Battlefield of love

Жмурясь от слепящих лучей и попутно заклеивая пластырями многочисленные царапины на лице и руках, Дом говорил с самым благодарным слушателем. С самим собой. — Рассвет. Почему у всех рассвет ассоциируется с началом чего-то нового? Солнце не ластик, стирающий предыдущий день. Оно даже не убирает сочащуюся из всех щелей прошлого дрянь. Это больше похоже на добровольно-принудительно покупку ежедневных лотерейных билетов в надежде на удачный приз, а не магнитик на память. Хотя магнитики, кажется, там тоже выдают, потому что я слишком хорошо помню, что приобретённую бумажку у меня уже не первый раз вырывают из рук, а самого пинают в грязь. И сидишь потом, ждёшь нового дня ради нового билета. А пора уже просто брать и вламываться в продающий их киоск. И Ховард уже довольно детально знал, как будет осуществлять свой налёт на судьбоносное заведение. Глухое непонимание, укреплённое обеденным инцидентом, окончательно убедило его в необходимости принимать решения самому, не дожидаясь очередных запутанных обстоятельств и намёков, пока возможность ещё не упущена. Вопросы без однозначных ответов, копившиеся с момента как такового появления сержанта в жизни рядового, непривычно волновавшие его с известия о начале броска через живописное графство и буквально хлынувшие потоком, когда рука Беллами легла на его плечо в самый первый день операции, уже переполнили черепную коробку. «Начать хотя бы с того, зачем он все-таки меня позвал к себе. Позвал, рассказал о раке... потом уже не помню чья рука оказалась у другого в штанах. А на следующее утро меня выгоняют пинком в живот. И это лишь за проявление неравнодушия к его гребаной жизни. Заикнулся бы о лечении — получил бы пулю в лоб из рандомной винтовки. А эти винтовки, кстати говоря, зачем с собой таскать? Любой дефект — снижение точности, и здесь не лучшие полевые условия... И если даже забыть, как вчера он напрямую высказался.. Якобы спал со мной ради "анализа", хотя это, по-моему, полная чушь; понять, зачем он признался мне в том, что болен, я не могу. Черт возьми, он же не думает, что я буду молчать в тряпочку? Он со своими психологическими уловками вообще не упустил моих чувств к нему?» Заметив, что мысли его подошли к опасной границе, перейдя которую хочется просто забыться и кричать о том, как жизнь сложна и несправедлива, Ховард оборвал себя и снова начал прокручивать в голове нюансы задуманного, но в эту минуту из ближайшей палатки вышел, видимо, дежурный солдат, опять виновато опустивший глаза, поймав на себе пристальный взгляд рядового. Помявшись немного у входа, крайне неудачно изображая заинтересованность в траве под ногами, он проскользнул обратно и начал будить товарищей. Дом лишь довольно хмыкнул, ощущая некоторое превосходство в своём положении "чужого". Безликие сослуживцы без грамма собственного мнения были идеальной живой силой, никогда не оспаривающей приказы и готовой молча умереть, лишь бы иной раз не открыть рот перед командованием. Своё отличие от большинства из них Ховард понял уже давно, но уверенность в собственных силах никогда не была ему так нужна, как сейчас. _______________ —...учитывая вчерашний перерыв и обязательный трехдневный план, сегодня мы покрываем двойное расстояние и вечером приходим на базу. Не успевшим выспаться неженкам не завидую и не сочувствую. Все ясно? — Так точно! Люди часто меняются в короткие сроки, но сержант за ночь просто сдал. Зрачки смотрели из тёплых впадин, скулы стали ещё острее, а белый шрам почти сливался с тоном лица. Хотя твёрдая осанка и неприветливо горящие искры в глазах так же красноречиво подтверждали статус жесткого командира, даже простому обывателю было понятно, что железный стержень внутри него заржавел и готов был сломаться. («До чего он себя довёл... Он же не пройдёт двойную дистанцию».) — Вы знаете, кто забирает часть моего груза, как в прошлый раз. Будут повреждения — лично позабочусь о персональном подвале. Живо! — Сэр, — тихо подошёл рядовой к Беллами, бдительно смотревшему, как в паре десятков футов от него остальные члены отряда аккуратно упаковывают футляры с уже известным Дому содержимым. Лучше спросить прямо. — Почему я не получил от Вас дополнительный пакет? — Выучили слово "сэр"? Потому что Вам не хватило, рядовой, — устало ответил сержант, даже не