Creep In A T-shirt

      Я не собирался первым мириться с Маттиасом. Дело было даже не в гордости, я был просто слишком неопытен в таких делах – в конце концов, я еще ни с кем по-настоящему не ссорился. Оставалось только ждать.       На следующий день, когда мой отец уже наслаждался индийским летом на другом конце света, я все же заставил себя встать рано утром и двинуться в направлении зеленой коробки. Оказалось, это было не так уж и сложно.       Мои одноклассники поздоровались со мной так равнодушно, будто бы я и не исчезал на несколько дней, а учитель даже не удостоил меня взглядом. Сев за последнюю парту самого крайнего ряда, я тоскливо уставился в окно.       Солнце то и дело затягивали тучи, и на первой перемене двор был почти пуст, на второй же, когда облака все-таки решили убраться подальше, наружу высыпала половина гимназии. Мой класс собрался в кучу, отчаянно дискутируя о чем-то – к нему присоединилась добрая часть класса Маттиаса, но его самого нигде не было видно. Я заскучал еще больше.       От неотрывной слежки за двором заслезились глаза. Встав, я сделал зачем-то несколько кругов по пустому кабинету и снова с ощущением полной тоски вернулся на свое место. Чего я только ждал? Будто бы появление Маттиаса на школьном дворе могло изменить хоть что-то в том, что наши отношения находились в абсолютном раздрае. Я просто должен был успокоиться и больше не думать об этом – если вспомнить, например, два месяца назад я отлично жил и без Маттиаса. Словно сейчас что-то изменилось.       Я вздохнул. В голове никак не хотел укладываться тот факт, что вполне самодостаточному мне мог понадобиться кто-то для поддержки душевного равновесия. В памяти всплыли начальные классы, в которых я худо-бедно общался с кем-то, у меня было даже пару так называемых «друзей», но они переставали интересовать меня, стоило им только исчезнуть из моего поля зрения. Дальше было хуже – чем старше окружающие становились, тем страннее я им казался и тем неприятнее становилась моя школьная жизнь.       Я поморщился – нужно ли было сейчас вообще вспоминать подобные вещи? Двор гимназии был все еще переполнен, хотя отдельные группки учеников потихоньку начинали редеть – до конца перемены оставалось каких-то десять минут. Уже не зная, как отвязаться от мыслей о Маттиасе, я страдальчески закатил глаза к потолку и неожиданно заметил светло-серое пятно на белоснежной стене прямо напротив моего стола.       Плесень.       Почему-то совсем некстати в голове всплыли слова отца. Я наморщил лоб, зачарованно разглядывая безобидное пятнышко: из всех мест на стене плесень решила поселиться именно напротив моего стола, словно чувствовала во мне родственную душу. Или же ей просто нравилось рядом со мной?       Кисло усмехнувшись, я саркастически подумал от том, что плесень и Маттиас были единственными, кто мог вынести мое общество. Впрочем, теперь я мог сократить этот список, оставив в нем только своего милого друга на стене – вряд ли Маттиас вообще еще помнил обо мне. В сериале, в котором он был главным героем, последние несколько недель появилось слишком много новых лиц, а наша ссора могла быть эффектным ходом сценаристов, чтобы выбросить из сюжета столь безынтересного и безынициативного персонажа, как я.       На то, что Маттиас еще появится во дворе гимназии, можно было и не надеяться, но я все равно бросил последний взгляд в сторону окна – двор опустел почти наполовину, зато за оградой образовалась небольшая группа, при виде которой меня охватило жуткое волнение, похожее на чувство человека, наконец-таки нашедшего то, что он так долго искал.       Лихорадочно вскочив со своего места, я прижался носом к стеклу, напряженно щуря глаза. Мое зрение меня не подвело – один из стоявших за оградой парней действительно оказался Маттиасом. Двое других казались мне совершенно незнакомыми, скорей всего, они были студентами ютившегося по соседству с зеленой коробкой университета.       Я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и оторвал кончик носа от стекла, оставив на нем гадкий запотевший развод. Маттиас казался увлеченным разговором со своими новыми знакомыми, он периодически заливисто смеялся, шутливо хлопая одного из парней по спине – тот, высокий афроамериканец в бейсболке с натянутым прямо на нее капюшоном толстовки, выглядел так, словно сбывал наркотики за ближайшим углом.       