Инифинт

Сказать, что сын министра иностранных дел был хорош собою — это значило, не сказать ничего. Когда Вильд вернулся во дворец из-за границы, где провел без малого шесть лет, все придворные дамы ахнули. Стройная талия и большие искрящиеся глаза, благородство и изящество, задумчивая улыбка и темные кудри, мужественность и грация, уверенность и обаяние — таков был далеко не полный список достоинств молодого дипломата. Нравы при дворе не были слишком строги, но будь придворные самыми суровыми пуританами, о сыне министра иностранных дел никто не сказал бы ничего дурного. Восхищенные взгляды придворных дам, казалось, были ему лестны, но лишь спокойная улыбка и легкий поклон были ответом на их внимание с его стороны. Большинство решило, что у Вильда есть тайная дама сердца, возможно — за пределами столицы. Но вскоре во дворце заговорили — сначала шёпотом, а потом и громче — что молодого дипломата отличает сама королева. Их видели вместе на прогулке во дворцовом парке; они долго разговаривали, уединившись от придворных, на королевской охоте; Её Величество полюбила танцевать на дворцовых праздниках, — раньше она была равнодушна к танцам… Почему бы и нет?.. Кто может запретить королеве любить? Помолвка Её Величества с принцем Люберии Лоуленвилем носила чисто политический характер: сам жених открыто оказывал знаки внимания известной люберийской актрисе, и двадцатишестилетняя Ильчиэлла, по тайному мнению большинства придворных, имела право на легкий роман. Красота, грация, мужская привлекательность и благородство Вильда делали его в глазах придворных достойным выбора Её Величества. Даже зависти никто не смел испытывать, — настолько избранник королевы был хорош. Ильчиэлла, казалось, стала еще прекрасней, глаза её светились ясно, отношения с Вильдом не мешали решению государственных вопросов, и двор принял любовь королевы; шептаться по углам было не о чем: дело, как говорится, житейское… С детства не ведая и не желая другой доли, кроме той, что была предначертана ей судьбой, будущая наследница престола смирилась с ограничениями, которые эта роль на неё накладывала. Из рассказов своей кормилицы она знала, что королева-мать, умершая родами, не была счастлива в любви, но никогда не изменяла супружескому долгу. Ильчиэлла усвоила, что слово «любовь» — не из словаря королей. В этом словаре были понятия «честь», «долг», «ответственность», «гордость», «королевское достоинство»… Когда Роан, её троюродный брат, молодой человек тремя годами старше Ильчиэллы, пленивший в юности её воображение, женился на славийской принцессе, — наследница престола не рыдала в подушку и не писала разгневанных писем, — она только поклялась себе, что никогда больше не позволит мелкому и тёмному чувству завладеть её монаршей особой. Но время прошло, боль притупилась, клятва оказалась забытой… …Она не знала, что любовь её известна всему двору и «утверждена» им. Ей казалось, что необходимо скрывать тайну, что роман с придворным наносит ущерб её королевскому званию и положению. Никто из свиты не говорил ей не слова, но стоило избраннику королевы оказаться рядом с ней, окружение Её Величества словно растворялось, удаляясь так непринужденно, что никому бы и в голову не пришло, что Вильд имеет к этому отношение; а Ильчиэлла и радовалась возможности лишний раз побыть наедине с любимым, и беспокоилась, что обделяет вниманием других. Вильд ни взглядом, ни жестом не давал никому понять, что он во дворце на особом положении, что только добавляло ему уважения со стороны придворных. Тайные свидания королевы с фаворитом не могли засвидетельствовать даже придворные камеристки: раньше они по очереди ночевали рядом с покоями королевы, но с некоторых пор Её Величество перестала нуждаться в их услугах по ночам. Ильчиэлла была бы счастлива вполне: она любила и была любима, до свадьбы с принцем оставалось не менее трёх месяцев… Счастье омрачалось лишь тем, что избранник королевы не мог смириться с её предстоящим бракосочетанием. Он не смел, разумеется, претендовать на руку Её Величества и даже не заикался об этом. Но соперник в лице Лоуленвиля, казалось, отравляет