оборачиваясь. — Лучше повторите устав, мне надоело делать выговоры относительно Вашего общения со старшими по званию. — Мэтт, — Дом порывисто схватил за локоть уже собиравшегося вернуться к солдатам сержанта. — Послушай, так просто нельзя. Что с тобой происходит? Что с нами происходит? Что... Не дав Ховарду договорить, Беллами резко схватил его свободной рукой за нижнюю часть лица и больно сжал пальцами щеки. — Давай ещё раз проясним. Со мной происходит то, что должно происходить, Ховард. И нет сейчас никаких нас. Пойми, идиот: есть я, твой непосредственный начальник, и есть ты, сопливый солдатик, единственное предназначение которого — слушать меня. И если у тебя есть гениальный план о том, как запереть меня под капельницами, то постарайся забыть его. Все уже устроено и уложено: справки, врачи, выписывающие справки, начальство, знающее о врачах. Любая твоя выходка станет помехой в огромной коррумпированной системе, и тебя просто заткнут, потому что доказательств у тебя ноль. Если ты вообще не окажешься в больнице ещё раньше, скажем, потому что случайно напоролся на нож, — с каждым новым словом давление на челюсти Дома увеличивалось. — Мне дорогá моя свобода и предоставленные ей возможности, и не пытайся отнять её у меня, если я что-то для тебя значу... — Отряд построен, — доложил нетвердый голос одного из вернувшихся солдат. Ещё пару секунд посверлив Ховарда взглядом, Беллами разжал тиски, что-то бросил о том, что давно пора было, и, махнув рукой в направлении "вперёд", первый двинулся в чащу, увлекая за собой подчиненных. Хмыкнув и подняв брови, Ховард последовал за ними в качестве заключающего. __________________ Обычно умиротворяющее спокойствие леса в минуты тоски не дарит облегчения, а лишь угнетает сильнее. Каждая сломанная тяжелой обувью ветка, встрепенувшаяся птица, незамеченная яма, севшее на лицо шестиногое нечто раздражают и без того натянутые струной чувства. Мысли утомлённых солдат негласно сводились к тому, что любители пеших прогулок по диким местам должны быть либо невероятно терпеливыми, либо просто любить издеваться над собой. Наверное, это был тот редкий случай, когда Дом разделял мнение сослуживцев. Рваный темп ходьбы и общая усталость выжимали жизненные силы, но мелькающий впереди силуэт сержанта, казалось, принадлежал запрограммированному роботу, не знавшему желания упасть на мох или хотя бы приложиться к бутылке с нагретой от солнца водой. Впрочем, это была лишь иллюзия. Машины никогда не кашляют себе в ладонь. Во время остановки на короткий привал сержант первый раз повернутся к отряду. Приток крови к его лицу был словно перекрыт жестким воротником, настолько неизменной осталась аристократическая (если точнее, мертвенная) бледность. Мокрая от пота одежда кое-где почти вплотную облегала его фигуру, а общий вид теперь скорее напрашивался на сравнение со сбежавшим из анатомического музея экспонатом. Но даже сейчас Беллами слегка трясущимися руками вынул из кармана неизменную коробку с зажигалкой и жадно затянулся, закрыв глаза. («Как школьник, бегающий в курилку на маленькой перемене».) Не желая смотреть на то, как Мэтт помогает транспорту тёмной обладательницы острого сельскохозяйственного инструмента избежать пробок по пути к месту назначения, Дом отвернулся и попытался запихнуть в себя жалкие остатки того, что находилось в жестянке, но за несколько минут ковыряния содержимого в горло не пролез ни один кусок. Списав это на волнение, он было снова задумался о последних словах сержанта, что-то про «если я что-то для тебя значу», но пара хлопков ладонями и хриплое «подъем» заставили его неохотно встать. Впереди был самый сложный отрезок пути, в конце которого, согласно предписаниям, отряд попадал на базу, отчитывался и разбредался по казармам. — Жаль, что предписанный план придётся нарушить, — усмехнулся вслух Ховард. — Что? — недоуменно повернулся ближайший к нему солдат. — Говорю, вот когда придём, тушенки выпрошу на кухне больше, чем обычно дают, — приторно ласково ответил Дом, вполне удовлетворив понимающе хмыкнувшего товарища. («А в чем-то я с Мэттом похож. Они действительно тупицы».) Покидая поляну, Ховард ненадолго задержался, чтобы обойти её кругом. С грустной улыбкой он наступил на тлеющие красноватые искры и, ещё раз проверив сохранность моха вокруг потушенной сигареты, устало