Я был готов поклясться, что так оно и было.       Неудивительно, что, общаясь с подобными личностями, Маттиас набрался гетто-слэнга, от которого у меня тянуло в зубах. Невольно улыбнувшись, я подумал о том, какими словечками Маттиас мог удивить меня при следующей встрече, но, вспомнив о нашей ссоре, снова скис. В чем вообще был смысл моей дурацкой слежки?       Перемена заканчивалась, и класс за моей спиной оживал, а я все еще стоял у окна. Надо было бы вернуться на свое место, но я все так же продолжал наблюдать за Маттиасом – тот все же распрощался со своими сомнительными знакомыми и вроде бы направился обратно к зеленому мусорному баку. Я тоже хотел было вернуться за свой стол, как что-то заставило меня замереть на месте.       Дело было в походке Маттиаса. С ней было определенно что-то не так. Он шел не только медленней обычного, но и отчетливо прихрамывал на левую ногу. Более того – я заметил это только тогда, когда Маттиас уже пересек половину двора, – его лодыжка была плотно обмотана чем-то белым, вроде эластичного бинта.       Отойдя от окна, я словно в трансе опустился на свое место. В классе стоял страшный ажиотаж, учитель по неизвестной причине пока не появился, и все особенно громко и беспорядочно обсуждали друг с другом свои личные дела, но я не мог уловить ни слова. Мои мысли неизменно крутились вокруг хромающего Маттиаса.       Что-то серьезное или же обычный вывих? Как он только умудрился – со скейта упал? Было ли ему больно при ходьбе? Если судить по выражению его лица, приятных ощущений он уж точно не испытывал.       Я стиснул пальцами виски – внутри нарастал ком холодного, похожего на кисель, беспокойства. От волнения я не мог спокойно сидеть на месте – хотелось встать, зайти в соседний класс и расспросить Маттиаса обо всем. Даже несмотря на то, что он навряд ли стал бы разговаривать со мной при своих одноклассниках.       На протяжении всего урока я никак не мог сосредоточиться. У меня никогда не было больших проблем с тригонометрией, но в тот день мне казалось, что учитель говорил на китайском, рисуя на доске параллельно какие-то зашифрованные послания. Моя концентрация была в подвале, и я даже не пытался вытащить ее оттуда. Кое-как дотерпев до перемены, я сорвался со своего места и один из первых покинул класс.       Я не мог пойти к Маттиасу, но оставаться в кабинете тоже не было сил – выйдя на улицу, я направился к небольшому парку через дорогу от гимназии. Солнце как раз выглянуло из-за туч, и снаружи стало так жарко, что я вспотел под рубашкой буквально за несколько секунд.       Примостившись на влажной от прошедшего утром дождя скамейке, я достал из своего ланч-бокса один из наспех слепленных мной утром сэндвичей, но не смог откусить от него ни кусочка – мысли о Маттиасе и его травме никак не хотели уходить из головы. Когда и где это только случилось? Был ли с ним кто-то рядом в этот момент?       Мимо скамейки меланхолично проплывали велосипедисты, где-то неподалеку неугомонно плакал ребенок, а под подошвами моих кроссовок сновали муравьи – наверное, я случайно разворошил ногами их колонию. В любом случае, они были в кошмарной панике – нахмурившись, я машинально скользнул по скамейке в сторону и, вздохнув, уже собирался взяться свой законный обед, как над моей головой раздался знакомый голос:       – С чем сэндвичи?       Я вздрогнул, чуть не скормив свой обед муравьям. Маттиас захихикал – он стоял рядом с моей скамейкой и говорил со мной, несмотря на то, что мы были в опасной близости от зеленой коробки и нас мог увидеть любой. Поначалу я решил даже, что от волнения у меня уже начались галлюцинации.       Все-таки придя в себя, я в первую очередь нервно огляделся – рядом не было больше никого, а Маттиас с ожиданием смотрел на меня. Похоже, он действительно обращался ко мне.       – С тунцом, листьями салата и майонезом, – после затянувшейся паузы с горем пополам выдавил я. Маттиас брезгливо наморщил нос.       – Буэ-э-э… майонез.       