всё его существование. Он страшно ревновал. Напрасно королева старалась уверить его, что в ней нет ни искры любви к долговязому, костлявому, начинающему лысеть люберийскому принцу. — Он будет целовать тебя, — говорил Вильд. — Тебе придётся рожать от него наследников. Эта мысль сводит меня с ума. Ильчиэлла не видела причин, по которым после её свадьбы отношения с Вильдом должны были прекратиться. У обоих будущих супругов могла быть своя жизнь, что не имело отношения к их жизни публичной. Но Вильд был другого мнения. Он хотел владеть королевой безраздельно и не был согласен на компромиссы. Он просил, умолял, требовал расторгнуть помолвку. Ильчиэлла была в растерянности: любовник ставил её перед выбором между личным счастьем и благополучием державы. Последнее королева Вэтландии никак не могла принести ему в жертву. Вильд, казалось, готов был порвать с ней: уходил, возвращался, вновь уходил и снова возвращался, не давая королеве покоя. Сердце её разрывалось, но Ильчиэлла была непреклонна в своём решении выйти замуж за люберийского принца, даже ценою потери возлюбленного. Прошло почти два месяца в полусчастье-полуборьбе. Однажды, неожиданно для королевы, среди белого дня любовник явился к ней в кабинет. В нём была какая-то необычайная решимость, он был при параде и при шпаге, глаза его искрились ярче обычного. Гранту, секретарю королевы, было строго-настрого приказано никого не пускать в кабинет Её Величества без доклада, но Вильд приказом пренебрёг, и влюблённая королева не стала на него гневаться. — Я должен поговорить с вами, — сказал Вильд. — Но не здесь. В опочивальне… Королева удивилась, но отказать любимому не смогла. Она попросила его направляться в опочивальню и ожидать. Сама она спешила закончить неотложные дела, а потом сказала Гранту, чтобы в течение получаса её никто не искал, и ушла в свои покои. Опочивальня находилась в отдельном крыле дворца, на втором этаже. Королева устроила себе спальню в этом крыле, потому что залы там были изолированные, что во дворце было редкостью. Покои эти были удалены от основных дворцовых помещений, окна их выходили в глухую часть парка. Ильчиэлла хотела, чтобы у неё было хотя бы одно место во дворце, где она может отдохнуть от суеты и забот. Вильд был там. Он переливал жемчужное ожерелье королевы из ладони в ладонь, задумчиво поглядывая на себя в зеркало. Королева присела на пуф возле трюмо и обратилась во внимание. Фаворит со стуком пролил ожерелье на подзеркальник, а потом вдруг подошел к двери и запер её на ключ. — Ильчиэлла, — сказал он затем. — Я хочу, чтобы ты прямо сейчас написала королю Антору, что ты, без объяснения причин, отказываешься составить счастье его младшего сына. — Что?! — спросила королева и в гневе поднялась. — Сядь на место, — спокойно сказал Вильд и обнажил свою шпагу. Он прижал остриё к горлу королевы и повторил: — Сядь, я сказал. Ильчиэлла опустилась обратно на свой пуф, и остриё шпаги опустилось вслед за ней. — Что ты делаешь? — тихо спросила Ильчиэлла. — Я не намерен ничего объяснять, — холодно сказал любовник. — Перед тобою перо и бумага. Я слишком долго уговаривал тебя, а время не ждёт. Если ты сей же час не возьмешь перо в руки, я заколю тебя. Королева медленно подчинилась. Её любимый — или когда-то любимый — немного отвёл шпагу от её шеи, позволяя ей подвинуться к листу бумаги, лежавшему на подзеркальнике. — Извольте объясниться, — сказала королева. — Что означают ваши угрозы? — Мне некогда объясняться, — сказал Вильд. — Прими, как есть. И лезвие шпаги снова прижалось вплотную к горлу королевы и, больно и легко, кольнуло её чуть выше яремной впадинки. — Мне очень жаль, что ты не слышишь меня, — произнёс Вильд. — Поверь, что убивать тебя мне действительно не хочется. Осознав, что шпага наточена, а в опочивальне они одни, королева сказала, стараясь сохранять спокойствие: — Я готова выполнить ваши отвратительные требования, но вынуждена предупредить: вы раскаетесь. — Пиши, — ответствовал Вильд, — «Его Величеству, королю Люберии Антору от королевы Вэтландии. Милостивый государь! Настоящим ставлю Ваше Величество в известность о том, что