вздохнул. («Странно, что мы ещё на той стоянке не сгорели. Кто тут ещё тупица».) ___________________ С каждым приближавшим отряд к базе шагом Дом чувствовал себя все менее и менее уверенно. Все опасения и последствия, которые обязательно должны были воплотиться при том или ином исходе авантюры, казались ему все более серьёзными и пугающими, ноги предательски дрожали, но отступать было поздновато. Пусть за ним была не великая столица, а спорная сохранность жизни нарциссичного мудака (в это определение Домом вкладывалась в том числе захватившая его разум внешняя красота голубоглазого эгоиста), решение было принято окончательно. Редеющие деревья опушки и забывшие о построении колонной солдаты послужили ему сигналом к действию. Глубоко вздохнув, он тихо вытащил из пристегнутой к ноге кобуры "Глок 17" и чётко произнёс: — Стоять. Руки вверх. Через пару секунд хаоса, за которые воздух успел накалиться так же, как в разогретой доменной печи, отряд замер: оружие рядового было нацелено прямо на сержанта, ещё девять пистолетов и даже одна штурмовая винтовка — на самого Дома, и только один сержант стоял лицом к Ховарду с безропотно поднятыми пустыми руками. Затянувшаяся напряжённая тишина была прервана прерывистым от волнения голосом одного из бойцов. — Брось пистолет! Иначе я выстрелю! — Тихо, все под контролем, — с расстановкой произнёс Беллами, в упор глядя на Ховарда. Убедившись, что все пока действительно подвластны его слову (полезная мера, когда на 11 квадратных метров поднято 11 несущих смерть орудий), он продолжил. — Что не так, рядовой? — Я хочу, чтобы... Вернувшись на базу, — сглотнув, начал Ховард, — сержант пойдёт к командованию и сообщит о некоторых обстоятельствах, в связи с которыми он не может продолжать службу. Хотя с каждым словом голос Дома становился все тверже, а руки крепче сжимали рукоятку, взгляд его то и дело метался от сержанта к одному из бойцов, тому самому, что держал в руках автомат. Ховард знал, что пистолеты не выстрелят: еще ночью он позаботился о том, чтобы ни один из них не был заряжен. Но Дом почему-то не рассчитывал, что кто-то успеет выхватить автомат в полной боевой готовности, и сейчас этот тактическая ошибка мог нанести ему серьёзный урон уже без промаха. — Рядовой, я рекомендую Вам опустить оружие и проследовать на базу под конвоем, — спокойно произнёс Беллами, медленно сделав шаг вперёд и не опуская рук. Если сержант и волновался, смена тона лица точно не могла его выдать. Бледность вообще незаменима при переговорах. Секунду помолчав, Беллами тихо продолжил. — Дом, не делай глупостей. — Нет, — губы Ховарда предательски затряслись, когда сержант при всех назвал его по имени. — Я не могу. Я не.. Не двигайся! — вскрикнул он, заметив, что Мэтт хочет сделать ещё шаг. — Дом, не нужно.. — Согласись и прикажи им бросить оружие, — почти срывая голос закричал Дом, снова косясь на бойца с винтовкой, который медленно принимал удобное положение для стрельбы с близкого расстояния. Выброс адреналина, даровавший ему твёрдый голос, коварно сходил на нет. — Или мне придётся выстрелить. — Подожди, — после короткого размышления произнёс Беллами максимально терпеливо. — Я приму все твои условия. Честно. Только опусти оружие и сдайся. Дом, чьи нервы были уже натянуты до предела, потерянно бегал глазами по сержанту и бойцу, но его задеревеневшие руки не опустились ни на дюйм. — Я хочу поверить тебе, но.. После всего, что было, я просто не могу. — Дом, пожалуйста, убери оттуда палец, — снова начал Беллами, но в этот момент нервы сдали у одного из обладателей короткоствола. Что-то щелкнуло внутри пистолета, но никакая пуля, конечно же, из дула не вылетела. Один миг царило гробовое молчание. В следующую секунду на курок уже нажал каждый, у кого в руках было оружие, и из двух орудий прогремели (в лесной тишине они действительно были оглушительными) короткие выстрелы. Последнее, что видел лежащий на сухой траве Дом, прежде чем что-то теплое и красное начало заливать его единственный не направленный в землю глаз, был тот самый автоматчик, что-то с криком ищущий в скинутом рюкзаке. В быстро мутнеющей голове Дома эти звуки едва были слышны из-за нарастающего шума пульсирующей крови. Вопрос «Туда ли я попал?» был последним, что пронеслось у рядового в мыслях. Дальше была только темнота.