Я сконфуженно пожал плечами, а Маттиас плюхнулся на скамейку рядом со мной и, достав из моего ланч-бокса один из сэндвичей, не особенно раздумывая, откусил от него огромный кусок. Я смотрел на то, как двигались его челюсти, и думал про себя, что действия этого парня иногда не поддаются никакой логике.       Какое-то время мы молчали, занятые едой – глядя на Маттиаса, я тоже автоматически принялся жевать. Есть совсем не хотелось, хлеб казался таким сухим, что было больно глотать. Я чувствовал себя ужасно некомфортно и проклинал то, что Маттиас нашел меня. Обуревавшее мною до этого беспокойство словно испарилось – я только и мечтал о том, чтобы он оставил меня в покое.       Разумеется, этого не случилось. Прожевав очередной кусок, Маттиас рассеянно уставился перед собой и уткнулся взглядом в уличный указатель:       – Улица Парадиз…       Я изумленно моргнул, а Маттиас констатировал:       – Стоит отойти от гимназии на пару метров – и вот уже парадиз.       Мы оба рассмеялись, хотя я и не был уверен в том, что мне было смешно. Но после дурацкой шутки Маттиаса мне будто бы немного полегчало, и я наконец заставил себя повернуться к нему и окинуть его взглядом. Он тоже повернулся ко мне и вопросительно поднял брови, на что я только промямлил:       – Твоя нога…       – Что с ней?       – Ты поранился?       Поранился? От чувства стыда за самого себя мне захотелось вскочить с места и убежать куда-нибудь, где бы меня больше не видел никто, но я успешно подавил это желание, а Маттиас, откинувшийся тем временем на спинку скамейки, недружелюбно хмыкнул:       – А ты как думаешь, а, Олли?       – Я… э-э… извини, – я отвел глаза в сторону. Забинтованная нога Маттиаса странным образом притягивало мое внимание – стоило ей попасть в поле моего зрения, как необъяснимое чувство жалости охватывало все мое существо. Мне не хотелось думать о том, что Маттиасу было больно. Мне не хотелось, чтобы он страдал.       – Как это случилось?       Маттиас раздраженно цокнул языком и ловко зашвырнул обертку от съеденного им сэндвича в мусорный бак.       – Фронтсайд-кик-флип…       Я неожиданно для самого себя улыбнулся.       – А не по-марсиански можно?       – Олли!       Мы оба снова засмеялись – Маттиас выудил из моего ланч-бокса последний сэндвич и невозмутимо принялся за него. На мое замечание о том, что я вообще-то тоже голодный, он настолько растерянно переспросил „А?“, что я решил больше не акцентировать внимание на подобных мелочах.       Я был рад тому шаткому миру, который снова воцарился между нами.       Проглотив половину сэндвича, Маттиас принялся возбужденно посвящать меня в подробности своей травмы – он рассказывал все так живо, что мне даже показалось в какой-то момент, что я сам оказался на его месте. А когда Маттиас заговорил о том, до каких размеров распухла его покалеченная нога и в какую панику он впал, потому что никого не было рядом, у меня вообще перед глазами потемнело.       Я больше не слушал его, только и думал о том, что бросил его одного на произвол судьбы в подобной ситуации… Конечно, я бы не спас его от травмы, но, по крайней мере, он бы чувствовал себя намного спокойнее, если бы я был рядом. Это было очевидно.       Я торжественно пообещал себе, что больше никогда не брошу его одного. Ни за что в жизни.       Маттиас продолжал трещать языком, но я не выдержал и, закусив губу, неуклюже перебил его:       – Мне кажется, тебе не стоит больше ходить кататься одному.       Запнувшись на полуслове, Маттиас удивленно уставился на меня:       – В смысле?       – Тебе не стоит ходить в скейтпарк одному, – взволнованно и с какой-то отчаянной решимостью повторил я. В голове все перемешалось, и я не знал, что я только нес – главное было, просто не останавливаться, – это слишком опасно. Ты… я мог бы всегда ходить с тобой, мне не трудно, я живу там совсем рядом… Ты мог бы просто писать мне, когда соберешься туда идти и…       Маттиас смотрел на меня широко раскрытыми глазами, и в какой-то момент способность говорить просто покинула меня – мой голос охрип, а дыхание сбилось, и я стыдливо замолчал. К счастью, Маттиас быстро понял, что к чему. Мимолетно улыбнувшись – так улыбнувшись, как не улыбался еще никогда, – он деловито вытащил свой тонкий, но довольно громоздкий, словно сплющенный кирпич, смартфон и, хитро прищурившись, сообщил:       – У меня даже номера твоего нет.       