Инифинт

Солнце сияло над плацем. Раздалась барабанная дробь. Полковник Дэйк приказал Умари выйти из строя. Тот подошёл к полковнику твердыми шагами, хотя сердце его разрывалось на части. — Смотрите все! — громогласно обратился полковник ко всему строю. — Смотрите на него! Он опозорил звание офицера и навсегда изгоняется из рядов королевской армии! С этими словами полковник протянул руку к плечу Умари, с треском сорвал с него погон и бросил на землю. Потом с таким же хрустом отодрал погон от другого плеча. — Вон! — крикнул Дэйк. — Вон! — эхом откликнулся строй. — Вон отсюда! Раздался свист и презрительные крики. Умари, медленно повернувшись, побрёл с плаца прочь, и комья мёрзлой земли полетели ему вслед. Они больно ударяли в спину. Оскорбительные выкрики не умолкали… В этот момент он обычно просыпался и с тоской осознавал, что снова видел этот сон. В дверь осторожно постучали, и мелодичный голос госпожи Ави оповестил: — Господин Умари, завтрак вас ждёт… Квартирная хозяйка Умари, госпожа Ави, была замечательна двумя качествами: она была терпелива и ненавязчива. Возвращения постояльца за полночь никогда не вызывали у неё обычного для домовладельцев раздражения. Казалось, она отличает Умари среди остальных своих жильцов: её повариха приходила к семи, но госпоже Ави не составляло труда подняться в шесть, чтобы собственноручно приготовить для Умари кофе и — гордость своего кулинарного искусства — французский омлет. Бывало, что она составляла ему компанию за этим сумеречным утренним завтраком. Госпожа Ави восхитительно умела молчать. Она казалась легкой тенью и не пыталась отвлекать жильца от размышлений. Ни разу за те четыре года что он снимал у неё комнаты, она не задала ему дурацкого вопроса, зачем он надевает перчатки перед завтраком… Хозяйка не спрашивала никогда и ни о чём; коротенько информировала жильца: «Идет дождь», или: «Сегодня холодно», или: «Энди прислал великолепный сыр» и замолкала, задумчиво попивая из своей чашки и спокойно поглядывая на Умари красивыми серыми глазами. Для своих лет она сохранилась безупречно. Лицо было едва тронуто морщинками, белокурые волосы лежали аккуратно, жилетка крупной вязки и кружевная кофточка — неизменные атрибуты её имиджа — делали её уютной и домашней, в то же время придавая шарм. Энди, сын хозяйки, почти ровесник Умари, держал винодельческую артель в Славии и мог бы позволить матери существовать безбедно, не возясь со сдачей комнат внаем, но госпожа Ави считала, что труд придает её жизни смысл, а доходы не бывают лишними. Кроме Умари у неё было ещё несколько жильцов, но они обитали в нижнем этаже, он с ними не встречался. Впрочем, дома Умари бывал редко: даже ночевать зачастую приходилось на службе. Он пил кофе, сосредоточенно размышляя о том, что случилось накануне. Обстановка в столице казалась спокойной — вплоть до вчерашнего вечера. И вдруг — этот скандал в городском театре… Чего добивались эти, неведомо откуда взявшиеся заговорщики? Какого результата можно было добиться, действуя подобным образом, — кроме шумихи вокруг театра «Авэн» и смертного приговора для самих участников действа?.. Вот это было особенно интересно: что за добровольные смертники? Фанатики или же глупцы?.. … — Орти приготовил вам коня, — вывела Умари из размышлений госпожа Ави. Он поехал в тюрьму. Работы был непочатый край. Первым, кого он вызвал к себе, был Торр — управляющий театром «Авэн». Торр был необычайно молод для управляющего, приятен, элегантен: ночь, проведённая в камере без сна, никак не повлияла на безупречность его