Battlefield of love

Дом снова жмурил глаза, но не от лучей восходящего солнца, а от слепящего фонарика в руках молоденькой и явно неопытной практикантки. Неловко сменив бинты на голове и проверив гипс в районе левого плеча, она торопливо сделала заметки в бланках и выскользнула из палаты, что-то промямлив. Дом даже не запомнил её лица. Кажется, она просила подождать. И Дом действительно ждал, ждал уже давно. Он не пытался даже прикинуть, сколько часов прошло с момента, когда он очнулся в этой стерильной комнате на непривычно мягкой кровати, к боковине которой теперь была прикована здоровая рука. «Преступник. Предатель. Подлец». Именно это читалось во взгляде заходившего к нему утром человека в костюме, представившегося военным адвокатом («должно быть, он почитает за честь снисходить до подонков вроде меня») и долго что-то объяснявшего про угрозы о насилии, умышленное нанесение вреда здоровью с применением огнестрельного оружия и право хранить молчание. Потом сыпались какие-то вопросы, но обработать их с раскалывающейся головой Ховард не мог и, как сам он смутно помнил, послал юриста куда подальше. («Надеюсь, эта холёная морда обиделась».) Голова. Каким чудом пуля проскользнула по виску и оставила серьёзные, но не задевшие череп повреждения, он не думал. Дом вообще не считал удачу чем-то сверхъестественным. Теперь любая попытка нахмуриться или поднять бровь отдавалась покалыванием в местах свежих швов на выбритой коже. Руке повезло меньше. Тяжёлый гипс хотя и не давал возможности шевелить чем-либо выше локтя, боль в плече была ощутимой и без внешнего беспокойства. А ведь сослуживцы были не такими уж и тупицами, если он сейчас находится здесь... Редко болевшему и ненавидевшему больницы Ховарда вылизанная обстановка и вынужденное бездействие только добавляли раздражения к и без того вымотанному состоянию. Короткий, но жёсткий стресс, который он испытал, стоя перед дулом автомата, до сих пор вызывал неприятное ощущение в ногах, как какое-нибудь особенно неприятное зрелище. Облегчение от факта того, что он остался живым и даже почти не покалеченным, Дом едва ли чувствовал. Его мучило отсутствие новостей о сержанте. Заходившим врачам и санитарам, дежурившему у входа незнакомому военному и даже презрительному юристу он и задавал слабым голосом вопросы, и просто пытался рассказать о скрытом недуге Мэтта, но получал в ответ лишь неопределённые отговорки, резкие просьбы замолчать или полное игнорирование своих слов. Выпытывать у них информацию или что-то доказывать сил не было. Отказываясь от еды, которую два раза приносила та же застенчивая девушка с совершенно не запоминающимся лицом, он отворачивал голову от двери. Еще не хватало, чтобы его кормили с рук, как убогого. («Неужели так сложно снять на пять минут наручник и прислать нормального врача? Меня держат здесь, как отпетого убийцу. С караулом и кандалами. Но я же не такой?») Именно эта мысль, никогда в страхе им не завершаемая, заставляла тело холодеть. Потому ли новостей не было, что новость всего одна? Хотя адвокат упомянул в разговоре лишь "вред здоровью", Дом не мог убедить себя в том, что действительно слышал все правильно. Он хотел своими руками прикоснуться к Мэтту, хотел своими глазами видеть, как поднимается и опускается грудная клетка. Совсем как в то утро в палатке... Но если тогда смерть казалась чем-то далеким, почти невозможным, сейчас её незримое присутствие в стенах, видевших горы трупов и океаны слез, давило на мозг. Единственным утешением была спорная фраза о том, что лучше раскаиваться в содеянном, чем жалеть о том, на что так и не решился. Вся изначальная идея того, что сержант сразу согласится на признание и дальнейшее лечение, казалась теперь абсурдной и наивной. Вышедшая из-под контроля авантюра развилась по самому экстренному, пусть и смутно предполагавшемуся сценарию, единственный положительный исход которого мог заключаться в том, что вместе с ранением врачи заметят опухоль. Но каков вообще был шанс того, что пуля попала настолько удачно, что не нанесла непоправимого урона, а спешащие с ранением медики как-то распознают ещё и рак? («О чем я думал, когда делал это? Единственный эгоист здесь это я сам».) За тяжёлыми раздумьями и монотонным гудением вентилятора Ховард не заметил, как снова потерял