как тут расскажешь? — Интересная? — Знаешь, я когда-то любила парня, мы с ним жили вместе, хотели пожениться, но потом он уехал в Москву, писателем стал. Это его последняя книга. Дряблый рот открылся, обнажая куски прожёванного печенья. Она говорит, говорит, потому что не может не говорить, потому что мужу о таком не расскажешь. О любви, которую ты сам задушил, плакать не принято. Она думает, что похожа на пассажира междугороднего поезда: спокойно и уютно катится через жизнь. Её муж добрый и работящий, дочка скоро в третий класс пойдет. Ей всё равно, что соседка не поверит, что пойдут слухи. Ни мама, ни общие друзья не упоминают его. Если бы не фото, казалось бы, что она его придумала, чтобы расцветить пресную семейную жизнь. Нет, она была счастлива, но мысли нет-нет, да вернутся к ночам в парке, крепким объятиям на продавленном матрасе и тому, как он будил её, покрывая поцелуями лицо. Вдалеке закричала чайка… Какие чайки в Каменегольске?

***

«Какие чайки в Каменегольске? Действительно, придурок, никаких. Мечтать меньше надо. И это ты ещё рассказывал в интервью, как важно жить сегодняшним днём. Задумался, урод», — от злости Константин надавил на педаль газа, машина рванула вперёд и едва не врезалась хрупкий «жигулёнок» впереди. — Костя, что с тобой? — Наталья оставила вопрос сугубо риторическим. — Ты вообще на дорогу смотришь? Знаешь, я всё думаю, что мы могли бы пожениться и жить сейчас где-нибудь в Малайзии. Пожениться. Вздрогнув, Константин с трудом вспомнил, о ком они говорили. — Не настолько ты его любила, если так легко отступилась. — Я верила в популярную чушь: «если это твоя судьба, то она обязательно вернётся к тебе». Это ерунда. Нет ни судьбы, ни Бога, ни вечной любви. Есть только правильные и неправильные решения. Все. Finita la commedia. Я была глупой маленькой дурочкой, которая слушала родителей и делала, что скажут. Знаешь, как у Сплин: «но день уже как будто на исходе, и скоро без сомнения пройдёт, а с нами ничего не происходит, и вряд ли что-нибудь произойдёт». Самая правдивая песня ever. Не хотела я его искать: верила, что будет лучше — Наталья подтянула колени к груди и положила на них подбородок. — Думала, встречу ещё любовь всей своей жизни. Константин сжал покрепче руль, и прибавил скорость, обгоняя машины. — Ты его любишь? Или любила? — Думаю, нет. Мы были слишком уж молоды. — Тогда зачем об этом думать? Парень выбился в люди, нашёл женщину, построил карьеру, живет в свое удовольствие. Смотри лучше за собой, а не вырывай кусочки из чужой жизни. К тому же, ты не знаешь о его личной жизни. Может, он каждый день на грани суицида. Больно обоим. Вой молодого голоса под радостное банджо. Разогнав туман из язвительных фраз, Константин спросил: — Почему ты думаешь, что у тебя плохая жизнь? — Нет, я так не думаю, — она объясняла медленно, будто нерадивому ученику, — у меня отличная работа, я живу в хорошем месте, у меня есть друзья, с которыми можно пропустить бокал вина за ужином. Пауза. «Размечтался, придурок». — И ещё ты. Мне повезло, что я тебя встретила. — Наташа посмотрела на него и поправила очки. — Только это не так весело, как мечталось. — Всё со стороны выглядит веселее, чем на самом деле. Я писатель. Казалось бы, куда креативнее? Но от походов за молоком и унылых будней всё равно никуда не деться. — Мне казалось, что жизнь должна приносить огромную радость. Но пока единственное, сколько я ни бьюсь, чего я смогла добиться: «У меня неплохая жизнь». — Так у всех, наверное. Овсяное печенье, шампанское, парк, одеяла. Боже, может, найти её телефон? Под звуки банджо остатки неприятного разговора уплывали вместе с грязно-серыми облаками. — Мы уже подъезжаем, сверни там направо.