костюма. Растерянность и волнение были на красивом лице Торра, когда его привели на допрос. Умари быстро убедился, что управляющий не имел отношения к заговору. За ходом концерта Торр не наблюдал, целиком положившись на ведущего; во время действия он обсуждал в своем кабинете смету с финансистом. Произошедшее было ударом для управляющего: театр был оставлен владельцем на его попечение. Как теперь объясняться с господином Гестором, Торр не мог себе даже представить и, заранее видя себя безработным, а карьеру свою — загубленной, хмурил красивые брови и потерянно смотрел на Умари, даже не пытаясь оправдываться. Он отвечал за всё, и вот: случилось. Недосмотрел. Пианиста Торр хорошо знал: того иногда приглашали в театр для сопровождения спектаклей; об исполнительнице никогда не слышал; конферансье доверял вполне и не мог понять, как тот посмел выпустить смутьянов на сцену. Закончив с Торром, Умари присоединился к Блэйку, который уже начал допрос исполнительницы. Она произвела на Умари жалкое впечатление: измятое платье с тусклыми блестками, темные следы от грима под глазами, на щеках — полустертые румяна, лицо несчастное и очень детское. Ясно было, что девчонку наняли. Но что заставляло её так упорно скрывать имя своего нанимателя?.. Умари уже казалось, что подследственная готова раскрыть все карты, когда её притворная истерика вынудила Блэйка прервать допрос… — Напрасно ты её отпустил, — заметил Умари напарнику, когда Олеану увели. Блэйк в задумчивости теребил свой ус. — Слушай, а если предположить, что она не врет? — Не знает имени того, кто доверил ей такую сумму денег? — Нет, если допустить, что она с самого начала говорила правду? — Невинная девушка, которую все оклеветали?! Ты склонен поверить в такую чушь?! — На, посмотри, — Блэйк протянул напарнику текст недопетой Олеаной песни. — Вдумайся: если ты — шестнадцатилетняя девчушка, выступаешь в своем кабаке и политикой не интересуешься — ты разглядишь тут подтекст? Умари взял листок и минуты две внимательно его изучал. — Возможно, что не разгляжу, — признал он. — Но она — певица, у нее должен быть музыкальный слух. Как она могла мелодию не узнать? — А вдруг и правда никогда не слышала? — Ни разу в жизни?! Ни за что не поверю. — Давай ещё раз поговорим с пианистом? — подумав, предложил Блэйк. — Расспроси его сам. Он врёт очень неумело, мы быстро выведем его на чистую воду… — Расскажи-ка все сначала, — сказал Умари Идэну, когда того вновь привели к дознавателям. — Со всеми подробностями! — Эта девица нашла меня в театре… — А ты что ты делал в театре? — Я должен был аккомпанировать участникам концерта. Она предложила ей тоже подыграть. — Дословно: что она тебе сказала? — «Выйдешь со мной на сцену и сыграешь гимн», — пробубнил Идэн. — Где происходил разговор? — В…м-м… — Идэн замялся, — …в репетиционном зале. — Что ты там делал? — Репетировал. — Что именно репетировал? — Танцевальный номер. — С кем репетировал? С танцорами? — Да… — Мне надоело вытягивать из тебя по слову! Подробно рассказывай: что ты играл в момент, когда пришла девчонка, что делали танцоры, сколько их было? Что сказала девчонка, что ты ответил? — Танцоров было двое. Я играл менуэт Клозелли, они танцевали. Она вошла и сказала: «Мне нужно с тобой поговорить». Я ответил: «Немного позже, я занят». — Ты что, играл менуэт Клозелли и говорил одновременно? — Нет, я остановился. — И танцоры встали? — Ну да… — Они увидели, что к тебе пришли? — Да. — Имена танцоров? — спросил Умари. Только тут Идэн понял, как страшно он сглупил. — Быстрее! — сказал Умари. — Я