Я поспешно кивнул и принялся судорожно копаться в сумке в поисках своего мобильника. Тот как назло никак не хотел находиться, а от неловкости всей ситуации у меня мелко дрожали руки. Наверняка, мой телефон был зарыт на самом дне под парой тяжеленых учебников – нельзя было сказать, что я пользовался им уж очень часто. В последний раз, кажется, несколько дней назад. Я продолжал безуспешно рыться в сумке под пристальным взглядом Маттиаса, пока тот не выдержал и, закатив глаза, не отобрал ее у меня. Он ухмылялся.       – Боже, Олли, что за стресс? Мы не на первом свидании.       Сравнение Маттиаса было настолько метким, что я разволновался еще больше. Проворно выудив мой мобильник откуда-то из-под груды книг, Маттиас уставился в его экран, я же – куда-то в другую сторону.       В происходящее не верилось. Только час назад мне казалось, что мы уже больше и не заговорим друг с другом, сейчас же мы обменивались телефонами, словно были настоящими друзьями.       От одной мысли о том, что Маттиас теперь мог написать или даже позвонить мне в любой момент, у меня вспотели ладони. Я смущенно прижал их к джинсам, а Маттиас, оторвавшись от экрана моего телефона, с некоторым сочувствием поинтересовался:       – Не очень часто обмениваешься с кем-то номерами, да?       Я молча мотнул головой – и хотя этот жест вряд ли можно было интерпретировать как однозначный ответ на его вопрос, Маттиас понял все по-своему и с ухмылкой заявил:       – Я буду писать тебе каждый день. Теперь от меня не отделаешься…       – Как хочешь.       Внезапно разозлившись, я вырвал свой телефон из рук Маттиаса и затолкал его в сумку. Мне казалось, что все мое лицо каким-то невероятным образом превратилось в одно сплошное пятно стыда – щеки и мочки ушей горели так, словно их натерли порошком чили. Вот только Маттиас не обращал на мое смятенное состояние никакого внимания – он вообще будто бы забыл о моем существовании, с выражением великого сосредоточения на лице уткнувшись в свой громоздкий смартфон.       Перемена уже точно подошла к концу, и нам нужно было обратно, но я не мог сдвинуться с места. Несмотря на то, что мы молчали и Маттиас, казалось бы, ушел с головой в мир своего чертового мобильника, я не мог просто так встать и уйти. Сам не понимая почему, я продолжал сидеть рядом с ним на скамейке, наблюдая за муравьями, в агонии мечущимися по асфальту под нашими ногами. Я смотрел на них до тех пор, пока чужие немного потертые небесно-голубые кеды не заслонили мне всю картину.       Вздрогнув от неожиданности, я поднял голову. Худощавый, темноволосый и похожий на иностранца парень замер у нашей скамейки – он смотрел на Маттиаса в упор, в то время как тот был увлечен своим смартфоном и не замечал ничего вокруг.       Незнакомый парень все еще пялился на Маттиаса, а я поневоле уставился на него – нельзя было сказать, что он выглядел уж очень необычно, но у него было особенное лицо. Я еще никогда не видел подобных лиц – его черты были не только специфическими, но и абсолютно не подходили друг к другу, будто бы кто-то впопыхах склеил их вместе из обрывков разных фотографий. Нос незнакомца был слишком длинным и каким-то неровным, рот широким, а глаза настолько глубоко посаженными, что они придавали его лицу совино-сонное выражение.       Пока я не очень-то вежливо разглядывал незнакомого парня, поражаясь его природному уродству, Маттиас наконец оторвался от своего телефона и, возможно, почувствовав на себе чужой взгляд, растерянно поднял голову вверх – он был настолько ошарашен при виде назойливого типчика, застывшего перед ним, что практически раскрыл рот от изумления.       – Матце…       Уродливое лицо незнакомца словно преобразилось, а Маттиас только испуганно заморгал.       – Матце! Матце Шнайдер! – уже намного уверенней воскликнул парень. – Блин, а я смотрю – ты, не ты… Охренеть, сколько уже не виделись?! Год?       Парень счастливо улыбался, Маттиас же казался напряженным и не совсем обрадованным нежданной встрече. Запихнув мобильник обратно в карман джинсов, он без особого воодушевления отозвался:       – Два, кажется… Хэй, Уве.       