сознание. _______________ — Рядовой Ховард, очнитесь. Из-под слегка нахмуренных бровей на Дома смотрел незнакомый человек в военной форме, присевший на краю больничной койки. Корона на погонах. Майор... Растерявшись, рядовой попытался отдать честь, но лишь больно дёрнул прикованной рукой. — Сэр, я.. — Рядовой, я уже наслышан от Ваших сослуживцев, что Вы не любите уставов, можете не утруждать себя и на этот раз. Ещё больше теряясь, Дом непонимающе смотрел на этого строгого человека, но что-то внутри подсказывало ему, что это именно тот вестник, которого он ждал весь день. Тем временем майор представился (естественно, его имя вылетело у Ховарда из головы через минуту) и снова заговорил, сразу приступив к делу. — Я здесь не ради осуждения или оправдания. Я здесь, потому что тоже знаю Вашего командира. Вернее будет сказать знал, — грустно улыбнулся и сделал паузу офицер. Убедившись, что Ховард внимательно слушает его, он продолжал. — Он не был со мной близок. Если честно, он ни с кем никогда не был близок (при этих словах у Дома что-то опустилось внутри). Мы служили вместе. Я тоже снайпер, думаю, это очевидно. Но я совсем не так хорош, как он, право. Я действительно равнялся на него. Беллами пошёл по истинному призванию... — Сэр, Вы сказали, что знали его. Что.. К чему это? — решился перебить Дом. — Примерно полгода назад, когда его как раз повысили до сержанта за "проявленную храбрость", он без объяснений уволился из нашей части и ушёл готовить пехотинцев вроде Вас. Оборвал все контакты, понимаете? Я тогда долго не понимал, что происходило с ним, потом его образ как-то стерся из памяти, знаете, собственные дела и повышения... А после известия о вчерашнем я не мог не приехать сюда. — Скажите, он жив? Он в порядке? — спросил Дом, будучи уже не в силах терпеть, но боясь услышать ответ. — Жив он, вполне жив, как мне сказали, — с улыбкой похлопал его по плечу майор. И тут же помрачнел. — Но это Вы в него стреляли? — Да, я стрелял, но поймите, — быстро заговорил Дом, приподнимаясь на локте, боясь, что собеседник сейчас уйдёт. — У меня не было выхода. Это так долго и сложно объяснить... Поверьте, это был единственный путь его спасти, — заметив, что брови майора вопросительно поползли поползли вверх, он спешно добавил. — Спасти от самого себя. — Что Вы хотите сказать? — Сэр, можно у спросить у Вас, — вкрадчиво, но уверенно произнёс Дом. — С чем конкретно Мэтт поступил в госпиталь? — Со сквозным ранением в бедро и какой-то дрянью в лёгких, с ней ещё разбираются... Вы в порядке, рядовой? Нет. Ховард был не в порядке. Человек, переполняемый эмоциями, не может быть «в порядке». Мэтт был жив. Авантюра удалась. Да, ранение было сквозное, и Ховард помнил выписки из какого-то справочника первой помощи о том, чем опасно такое попадание. Но они видели его лёгкие, третье лицо уже знает о том, что с ними не все нормально. Они не замнут это дело, они не смогут... — Да, я в порядке, сэр, — ответил Дом, улыбаясь и мысленно жалея о том, что не имеет возможности вытереть глаза с наворачивающимися каплями радости и облегчения. — Простите, что прерываю Вас, — виновато заглянула в палату знакомая девушка в медицинском халате. — Сержанта Белдами (тут она заглянула в карточку в руках)... Простите ещё раз, сержанта Беллами совсем скоро перевозят в "Веллингтон", в Лондон... Он хочет видеть рядового Ховарда. — Только его одного? — приподнялся майор. — Я тоже докладывал о себе, должно быть, ему не сообщили... — Прошу прощения, он упомянул только одну фамилию, — настойчиво ответила практикантка. Девушка обратилась к караульному. — Проведите его на третий этаж. У них будет максимум минута, но сержант очень просил, поэтому... («Хочет меня видеть. Меня одного».) _______________ Шагая по широкому коридору больницы мимо её многочисленных жителей и гостей, Дом не смотрел по сторонам. Рядовой знал, что на него, на его скрученные наручниками руки и мощного сопровождающего в форме подозрительно косится каждый, но ему было все равно. Он уже решил, что сделал все правильно с собственной точки зрения, и теперь его волновало только то, разделит ли один единственный человек эту позицию, смерит ли осуждающим презрительным взглядом или просто плюнет в лицо. Их отделяли этажи, лифты, коридор и, наконец, стеклянная дверь палаты, с тихим щелчком