не знаю их имен, — вывернулся Идэн. Умари вытащил из материалов дела программку концерта и протянул пианисту: — В каком номере ты должен был играть? Покажи мне. Идэн дрожащими руками взял программку. В его лице не было ни кровинки. — Ну, показывай, показывай! — Господин дознаватель, я…. — Ты наврал? — задушевно спросил Умари. — Тебя пригласил аккомпанировать Олеане Мэй кто-то другой? Не она сама? Идэн, потупившись, молчал, понимая, что все пропало. — Не она, а кто?! Если ты сейчас же не расскажешь правду, тебе и в страшном сне не снилось то, что я с тобой сделаю!! — Умари, казалось, был готов растерзать подследственного. — Господин дознаватель, я не виноват! — в ужасе взмолился разоблаченный пианист. — Меня пригласил играть Эрик… — Конферансье?!! — Да… Оказалось, давний приятель Идэна, Эрик, предложил ему за хорошую плату сыграть в пресловутом номере. Эрик уверял, что аккомпаниатору в данном случае ничего не угрожает, за все будет отвечать артистка. — А откуда взялась артистка? — Я не знаю, не видел её никогда раньше… — Она — знакомая Эрика? — Н-не знаю… Как будто бы — нет. — А поточнее?! — Когда мы с Эриком встречали её у театра, мне показалось, что они не знакомы. Но может быть я ошибся. — Что Эрик говорил тебе о ней? — Что поёт в каком-то кабаке… Больше ничего не говорил. — А как Эрик объяснил, зачем ему всё это понадобилось? — Он сказал: его знакомый заплатит мне и ему за это хорошие деньги. Больше ничего не объяснил… — Кто он, этот знакомый? Как он выглядит? Ты видел его? — Нет, никогда… — Что Эрик рассказывал тебе о нём? — Ничего. Честное слово, господин дознаватель! Ничего не рассказывал… — Женщин теперь допрашиваешь сам, — сказал Умари напарнику, когда Идэна увели. — Я к этому, судя по всему, не способен. — Да ладно тебе… Женщина женщине рознь, — отозвался Блэйк, удовлетворённый, но великодушно не желавший торжествовать в открытую. — Кстати, есть еще версия, что девчонка и конферансье — сообщники… — Он нам сейчас об этом расскажет, — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, пообещал Умари. — И назовёт имя своего таинственного знакомого, который платит большие деньги за подобные выступления… …Стражники, отправленные за конферансье, вернулись назад без подозреваемого. — Господин Умари… — проговорил один из них, запинаясь. — Ну? — …Кажется, он умер, — сообщил стражник. — Что значит: «кажется, умер»?! — Умари приподнялся в изумлении. — Он лежит на полу, скрюченный, без движения, не дышит… и какой-то флакон у него в руках… И пахнет там… как-то странно… — Какой флакон? Откуда у него флакон?! Стражники развели руками. — Я вас спрашиваю: откуда у него флакон?! — Господин Умари, — жалобно сказал один из стражников, — он маленький, флакончик… — И что с того, что маленький?! — Возможно, при обыске его не нашли, — пролепетал стражник. — Вы хотя бы врача вызвали?! — Да, Стефан за ним побежал. — Пойдем туда, скорее, — обратился Умари к Блэйку. Дознаватели бросились в камеру, взволнованные стражники следовали за ними. Несчастный конферансье, в измятом фраке и разорванной на груди рубашке, скорчившись, лежал на полу возле койки. В одной, судорожно сжатой руке его был маленький флакончик, в другой — крышка. В камере стоял необычный резкий запах. Умари решительно подошел к умершему, взглянул ему в лицо и быстро вытащил из его пальцев флакон и крышку. Стараясь не дышать, он плотно закупорил флакон, отбросил его сторону и крикнул стражникам: — Откройте окно и унесите отсюда тело! Двери запереть! Никого сюда не впускать! — Осмотрите труп и