Радуга застывшая в камне

Не бетчено!

— Преступление, — продолжал он медленно, — то же произведение искусства. Не удивляйтесь: преступление далеко не единственное произведение искусства, выходящее из мастерских преисподней. Но каждое подлинное произведение искусства, будь оно небесного или дьявольского происхождения, имеет одну непременную особенность: основа его всегда проста, как бы сложно ни было выполнение. © Г.К. Честертон «Странные шаги»

      Лиса неотрывно наблюдает за единственной Асука. Странная. Опасная. Красивая и… Брошенный в грязь драгоценный камень, который люди по ошибке спутали со стекляшкой. Шан всё никак не может определиться с тем, что испытывает, глядя на этого детёныша внезапно оказавшейся воплощением давней мечты старого змея — Той Кто Способен Видеть Души Ёма. Ненормальной Асука чьи искрение чувства способны зажигать утерянный свет в душах Ёма. Змей защищая святилище не знал об этом, не знал, когда его разрывали на части, не знал, когда атаковал сильнейшего из разворошивших змеиное логово охотников.       До рассвета оставалось больше часа, когда защита клана Асука вопреки всем правилам и известным лисе законам ожила, а из пещеры, ведущей в святилище спустя меньше десяти минут появилась Наследница. Взгляд детёныша в изорванных ритуальных одеждах казалось не был способен оторваться от лица возглавляющего охоту на их стаю ёмы. Он был знаком ей. Он был для Наследницы своим. Она не хотела верить своим глазам.       — … Кин, — с едва различимым всхлипом произносит Наследница и жажда крови и разрушений мгновенно покидают главного Охотника. Миг и перед Наследницей стоит лучащийся счастьем и чуть ли не собачьей преданностью в глазах человеческий мальчишка в котором даже ей, Шан, сложно заподозрить Охотника, несмотря на то, что она достоверно знает, что это он.       — Митсуко, пора домой. Мама испекла твои любимые булочки с изюмом, если не поторопимся, то отец… — Охотник растерянно замолкает, когда Наследница шарахается от него как от прокажённого.       — Мой дом сожжен. От него остался только пепел. Ты своими руками оборвал нить жизни женщины, подарившей мне эту жизнь… генерал Джедайт. То, что Вы недолгое время в этой жизни играли роль моего брата Вашей сути не в силах изменить, — омертвевшим голосом говорит бледная как полотно Наследница. — Вы всё так же стремитесь растоптать меня, лишить всего, что мне может быть дорого.       — Митсуко… — детёныш вскидывается, в светло карих глазах вспыхивают золотые блики, а в следующее мгновение в ней пропадают эмоции, словно она их перестаёт испытывать совсем и не одно из доступных лисе чувств не способно опровергнуть столь странный для Шан факт.       — Я Тамаэ наследница клана Асука, а со временем и его Глава. Сакураи Митсуко мертва уже на протяжении многих лет и её не вернуть невесть что возомнившему о себе ёма.       — Митсуко, прекрати. Тебе больше не нужно ничего бояться. Никто из этих монстров больше не причинит тебе вреда, я позаботился об этом, — ласковым голосом начинает уговаривать Охотник, вот только когда он пытается ухватить Наследницу за руку натыкается на защитный барьер.       — Единственный монстр которого я боюсь это Вы, генерал, — улыбка сходит с лица Охотника будто дешевый грим — уже не человек, еще не ёма. Охотник выглядит отвратительно и откровенно жалко.       — Королева Берилл была права для того, чтобы спасти тебя гибели этих монстров недостаточно…       Шан невольно передёрнулась от воспоминаний о том, что сотворил Охотник после этих слов, как плыла реальность превращаясь в жуткий кошмар, а израненный ничего не соображающий от боли и слабости старый змей отдал последние крохи собственной жизни на то, чтобы ранить главного Охотника и не дать ему разрушить святилище всё еще остающееся до рассвета уязвимым. Шан не забыть того мига, когда маленькие пальчики Наследницы касаются одной из огромных голов старого змея и делает то, что считалось невозможным.       …Тело ёмы начинает стремительно таять, открывая взору темную неясную фигуру, напоминающую человеческую, которую оплетает какое-то засохшее растение, а прямо над центром предполагаемой груди висит черный кристалл. Охотники и стая застывают оглушенные и обездвиженные силой, исходящей от маленькой фигурки в дорогих лохмотьях.       — Ами-но-Аме! — уверенно зовёт старого змея детёныш и… ушедший во Тьму ёма ей отвечает, о чем они говорят не разобрать, но, когда черный кристалл доверчиво опускается на ладонь Наследницы и она приблизив руку ко рту и тихонько дует — в маслянисто черной глубине вспыхивает едва заметная искорка. Асука раздувает искру до ослепляюще яркой звезды. Засохшее растение меняется, превращаясь в раскрытую бело-голубую кувшинку на груди… души старого змея. Звезда, заняв место в кувшинке уходит вместе с ней в глубину призрачного тела       — Доброй дороги, — с грустной улыбкой желает старому змею Глава клана Асука.       — Серенити?! — словно смертельно раненый зверь кричит главный Охотник. Рассвет озаряет владения клана и только это спасает стаю и единственную Асука от гибели, отчаянье и ненависть Охотника искажают мир делая его подобным ночному кошмару…       Шан трепетала от счастья, когда Глава клана Асука рассказала оставшимся в живых членам стаи о том, кем является, но вот тот приказ что последовал после и его причины откровенно пугали лису. Подвергать малейшей опасности Ту Что Способна Видеть Души Шан не хотелось. Лиса бы предпочла, чтобы Тамаэ оставалась воином, даже если это означает что многие из тех, кто до ухода во Тьму принадлежал к их стае останутся там на вечно. ***       Последние несколько суток отпечатались в голове размытыми картинками смысл которых то и дело ускользает от меня. Папа лежит на алтаре получая подпитку от накопленной за несколько тысяч лет магической силы, но не спешит приходить в себя. Жуткие раны нанесённые ему во время нападения давно исчезли не оставив следа и мне казалась что он просто спит. Иллюзия сна настолько реальна, что мне хочется коснуться его плеча и потрясти. Позвать папу так громко, чтобы глухой на другом конце земли вздрогнул! Только он не дышит, а сердце бьётся с умопомрачительной скоростью в один удар примерно в шесть-семь часов. Он жив и это единственное что удерживает меня от того, чтобы закатить крупномасштабную истерику потому, что я просто не могу себе представить, как смогу смотреть ему в глаза, когда он очнётся и увидит вместо достойной наследницы жалкое скулящее о своей никчёмности существо. Я просто знаю, что, если сорвусь остановить меня будет некому. От всего человеческого состава клана Асука остались только мы. Что предателей, что верных членов клана постигла одна судьба — смерть им принесли ёма. И если наши люди гибли под атаками натравленных Тёмным королевством чужаков, то предателей отправляли на перерождение бывшие товарищи.       Там, за пределами святилища Асука — Хаос. Изрытая и выжженная земля, обломки зданий, изломанные остовы деревьев, разлагающиеся тела людей, животных и ёма. Ядовитый туман закрывает небо маслянисто черным облаком. Крохотная часть поляны перед святилищем удивительно прекрасна. Золотые хризантемы цветут, испуская чарующий аромат, смешивающийся с ароматом цветущего у самого входа дерева дикого мандарина. Зло оставленное одним из генералов Тёмного королевства на земле клана Асука не в силах преодолеть этой хрупкой на первый взгляд преграды.       — Асука-сама, — окликает меня огненно-рыжая девчонка по виду ненамного старше меня самой. У меня не сразу получается сообразить кто она и что именно ей надо и от кого именно.       — Как продвигаются приготовления, Шан? — тихо спрашиваю я с трудом заставляя себя отойти от алтаря.       — Вы уверенны, что готовы пойти на подобное госпожа? — вместо ответа спрашивает ёма обеспокоенно заглядывая мне в глаза. — Вы сами говорили нам, что если выберете путь целителя, вместо предназначенного самой судьбой пути воина, то после ритуала ослабнете и на ближайшие четверть века ваш магический дар…       — Я вижу их души, Шан. То как они отчаянно рвутся из глубин Тьмы. Как не в силах подняться на поверхность они теряют накопленные воспоминания и эмоции. Как замирают, ожидая нового шанса на воплощение. Разве цена в четверть века слабости в обмен на возможность спасти их всех настолько высока? — лисичка поджимает губы, зло сверкает глазами. Не выдержав моего взгляда откровенно скалиться, прежде чем с тихим рыком начать с отчаянной злостью выговаривать мне.       — Все ёма прекрасно знают, откуда они приходят и куда им суждено возвратиться! Уже то, что смерть не является и для нас концом пути наполняет наши сердца радостью! Мы все считаем Ваши действия не оправданными! Риск, на который Вы идёте…       — Шан… — лиса замолкает вглядывается в мои глаза и обернувшись в звериную форму убегает.       Тихо.       Как же тихо вокруг.       Кажется небо вот-вот упадёт мне на голову. ***       Посреди ярких красок императорского дворца небольшая группка детей в черных траурных одеяниях выделяется грязным и не уместным пятном. Всё что осталось от некогда исполненных величия и хранящий тайные знания магических кланов. Кланов с которыми очень долгое время не могла не считаться Императорская семья. Гордо выпрямленные спины, отсутствия эмоций на лицах, едва заметные проявления нервозности и страха в движениях — непомерная гордость, доставшаяся им от предков, мешает им проявить должное уважение перед императором. Они склоняют головы только в той степени в которой это делали их родичи и… Император не намерен подпитывать ничем не обоснованную гордость одарённых детей они должны осознать своё положение и смериться с произошедшими переменами.       — Клана Асука больше нет, — говорит Император в лицо склонившей голову в коротком поклоне девочке. Фактически она удостоила Императора только лёгким кивком. — Ни монстров стерегущих его покой, ни знаний — только пепел и прах.       — Таково Ваше решение, Император? — спрашивает этот ребёнок.       — Такого моё решение, — девочка прикрывает глаза. Не сдержавшись Император требует. — Склонись! Так как это и подобает делать безродной перед своим Императором!       — «… И брат мой, пока ни один из наших потомков не будет гнуть спины перед другим, стража не покинет своих постов и будет хранить семью Императоров…» — процитировала одну из древних рукописей девчонка не спеша выполнять приказ и даже посмела требовательно и прямо смотреть в глаза Императору словно ожидая что он передумает!       — Стража! — девочка дёргается, стража шокировано таращиться на правителя словно не в силах осознать отданный им приказ. Для стражи, чьи предки поколениями служили Императором происходящее на их глазах сейчас немыслимо.       — Таково Ваше решение, брат мой. Для Вас, как Вы этого и желали, клана Асука больше нет. Ни монстров стерегущих покой благословенной земли, ни знаний текущей вместе с кровью по моим венам — только пепел и прах, — девочка опускается на пол, но как только её лоб касается пола сияющая роскошь дворца тускнеет — темнеет позолота, прахом осыпаются дерево, бумага и ткани, сереют и начинают потрескивать камни грозясь зазмеиться множеством трещин. Девочка поднимается и разворачивается к выходу, но другие клановые дети обступают её, не давая возможности пройти мимо них не потеряв лица.       — Сливы весенний цвет       Дарит свой аромат человеку…       Тому, кто ветку сломал,*- цитирует чужие стихи дочь своего отца.       Императору не видно её лица, но странная светлая грусть в звонком детском голосе заставляет болезненно сжаться сердце. Император резко выдыхает осознавая, что собственная гордость ослепила его, и ему, как и кому-то другому из Императорской семьи больше не назвать эту юную благородную деву сестрой.       — Этой простолюдинке не место ни во дворце, ни в тюрьме.       Дети расступаются, и последняя из Асука покидает утративший былое величие дворец Императора. Некоторое время спустя с помощью обученных вне кланов, одарённых вернуть внешний вид дворцу удаётся, но в остальном успеха добиться не получается, они не в состоянии понять принципов, по которым работала защита, некогда установленная Асука. Маги, что кичились силой своих современных и научных знаний не могли уловить даже следов от работавших на протяжении столетий заклятий! «Да и были ли они вообще?! Наверняка это клановая использовала на дворце какое-то проклятие!» И Император мог бы согласится с этим, но… В тот момент, когда лоб последней Асука коснулся пола, аромат мандарин** окутывающий дворец, сколько он себя помнил, исчез, оставив только заставляющий слезиться глаза и першить горло запах пепла. Сестра унесла аромат мандарин с собой и ни сила, ни власть, ни магия не способны были вернуть его обратно.       