открывшаяся перед Ховардом. В скелетоподобном существе, обмотанном датчиками, трубками капельниц и метрами бинтов, иной бы ни за что не узнал грубого командира, способного (и любящего) жестко терроризировать подчиненных, но Дом знал, куда смотреть, чтобы быть уверенным. Он смотрел не на худые руки и тонкие ключицы, выглядывающие из-под больничного балахона, и даже не на белый шрам, а прямо в глаза. Да, это были те самые, голубые, дерзкие и вечно прищуренные глаза. Единственные в мире. И они были ответно устремлены на Ховарда. Сержант и рядовой молчали. Наконец, бледная ниточка губ Мэтта дёрнулась в слабой улыбке. Уже не сдерживая свои эмоции, Дом резко вырвался из рук державшего его караульного, бросился в строну кровати и через мгновение лежал головой на груди у Беллами, вздрагивая и заливая тонкую ткань слезами. Дернувшихся к ним врача и сопровождавшего сержант мгновенно остановил вскинутой рукой и хриплым «не надо». Убедившись, что его поняли, он мягко опустил ладонь на спину рядового. — Ховард, сколько уже можно рыдать? Тон сержанта не был злым или враждебным. Это был голос смертельно уставшего, но умиротворенного человека. Никуда не делась вечная нотка издевательской насмешки. Беллами был неисправим. Медленно гладя Ховарда по спине, сержант продолжал. — Нет, серьёзно, рядовой, ты добился своего, зачем это сейчас-то? Как на тебя ни посмотрю, вечно глаза на мокром месте. А у нас совсем нет времени на сопливость... Слышишь, я здесь, все хорошо. — Слышу, — всхлипнул Дом и поднял мокрое лицо. — Все правда хорошо? — У тебя справедливые проблемы с доверием, рядовой, но сейчас кристально честен, — слабо улыбнулся сержант. — Клянусь. Я в собственном кошмаре, Ховард, я сам беспомощен и подконтролен. У меня нет причины лгать тебе. У меня имелось время, чтобы переосмыслить свою точку зрения, я осознаю и понимаю, до какого состояния довёл себя безрассудной самонадеянностью и страхом показаться слабым. Без твоего выстрела я бы сейчас так же тихо подыхал в углу казармы, поэтому, пусть сказать это с моей заоблачной гордостью сложно, я постараюсь. Спасибо, рядовой. — Мэтт, но ты же не умрешь теперь? — все ещё дрожащим голосом спросил Дом, понимая, что говорит глупость, но не находя для слов ничего другого. — Дом, тебе нужно просто жить, жить самому, — продолжал улыбаться Беллами. — Но запомни то, что я сейчас скажу. Все будет хорошо, так или иначе, со мной или без меня, понимаешь? На этих словах Мэтт коснулся длинными пальцами лица Ховарда, ласково провёл по щекам, которые вчера сдавливал в агрессивном порыве, и стёр с них тонкие ручьи слез. — Выздоравливай, рядовой, и я тоже постараюсь преуспеть в этом деле, — тихо сказал Беллами, заметив, что врач нетерпеливо посматривает на часы, и мягко подтолкнул Дома, чтобы тот поднялся. Помолчав, он добавил. — Мы ещё пересечемся. _______________ Провожая взглядом кровать с его сержантом, которую завозили в лифт двое суетливых санитаров, Дом наконец-то чувствовал облегчение. Его миссия, самая главная за весь срок службы, была окончена, и больше от него ничего не зависело. Дом в десятый раз прокручивал в голове сказанные сержантом слова и действительно верил в правдивость каждой буквы. Даже ему, человеку, ничего не смыслящему в анализе выражений лица или жестов, все было понятно. Впереди были долгие таскания по судам и все вытекающие из них прелести жизни, но сейчас это было ещё далеко. Сейчас камень с его души скатился в пропасть, и только в параллельной вселенной внутренний Сизиф мог снова закатить его на вершину. Разливавшаяся река мыслей Ховарда снова вернулась в неспешное русло. К рядовому неслышно подошёл знакомый майор со стаканом кофе в руках и, пару секунд помявшись, положил Ховарду руку на здоровое плечо. — Он сильный, он справится, — уверенно сказал офицер. Ещё немного помолчав, он добавил. — Удачи вам двоим. Отрывисто бросив это неоднозначное пожелание, он развернулся и затерялся в пестрой толпе посетителей. («Он справится. Черт возьми, конечно, он справится. Его не примут в Раю, потому что он тварь редкостная, но и из Ада выгонят, потому что дьявол точно почувствует конкурента. Да, этот подонок просто обязан выкарабкаться, он должен мне столько ответов на вопросы».) Ухмыльнувшись, Дом опустился на диван в больничном коридоре. Все будет хорошо.