установите причину смерти, — сказал он, выходя, подоспевшему тюремному врачу. — Но не в камере: тут яд в воздухе… Он договорил с трудом: врач раздваивался перед глазами, голос не повиновался и был слышен как будто со стороны… — Ты какой-то бледный. Иди на улицу, продышись, — посоветовал Блэйк, всё это время предусмотрительно остававшийся в коридоре. — Господин Умари, — сказал испуганный врач, — пойдемте со мной! Это не шутки… Умари отрицательно покачал головой: он хотел выйти на свежий воздух. Пошатываясь, он добрался до тюремных ворот и побрел по улице. Чирикали воробьи, день был ветреный. Пелена перед глазами потихоньку расходилась, предметы перестали двоиться. Умари вдыхал чистый воздух и удивлялся: «Такой маленький флакон — и сколько же в нём этой отравы?!..» Он немного посидел на скамье в ближайшем парке; окончательно придя в себя, он поднялся на ноги и отправился назад. По дороге Умари решил заглянуть в аптеку. Хозяин приветствовал его поклоном: — Чем могу быть полезен? — Вы знаете всё о ядах? Какой яд убивает, когда пары его попадают в легкие? У него сладковатый запах, как у гнилых яблок, и даже небольшая доза его смертельна? Аптекарь задумался, глядя на свои полки. Умари тоже внимательно смотрел на его запасы и вдруг воскликнул: — Вот он, этот яд! — Нет, — сказал аптекарь, — здесь простая нюхательная соль. А то, о чем вы рассказываете, очень похоже на мортал-бене. Я слышал о таком яде, но у меня его нет. — Продайте мне нюхательную соль, — сказал Умари. Он взял у аптекаря флакончик — точь-в-точь такой, как тот, что был в руках у конферансье, — и вышел. Зачем ему нужен был этот флакон, он не знал, но чувствовал, что может пригодиться. Вдруг внезапная мысль обдала его мгновенным холодом и заставила едва ли не бегом броситься обратно в тюрьму: а что, если такой флакончик был не только у конферансье?!.. Подходя к воротам тюрьмы, Умари увидел удаляющуюся белую карету Фарли. Блэйк огорошил напарника неожиданным известием: Олеану увезли в королевский дворец. В бумаге, которую показал ему Блэйк, Умари прочёл: «Арестованную за участие в заговоре против королевской власти Олеану Мэй освободить из-под стражи и доставить во дворец в сопровождении Фарли. Её дальнейшая судьба будет решена мной. Королева Вэтландии Ильчиэлла, 31 мая **26 года». — Пожалуй, стоило тебе всё же быть повежливей с девчонкой, — заметил Блэйк. — «Освободить из под стражи и доставить во дворец в сопровождении Фарли…» — медленно перечитал Умари вслух. — Но причем тут Фарли? Ты говорил с ним? — Станет он, как же, беседовать со мной. Он, якобы, очень спешил. Стражник, который её провожал, сказал, что Фарли кажется с ней знаком… Умари несколько минут, сильно помрачнев, глядел на подпись королевы. — Да не расстраивайся ты так, — сказал ему Блэйк. — В конце концов, ничего страшного не произошло. Мы не успели сделать этой певичке ничего плохого… — А какие новости о смерти конферансье? Что выяснил этот эскулап? — Определил в качестве причины смерти удушье. Похоже, флакон с ядом действительно не нашли при обыске. Самоубийство. — Как можно было обыскать задержанного и не найти флакон с ядом? — с досадой проговорил Умари. — Кто производил обыск? Выгнать их из Департамента ко всем чертям! — Право же, что ты разбушевался? Флакончик и вправду маленький. Решили, что лекарство какое-нибудь… — Лекарство? В его-то возрасте?! Он что, старик восьмидесятилетний — таскать с собой лекарство? Блэйк усмехнулся. — Ты явно раздосадован визитом сына королевского шута и освобождением певички без твоего ведома. — Ничего