приняла решение отказаться от брака с вашим сыном, Его Высочеством принцем Лоуленвилем, и расторгнуть помолвку с ним. Прошу Ваше Величество понять меня правильно…» Медленно выводя буквы, Ильчиэлла стала собираться с мыслями. Её только что обещал убить любимый человек. Но думала она не о чудовищном обмане, а о том, в чьих интересах действовал фаворит. Текст письма, которое Вильд заставил её писать, должен был глубоко оскорбить короля Антора. Король не простит ни такого тона, ни такого поступка. Ильчиэлла догадывалась, кому был на руку этот конфликт — двоюродному брату короля, герцогу Ч*. Неужели же сын министра иностранных дел Вэтландии был его шпионом?.. В опочивальне был полумрак, темные шторы наполовину загораживали окна. Вдруг, со стороны улицы, за окном королева увидела человека. Он осторожно выглядывал из-за шторы. Сперва она подумала, что это какой-то сообщник Вильда, но вдруг узнала лицо Умари — одного из дознавателей Секретного Департамента охраны. Видимо, он стоял на карнизе; а держался дознаватель, вероятно, за водосточную трубу или выступ стены. Но как он там оказался — в самый нужный момент, когда королеве неоткуда, казалось, ждать помощи?.. Умари, поймав взгляд Ильчиэллы, тут же приложил к губам палец, а потом жестом дал понять, что собирается проникнуть в соседнее с опочивальней помещение: как раз туда должен был выйти Вильд с письмом. Королева, не меняя положения головы, опустила ресницы, в знак того, что поняла его намерение. Дознаватель сразу же исчез из поля её зрения. К счастью, фаворит всё это время стоял спиной к окну. И все изменилось в один момент: казавшаяся грозной опасность стала ничтожной, враг — жалким, осмеянным, шпага его — бутафорской… «…За сим остаюсь, искренне ваша, Ильчиэлла, королева Вэтландии». После того, как была поставлена заключительная точка, Вильд вложил шпагу в ножны. Он помахал письмом в воздухе, чтобы высохли чернила, сложил его и опустил в карман. Из другого кармана он извлёк моток белой верёвки. — Неужели вы посмеете связать королеву? — спросила Ильчиэлла. — Вам это кажется более дерзким, чем расцарапать королеве шпагой горло? — усмехнулся Вильд. — Сделайте одолжение, дорогая моя: пересядьте на кровать и соедините руки за спиной… Королеву переполняло негодование, но веря, что Вильду осталось торжествовать недолго, она с презрением подчинилась. Он связал ей сначала запястья, потом — щиколотки. Прикосновение к щиколоткам, ещё недавно столь желанное и приятное, казалось особенно оскорбительным. Но еще ужаснее было то, что он протянул веревку от ног королевы к ножке кровати и накрепко затянул узел. Потом он отпер дверь и вышел. Едва Вильд оказался за порогом опочивальни, королева с облегчением услышала голос Умари: — Письмо! Раздался шум борьбы и звон металла. Бывшего фаворита втолкнули в спальню, Умари вошёл следом. Шпага Вильда упиралась в спину её хозяина. В руке Умари было пресловутое письмо. — Встать лицом к стенке и не двигаться, — приказал фавориту дознаватель. Он хотел отдать письмо королеве и вдруг увидел, что она связана. Краска бросилась ему в лицо. Он достал ножик и робко спросил: — Вы позволите?.. Ильчиэлле показалось, что руки его, в неизменных чёрных перчатках, слегка дрожали, когда он разрезал узлы. — Что я могу сделать для вас, Ваше Величество? — почтительно проговорил Умари, освободив королеву от верёвок. — Уведите заговорщика, — коротко сказала Ильчиэлла. — Слушаюсь, Ваше Величество… Руки за спину! — приказал Умари бывшему королевскому фавориту. Тот бросил через плечо на дознавателя холодный взгляд и подчинился. — Вперёд! — сказал Умари. — И через полчаса зайдите ко мне в кабинет, — добавила королева. Когда арестованного увели, Ильчиэлла подошла к зеркалу и оглядела себя. Над яремной впадинкой была капля крови: шпага действительно оцарапала ей шею. — Господи… Какой позор! — прошептала королева, с содроганием вспомнив, как Вильд связывал её. И подчинённый застал её в таком виде! В спальне, привязанной к кровати!.. «А всё же — как он оказался за окном?..» — подумала она вдруг об Умари. «Да, всё верно. Задача Секретного Департамента — безопасность