***

Они оказались в небольшом посёлке. Кирпичные и кованые заборы, аккуратные туи. Семьи в спортивных костюмах сидели на верандах и, воспитанно смеясь, пили чай из советских чашек. Разряженные дети вели на поводках радостных маленьких собачек, стараясь держать спину ровно и подражать взрослым в уверенной манере разговаривать. От домиков веяло покоем, основательностью и финансовой стабильностью. Константин вспоминал скособоченные домики и типовые многоэтажки Каменегольске: безрассудная упадочность была роднее. Они завернули на дорожку, ведущую к большому кирпичному дому. На крыльцо вышли две фигуры, почти скрытые туманом: низкая пухлая женщина и высокий, высохший мужчина. Они стояли, не касаясь друг друга, и воодушевлённо махали руками. Константин едва поборол желание пригладить волосы и оглядеть одежду. — Мама! — Наташа выскочила из машины и некрепко сжала женщину в объятиях. — Это Константин. Помнишь, ты читала его книги? Константин чуть не умер там, на свежевымытом крыльце крепкого дома. Стоя позади жены, сухощавый мужчина смотрел на него и мягко улыбался. — Здравствуйте, я Любовь Александровна, а это мой муж, Леонид Григорьевич. Мы рады наконец с вами познакомиться, Наташа много о вас говорила. Мужчины пожали руки, и они направились в дом. Константин жалел, что услышал историю о парне-программисте. Так бы его тронул и тёплый приём, и заботливо застеленная кровать, и свежеиспечённый лимонный пирог. Когда они пообедали, и Наташа ушла с отцом, Константин понял, что пришло время для допроса. — Наташа говорила, вы занимаетесь писательством. — Да, так получилось: я с детства мечтал писать книги. Кажется, у вас свой бизнес? — У нас с мужем небольшое дело по продаже мебели ручной работы, — поставленный голос отличал бывшую учительницу. — Как вы с ней познакомились? — В феврале мы столкнулись в одном кафе и случайно разговорились, сидя за барной стойкой. Потом ещё пару раз встречались, как друзья, и постепенно это перетекло в нечто большее. Это была настолько рафинированная версия правды, что Константину казалось, что у него сейчас зубы заноют. «Только про свадьбу ничего не ляпни, иначе она вообще больше с тобой не заговорит». — И сейчас вы живёте вместе. Через месяц едете в отпуск. Звучит как серьёзные отношения, что бы там Наташа ни говорила. Она всегда была такой выдумщицей. Представляете, её любимой книгой в детстве был «Питер Пэн». — Да, так получилось. Мы проводили вместе столько времени, что решили, что легче съехаться. У меня квартира больше, поэтому проще было ей жить у меня. Она молчала и медленно вытирала руки о вафельное полотенце. — Скажите, Константин, что вы думаете о моей дочери? «Приехали, называется». — Она красивая, очень талантливая и запоминающаяся девушка. Мне с ней приятно проводить время. — Константину вдруг пришли в голову все книги с перекрёстными допросами, что он когда-либо читал. — Понятно. Разумеется, я не буду ей этого говорить, она не поймёт. Вы взрослый человек и должны серьёзнее отнестись к моим словам: вам не стоит быть вместе. Константин из вежливости приподнял брови. Не то, чтобы его интересовали её аргументы. — Почему вы так думаете? — Он погладил тёплый фарфор чашки. — Дело не в разнице в возрасте, а в том, что вы ей наскучите. Она не способна остановиться ни на одном человеке. В какой-то момент вас станет раздражать её инфантильность: вы же взрослый, ответственный мужчина. Если она на тот момент уже забеременеет, вы поженитесь, и оба будете несчастны. — Мне кажется, вы ошибаетесь. — Для Натальи не существует такого понятия, как «чувства других людей». Все от этого устают, рано или поздно. — Мне она не кажется равнодушной. Извините за эту интимность, — Константин добавил в голос металл, удобно скрывающий нервозность, — но она довольно страстная девушка. — Разве? Просто вы ослеплены ею. Вот увидите, проблемы ещё появятся. Мы с моем мужем прожили вместе тридцать лет не потому, что у нас магически совпали характеры. Брак — тяжёлая и нервная работа, которую недооценивают. Единственный человек, который мог бы её выдержать, это её первый парень: стальной человек, даже жёсткий; не парень, а кремень. Но она и его бросила, убив шанс на счастье. Глупая девчонка. Константин едва сдержался, чтобы не бросить чашку. Тонкие пальцы вцепились в фарфор. — Насколько я знаю, вы сами посоветовали ей его бросить. — Да, это было как моё мнение, так и мнение моего мужа, что ещё раз доказывает, что у неё абсолютно нет твёрдости и характера. Какой нормальный подросток слепо послушается родителей? Она всё мечтает, строит свои бесконечные воздушные замки. — Она многого добилась. Не знаю, слышали ли вы о том, что её пригласил поработать один из ведущих журналов. — Да, конечно. Она об этом говорит последние дней десять уж точно. — Любовь Александровна мерно протирала ряд чашек, выстроившихся вдоль мойки. — Но мы оба знаем, как она получила эти заказы. Только не смотрите на меня так, будто ничего не понимаете. Не вчера родилась, уж поверьте, — она фыркнула. — Вы ошибаетесь. — Господи, давайте не будем об этом. Вам не идёт врать. Удивительно, что вы стали писателем. — Чего вы добиваетесь? Не сочтите за грубость, но я сомневаюсь, что моё психическое здоровье — ваш приоритет. — Её предыдущий парень, с которым они тоже вместе жили, после ссоры с ней уехал из дому. Она отпустила его в ужасную грозу. Он врезался в машину на встречной: дороги были скользкими, и в темноте он слишком поздно заметил пешехода. Трое погибших. И он был сыном моей старой подруги, которая слегла с инсультом и никогда полностью не оправилась. — Это была ужасная случайность. Мои соболезнования по поводу вашей подруги, но Наталья не могла знать последствий. — Поверьте, она не судит себя сколько-нибудь объективно. Наталья живёт в мире золотых рыбок. И сама же от этого страдает. Оставьте в покое мою дочь, она не создана для семейной жизни. Только Константин хотел возразить, как хлопнула входная дверь, и в прихожую ворвались разгорячённые голоса: — Мама, мы дома! Отец был прав, ваша новая коллекция — что-то невероятное. Я приеду на следующей неделе с камерой, потому что это надо как можно скорее вывешивать в сеть. — Благодарю вас за то, что помогли ей с работой. Наталье это определённо пойдёт на пользу. Подумайте над моими словами, Константин, — голос опустился на полтона. — Не ломайте себе, как и ей, жизнь. Лучше пишите свои книги: красивые сказки у вас выходят исключительно хорошо.