похожего, — хмуро сказал Умари. — Однако, ничто в этом конферансье не предвещало самоубийцу, вот что меня занимает. Бойкий, красноречивый лгун… И зачем ему было умирать — ведь он не знал, что пианист раскололся? — В этом ты прав, — согласился Блэйк. — Может, боялся повторного допроса? Не выдержал — нервы сдали? — Или не знал, что во флаконе яд? — Как такое может быть? — Посмотри, как выгодна его гибель тому, чьё имя он не сможет нам теперь назвать… — И что, по твоему, этот кто-то дал Эрику флакон, а потом, на расстоянии, внушил мысль открыть его? — Может, записка какая-нибудь при нём была? — Ну уж записку-то нашли бы… — Флакона не нашли, а записку — нашли бы? — Да не было при нем записок — куда бы она делась, съел он её, что ли?.. В этот момент спор дознавателей прервал вошедший стражник, доложивший о приезде владельца театра «Авэн». Господин Гестор был высок, дороден, хмур. Нелегко было философски воспринять грозившее театру разорение. Хозяин театра сидел перед дознавателями, как понурая гора, не в силах даже предположить, кто постарался так навредить ему. — Враги? Конкуренты? — спрашивал Умари. Владелец только отрицательно покачал головой: — Нет, конкуренты так рисковать не будут. Они тоже жить хотят… — Расскажите об этом вашем конферансье. Откуда он родом? Где учился? Давно ли в театре? Оказалось, Эрик служил в театре «Авэн» уже два года: молодой актёр на вторых ролях. — Он сильно изменился с тех пор, как вернулся с гастролей из Люберии, — заметил вдруг господин Гестор. — Он был открытым, общительным парнем, а стал каким-то загадочным, высокомерным. Я уже подумывал, не пора ли взять на его место кого-нибудь другого. — Так может, он узнал о ваших планах и решил отомстить вам за них? — предположил Умари. — Вряд ли, — поморщился владелец театра. — Чтобы такое выдумать и организовать самому, он был слабоват… — С кем он общался в театре — может быть, дружил? Владелец задумался. — Он долго крутил любовь с одной моей актрисой. Они расстались как раз после люберийских гастролей… …Её звали Майя. Кудрявая худенькая девушка изо всех сил старалась держаться достойно, хотя хлюпала носом, когда говорила про Эрика. До ссоры они жили вместе, в домике недалеко от театра, потом конферансье переехал к брату, державшему сапожную мастерскую. Снимать комнату в одиночку девушке было дороговато, но уезжать к родителям в Коразон она не хотела и поэтому, едва сводя концы с концами, осталась жить на прежнем месте. — Из-за чего вы расстались? Майя вздохнула. — Мы поссорились во время последних гастролей… — призналась она. — Расскажите. …После первого спектакля местные власти города Валион — столицы Люберии, где гастролировала труппа, — устроили артистам весёлый ужин в одном из ресторанов. Эрик познакомился там с человеком по имени Джюс. Кто он такой, этот Джюс, Майя так и не поняла. То ли меценат, то ли родственник губернатора… Высокий, представительный, богато одетый, волосы тёмные с проседью, речь мягкая, голос глуховатый. По-вэтландски он говорил практически без акцента. О чём они беседовали с Эриком, Майя не слышала, но после этой беседы приятель девушки стал какой-то странный: он почти ничего не пил и не ел, но был необычайно весел, его переполняли эмоции. — Чего хотел от тебя этот тип? — спросила Майя. Приятель объяснил, что ему предложили ангажемент в люберийском театре. — А как же я? — испугалась Майя. — Я спросил о тебе, но для актрисы у них места нет, — заявил Эрик небрежно. Майя очень обиделась и дулась на приятеля всю неделю гастролей. Перед отъездом на родину