королевы. Но устраивать слежку за королевской опочивальней?!» И вместо благодарности Ильчиэлла почувствовала негодование. «И что я могу ему сказать? «И что я могу ему сказать? Формально он прав: безопасность королевы важнее тайны её личной жизни… Фу, какая гадость! Нет, пусть я выгляжу несправедливой, ноги его больше не будет во дворце! Королевская опочивальня не должна была попасть в поле его дозора! Да, но если бы он не следил за мной, письмо бы уже было у короля Антора… «Нет, это только моя ошибка: нужно быть осторожнее и разборчивей. Его это не оправдывает…» С этими мыслями королева пришла к себе в кабинет. В дверь заглянул Грант: — Ваше Величество, Фарли очень просит принять его! — Грант, мне сейчас не до Фарли. Никого не впускать ко мне, кроме господ из Департамента. Спустя некоторое время Грант доложил о приходе Умари. Тот был также почтителен и спокоен, как и обычно, но не смел смотреть королеве в глаза. Он стоял у стола Её Величества, ожидая приказаний. — Что заговорщик? — спросила Ильчиэлла, помолчав. — Заключён под стражу, Ваше Величество. Кроме того, задержан люберийский посол, который должен был увезти шпиона с этим письмом за границу. Он взят в карете, где ожидал Вильда. — Это тот самый, который прибыл сегодня утром с посланием от принца? — Да, Ваше Величество. Посол Борге, обаятельный и скользкий дипломат, привёз королеве утром письмо от Лоуленвиля. Ильчиэлла недолюбливала этого хитрого люберийца с орлиным профилем и умными маленькими глазками. И не зря: оказывается, он сообщник Вильда… — Мы предполагаем, что оба они — шпионы герцога Ч*, — добавил дознаватель. — Я тоже так полагаю, — задумчиво сказала королева. — Я и не знала, что вы так разнообразно проводите свой досуг, Умари, — вдруг, как бы вскользь, заметила она. — Прогулки по карнизам, очевидно, способствуют укреплению здоровья? Дознавателя страшно смутили эти слова королевы, что подтвердило предположения Ильчиэллы. — Я… — начал было он, но королева остановила его жестом: — Ну, шутки в сторону. Я очень благодарна вам за своевременное вмешательство и спасение… Умари, я нахожу, что ваша доблестная служба несколько утомила вас. Думаю, пора вам отдохнуть. Развеяться, съездить в теплые края… Я, конечно, плохо себе представляю, как буду обходиться без вас, но всё же попробую. — Простите, Ваше Величество, но не время сейчас отдыхать! — удивленно ответил Умари, видимо, поняв её буквально. — Герцог Ч* — очень умный и опасный противник. Он не добился того, чего хотел, и будет… — Покорнейше прошу со мной не спорить, — нахмурившись, сказала королева. — Виноват… Казалось, только в эту минуту он осознал истинный смысл её слов, и выражение лица его сразу стало таким потерянным, что Ильчиэлла почувствовала жалость. Она взяла перо и написала на бумаге несколько слов и цифр. — Записку отдадите казначею, — сказала она ему. — Этой суммы, надеюсь, должно хватить вам на какое-то время… Умари взглянул на бумагу. — Ваше Величество слишком щедры, — сказал он. — Такой суммы денег мне хватит на всю оставшуюся жизнь. — Ну, не преувеличивайте, — улыбнулась королева. — Для этого вам пришлось бы вести чересчур скромное существование… Умари сложил листок и сунул в карман. — Прощайте, — сказал он. — Но если вдруг я вам понадоблюсь… — добавил он с надеждой. — — — Благодарю за службу, — дружелюбно произнесла королева. — Удачи вам. Умари откланялся и вышел. Королева опустила голову на сложенные руки и несколько минут посидела в молчании. «Может, я не права? — подумала Ильчиэлла. — Он верно служил мне всё это время, мне не в чем было его упрекнуть… А, впрочем, поздно — решение принято». Менять решения было не в её правилах, это отнимало слишком много драгоценного времени. «И, кстати, об отмене решений…» Она вызвала секретаря и велела пригласить к ней Блэйка. Напарник Умари пришёл, явно обеспокоенный. — Скажите мне, заговорщики уже допрошены? — Нет ещё, Ваше Величество, — осторожно ответил Блэйк, очевидно, опасаясь выговора за проявленную нерасторопность. — Прекрасно, — сказала королева. — До завтрашнего утра — никаких допросов. Завтра я сама буду беседовать с ними.