Наблюдая за закатом и вспоминая недавно прочитанный отчет людей, приставленных следить за последней Асука, Император прочувствовав сердцем причины светлой тоски сестры потерянной из-за неуместного проявления гордости:       — Увы, в руке моей,       Слабея неприметно,       Погас мой светлячок…*** _____________________________________ *Тиё (1703—1775) перевод Веры Марковой **символика Асука цветок: Citrus tachibana то есть дикий мандарин. Дерево: Zelkova serrata, то есть японский вяз. (поправьте если не права) ***Кёрай (1651—1704) перевод Веры Марковой       Я помню, как покидала дворец Императора. В голове было совершенно пусто. До звона в ушах. Хотелось плюхнутся на пузо, обнять Землю руками и ногами и разрыдаться. Но я медленно шла с неестественно прямой спиной и сухими до рези глазами. Хотелось бы верить в то, что я величественно шествовала, но сомневаюсь, что тогда я смотрелась именно так. Испуганный воробей, застигнутый в полёте внезапно налетевшим ураганом — какое тут может быть величие?       На небе нет и маленького клочка водяного пара. Оно давит на меня своей незапятнанной чистотой и траурные одежды кажутся мне особенно тяжелыми и тёмными при радостном свете солнца. Знания клана Асука ставшие неотъемлемой частью меня в ту роковую для всех кланов ночь не дали мне вовремя усомниться в том, что под сводами дворца Императора я получу поддержку и помощь, как получил её отец в своё время, как и другие Асука до него. Я не склонила должным образом головы перед Императором. Изменилось ли хоть что-то, если бы я ниже опустила голову и стала прятать взгляд как это сделали другие?       Время идёт, а я не могу думать ни о чем другом сидя на скамейке в общественном парке. Людской поток огибает меня словно прокажённую. Сила кланов иссякла за одну ночь и люди еще не успели привыкнуть к тому, что такие как я больше не имеют ни власти, ни статуса — нас самих больше нет.       — Тамаэ-сама…- доносится до меня словно через вату чей-то обеспокоенный голос я отрываю взгляд от невинных небес, чтобы увидеть глаза смутно знакомого мне человека.       — Вольфрам…- произношу я имя, резкий порыв ветра срывает с деревьев листья холодной змеёй скользит по шелку заставляя прийти в себя и понять допущенную ошибку. — Прошу прощения, я, как и Вы обознались. Кланяюсь и спешу покинуть ставшее резко неуютным место. Внутренности словно кислотой обдаёт от дошедшего с опозданием осознания в очередной раз круто изменившегося положения вещей.       Он выше меня по положению, и я была обязана склониться ниже.       И в этом некого винить кроме меня самой.       Судорожно вздыхаю, глаза начинает застилать солёная влага, но словно чувствую на себе привычно строгий взгляд Рин-сенсей и непролитые слёзы исчезают как по волшебству. Отгораживаюсь от туманящих сознание эмоций оставляя только чистый незамутнённый ничем разум. Ичиро идёт слева, отставая на пару шагов словно приклеенный, словно так и надо и ничего не изменилось со времени нашей с ним последней встречи. Он выглядит совсем взрослым, а я как была мелким недоразумением, которого еще нужно взглядом поискать чтобы не наступить, так и осталась. Нэцкэ, блин, а не девушка.       Мне целых тринадцать лет, и я бомж в богатых шмотках у которого и одной ены за душой нет. Идти кроме скрытого ото всех святилища некуда хотя после принятого Императором решения даже оно не принадлежит ни мне, ни отцу, ни моим потомкам.       С трудом найденное самообладание начинает трещать по швам. Сознание отчаянно сопротивляется, не желая думать ни о чем кроме приносящих мучение фактов.       Так. Решаем проблемы по возможности, и первая из них следует у меня за плечом и не спешит отставать. О, боги, по чему он так вовремя появился? Или нужно спрашивать: «благодаря кому»? Шел бы Ичиро ближе обязательно выразительно бы стала коситься в его сторону в соответствии со своим новым статусом, а так… Кстати, а это вполне может сработать!       — Прошу прощения, Ичиро-сан, но Вы могли бы не ставить себя в неловкое положение относясь к простолюдинке в несоответствии с её статусом? — остановившись и повернувшись к нему в пол оборота спрашиваю я, в прямом смысле вбитые в меня правила поведения лезут из меня как тесто из кастрюли — сколько крышкой не прикрывай хоть немного да наружу выползет.       — В несоответствии со статусом? — словно эхо повторил он.       — Клана больше нет. Не мне, безродному ребёнку, оспаривать решение Императора, — снова кланяюсь и продолжаю путь.       Далеко уйти не успеваю, горячая ладонь касается моего плеча заставляя развернутся, я резко вскидываю голову намереваясь с честью выдержать очередное испытание судьбы, вот только Вольфрам садится передо мной на корточки намеренно позволяя смотреть на себя сверху вниз, а в глазах… Почему он меня так ненавидит? Почему не может остановиться?       — Ты теперь свободна, — «и ты явно желаешь посадить меня на короткую цепь со строгим ошейником»       — Не такой ценой… — я отрицательно качаю головой и не собираясь ничего пояснять повторяю. — Не такой ценой… Прошу прощения, но нужно идти, мой внешний вид смущает окружающих и вводит в заблуждение. Стоит его сменить, чтобы избежать дальнейших неловкостей. Я снова не успеваю уйти. Катастрофически.       — Тебе некуда идти.       — И ты предлагаешь мне пойти на службу Императору в качестве одного из его слуг? — искренне удивляюсь я. — Такой выбор уже перед Асука ставили и выбор остался тот же.       — Никто в Японии не пойдёт против воли Императора.       — «…Никто в Поднебесной…» — словно эхо откликаюсь я на его слова. — Мой предок надеялся, что на островах где растут золотые хризантемы не появиться тот, кто скажет нам подобных слов.       — Золотых хризантем не существует, есть только золотистые…       — Как опрометчиво верить только в то, что видел своими глазами… Ни ты, ни император не желаете слышать наших слов и предостережений, — не скрывая горечи и обиды говорю я. — И всё-таки… Нас пытались уничтожить люди, присягнувшие на верность Тёмному Королевству. Может быть сейчас перемены не видны, но однажды жителям Земли придётся склониться перед Светлой или Тёмной королевой. Пройдёт немного времени и воины чьи силы за гранью человеческого понимания встанут подле своей драгоценной принцессы.       — Тебя? — я удивлённо хлопаю ресницами, не понимая, как Ичиро вообще пришло в голову спросить подобное. Они с Джедайтом случайно не братья? Напряжение последних нескольких суток вырывается из меня жутковатым, каркающим смехом и я с поражающей меня саму ненавистью в голосе говорю:       — Никогда, — чувствуя внезапно накатившую на меня слабость, упрямо повторяю: — Этого никогда не случится.       Силы начинают стремительно меня покидать. Казуо подхватывает меня не давая упасть скрывает своими вороньими крыльями от чужих взглядов.       Тихо.       Как же тихо вокруг. Кажется небо упало на меня и я разбилась в месте с ним на множество мелких осколков. *** Хэйвануши мечется словно тигр в клетке он в царстве снов и не может вернутся в тело, а дочь… — Гея! — зовёт мужчина в отчаянье и падает на колени перед озером, показывающим происходящее с его дочерью события. То как после сказанных ей не обдуманных слов жизнь начинает стремительно покидать её тело. — Напрасно сотрясаешь воздух, чужак. Отсюда её тебе не дозваться, — раздаётся из-за спины мягкий чарующий голос. — Вот если бы на твоём месте была юная принцесса… — Кто ты и о чем ты говоришь? — сумев почти мгновенно взять себя в руки глава клана Асука стремительно поднимаясь с колен и разворачиваясь к неожиданной собеседнице. Женщина внешне очень сильно напоминает Рин, вот только та никогда бы не позволила себе надеть полупрозрачную тёмно-синюю тогу. Порождение мира снов по мнению мужчины было, как минимум странным. — Кто? Можешь звать меня Нюкт. Ведь когда-то меня так звали, как когда-то твою дочь звали Берилл, — усмехается женщина. — И я говорю о ней, ведь это единственное что тебя волнует верно? Не гибель людей. Не гибель ёма. Только она. Только её жизнь. — Как мне спасти её? — не спорит, но и не соглашается мужчина, на что женщина радостно улыбается, словно получив какой-то подарок. — Тебе об этом уже говорили. Ты должен найти и освободить того, кто дал тебе возможность стать отцом, Её Высочества. — Как я могу это сделать, будучи запертым здесь?! — Может потому, что здесь заперт и тот кого ты ищешь?