Эрик вдруг куда-то исчез, а вернувшись, сообщил, что отказался от ангажемента и едет домой. Эрик был бодр и весел и, казалось, ничуть не разочарован. — Ты что, не рада? — спросил он подружку. — Я убедилась, что тебе на меня наплевать, — заявила ему девушка, не желая мириться. — Он не объяснил, почему отказался от ангажемента? — уточнил Умари. — Нет, — всхлипнула Майя. — Во всяком случае — не из-за меня… … — Ну что, поеду я к брату-сапожнику? — предложил Умари, когда растравленную воспоминаниями о предательстве возлюбленного Майю отпустили. Но ехать не пришлось: брат конферансье пришёл сам; видимо, кто-то успел сообщить ему, что Эрик арестован. Он был суров и скуп на слова. Известие о гибели брата, конечно, потрясло его, но не вызвало ни слез, ни особой скорби. — Жалко мать, — только и сказал он. У сапожника была большая семья, и переезд брата после ссоры с возлюбленной был им в тягость. Правда, Эрик обещал, что стеснит семейство ненадолго. — Он сказал, что в скором времени уезжает в Люберию. Ему там ангажемент предложили. И жилье обещали. — Когда он собирался покинуть ваш дом? — Да вот, буквально на днях. Сегодня вторник… он сказал, что в четверг уже точно уедет, и мы будем жить спокойно… … — Значит, от ангажемента он всё же не отказался, — пробормотал Умари, когда хмурый брат Эрика ушёл. — Надо полагать, ангажемент ему обещали в награду за то, что он впихнёт в праздничный концерт этот скандальный номер… Дальше по плану заговорщиков он покидал страну, и всё… — Но так как покинуть страну не удалось, ему внушили мысль отравиться, — иронично продолжил Блэйк. — Почти уверен, что флакончиком его снабдил загадочный Джюс, — задумчиво произнес Умари. — Вот только что он ему при этом сказал?.. — Слушай, тебе описание этого Джюса ничего не напоминает? — Певичка описывала своего нанимателя примерно так же. Это он, без сомнений. Приехал сюда из Люберии, чтобы проследить за ходом концерта, а заодно нашёл исполнительницу в кабаке… Вот только — зачем? Для чего всё это было задумано?.. Хорошо, допустим, цель наших врагов — посеять в Вэтландии смуту… Но тогда театра «Авэн» им будет маловато… — Считаешь, что следует ожидать повторения этого безобразия в других театрах? — Да, но, конечно, — в крупных. «Каскад» в Коразоне… Или музыкальный зал во Фрилэнде. — «Фрилэнд-опера»? — Конечно, там же две тысячи мест! Представь, какая будет шумиха, если провернуть там подобную штуку… Надо ехать туда. — Во Фрилэнд? Или в Коразон? — Так как провокация возможна и там и там, предлагаю разделиться. Я — в Коразон, ты — во Фрилэнд или наоборот. Передать приметы Джюса во все гостиницы и посмотреть афиши местных театров. Гала-концерты — самое вероятное… Наверняка, Джюс был среди зрителей в «Авэн», он точно будет в зале, только вот как опознать его? — Можно взять с собой тех, кто точно знает, как он выглядит… Таких у нас двое. Подружка конферансье… ну, и наша певичка. Стражники уже доложили дознавателям, что королева отпустила Олеану на свободу и даже собиралась пригласить исполнительницу в труппу королевского театра. — Одно другому не мешает, — возразил Блэйк напарнику, который напомнил ему об этом. — Певичка нужна нам, как свидетельница, Её Величество возражать не будет. Один из нас возьмет с собой Майю, второй — Олеану. Я поеду в Коразон — у меня там есть, где остановиться… — Я беру с собой Майю, — сказал Умари. — Нет, ты берёшь певичку, — ехидно возразил Блэйк. — Сомнительно, что со мной она согласится поехать, — заметил Умари спокойно. — А куда она денется? Поедет как миленькая. Отправь ей официальный вызов, и все дела. У Майи родители в Коразоне, она у них может остановиться, — пояснил свой выбор Блэйк. — А у меня там племянники живут. Поэтому я еду в Коразон и беру Майю. А ты едешь во Фрилэнд и останавливаешься у сестры. — А певичка? — В гостиницу поселишь. «Вызов, конечно, можно послать, — подумал Умари, — и поехать-то она поедет как миленькая, только узнать Джюса или не узнать — это ведь только её добрая воля…» Он задумался на несколько минут, а после кивнул: — Ладно. Хорошо. Певичку, так певичку. *** — Мама! — воскликнула Олеана, выглянув в окно и увидев, как кто-то привязывает коня к ближайшей изгороди. — Это господин Люцифер! Госпожа Мэй бросилась к окну. Олеана уже успела поведать ей и брату о своих приключениях и обрадовать их известием, что будет петь в королевском театре. И тут — снова «Люцифер». — Что ему опять нужно? — с ужасом спросила Олеана, увидев, что «Люцифер» входит в кабачок. — Меня же оправдали и отпустили! — Не выходи к нему, — сказала госпожа Мэй. — Я спущусь сама и скажу, что тебе нездоровится. — Но ведь это же неправда, — растерянно сказала не умеющая лгать Олеана. В это время в комнату заглянул Грин. — Олеана, тебя зовут, — негромко сказал он. — Я не пойду, — сказала Олеана. — Нельзя не идти, — сказал Грин. — Это дознаватель… Успевшая переодеться в свое домашнее платье и уютные тапочки Олеана снова сунула ноги в туфли, накинула кофточку и побрела вслед за Грином в зал. Умари в плаще и перчатках сидел за столиком у стены. Грин подвёл к нему девушку и ушёл к своей стойке. — Присядь, пожалуйста, — обратился к Олеане её обидчик. Она, не глядя на него, села напротив. — Мне очень нужна твоя помощь, — продолжил он. Олеана вспомнила его лицо на допросе и фразу «Что, крыть больше нечем?..» Нет, бывшая подследственная вовсе не желала ни в чём помогать господину дознавателю. Она молчала и смотрела в стол. — Олеана, — проговорил Умари после паузы, — я был неправ. Я не верил тому, что ты говоришь. Это было моей ошибкой. Девушка не поднимала глаз. Обида на дознавателя была сильнее её. Она упорно смотрела на солонку, одиноко стоявшую на пустом столе. Та была сделана в виде мухомора, на дырочках в красной крышке застыли белые крупинки соли. — Послушай, — мягко произнес Умари. — Посмотри на меня, пожалуйста. «И он при этом НЕ ПРЕДСТАВИЛСЯ?!! Ты соображаешь, что ты несешь?!!!» — Я тебя прошу, — сказал Умари. Олеана медленно оторвала взгляд от солонки и посмотрела в лицо дознавателю. Странно: в тюрьме оно было таким безжизненным и страшным, а сейчас оказалось совсем другим: простым, открытым, и даже каким-то беззащитным, — может, оттого, что находилось на близком расстоянии? Ещё она вдруг поняла, что Умари старше неё от силы лет на десять, хотя на допросе ей казалось, что ему не меньше сорока. Он взглянул ей в глаза. — Прости меня! Мне, правда, стыдно за свою грубость, — сказал он так просто, будто не было ничего естественнее для дознавателя Секретного Департамента охраны Её Величества, чем взять да и попросить прощения у какой-то там девчонки, на которую он сгоряча накричал на допросе. Олеана помолчала. Обида потихоньку отпускала. — Чем я могу вам помочь? — спросила она, наконец. Неожиданно он тепло улыбнулся: — Хотелось бы дать тебе отдохнуть, но вынужден позвать тебя с собой во Фрилэнд. — Зачем? — воскликнула Олеана. — Будем искать твоего нанимателя. Постарайся выспаться, завтра на рассвете я за тобой заеду. И, знаешь что? Если у тебя есть мужское платье, лучше, чтобы ты была одета, как мальчик, — чтобы он тебя не узнал…