Они обменялись одним из ритуальных приветствий Маттиаса, состоявшим из сложной комбинации рукопожатий, столкновений кулаками и прочих дурашливых жестов. Маттиас уже не раз пытался обучить меня этому приветствию, но я всегда отказывался наотрез, аргументируя это тем, что не собираюсь „вступать в его секту“.       Мне показалось, что Маттиас и подозрительный тип довольно хорошо знали друг друга. После приветствия они даже разговорились, хотя Маттиас все еще выглядел хмурым, а его улыбка казалась такой ненатуральной и вымученной, будто бы кто-то периодически тыкал его в спину, заставляя изображать радость. Уве же наоборот светился – я с каким-то извращенным интересом наблюдал за тем, как эмоции преображали его лицо. Несмотря на явное природное уродство, он обладал некой харизмой. От вида его улыбки хотелось улыбаться даже мне.       Уве заметил меня только через десять минут разговора – он приветливо заулыбался, повернувшись в мою сторону:       – А, извини, парень, забыл представиться. Уве.       Его ладонь была мягкой, а рукопожатие совсем безвольным, почти противным. Я был настолько ошарашен неожиданным вниманием к своей скромной персоне, что, тряся его руку, даже забыл назвать свое имя. Маттиас, заметивший мой ступор, истерически хихикнул:       – Это Олли. Олли немного заторможенный…       Уве фыркнул, продолжая улыбаться мне:       – Не обращай внимание, у Матце всегда подлые шутки. Ты его одноклассник?       – Одно… – я осекся, задумавшись о том, стоит ли мне называться одноклассником Маттиаса, если это не соответствовало правде. Уве улыбался, с ожиданием глядя на меня, и я поспешно продолжил, пробормотав:       – В каком-то смысле… Мы оба из во-он той зеленой коробки.       Я махнул в сторону нашей гимназии – Маттиас недоуменно поднял брови, будто удивившись моей неловкой попытке иронизировать, а Уве добродушно рассмеялся:       – Понимаю. С чувством юмора у тебя все нормально.       Я кивнул, не зная, как еще реагировать. Странный знакомый Маттиаса был слишком дружелюбным, настолько, что я невольно ощутил притяжение к нему – хотелось сказать ему еще что-нибудь, продолжить разговор, вот только я не имел никакого представления как.       Маттиас наблюдал за нашим общением с каким-то даже неодобрением – стоило мне замолчать, как он тут же умудрился перетянуть внимание Уве на себя и начал рассказывать ему что-то так быстро, что у меня больше не было возможности вставить и слово.       Какое-то время я пытался уловить нить разговора, но, осознав, что это бессмысленно, выбросил оставшийся от нашего с Маттиасом обеда мусор в урну, закрыл ланч-бокс и принялся упаковывать его в свою сумку – заметивший мои сборы Уве понимающе кивнул:       – А-а, ладно, я вижу, вам уже пора. Сорри, что задержал.       Я молча застегнул молнию на сумке. Если честно, мне было все равно, чем там занимался Маттиас – он мог и дальше болтать со своим знакомым хоть несколько часов – я же собирался обратно в класс.       Как ни странно, Маттиас не стал возражать, а только развел плечами. Уве будто бы разочарованно вздохнул и повторил:       – Ладно… Кстати, Матце, на следующей неделе будет скейт-контест в Олимпиапарке… придешь посмотреть? Я там тоже буду.       Уве с надеждой смотрел на Маттиаса, но тот замялся – я отчетливо видел, как по его лицу пробежала едва заметная тень. Неужели общество этого парня было ему настолько неприятно? Не считая специфической внешности, Уве в целом вызывал у меня скорее симпатию, хоть я и знал его не больше пятнадцати минут.       Маттиас все еще мялся:       – Я не знаю... С учебой напряг в последнее время. Домашка, куча рефератов там, все дела… Да, Олли?       Я ошалело уставился на Маттиаса и, осознав только через несколько секунд, что должен ему подыграть, почувствовал себя невероятно глупо.       – Ну… э-э…       Уве снова вздохнул.       – Ясно. Тогда спишемся еще как-нибудь, да? Не пропадай.       – Ты тоже.       Они снова обменялись ритуальными рукопожатиями, как при приветствии, я же только смущенно кивнул Уве на прощание – не прошло и пары минут, как он, дойдя до перекрестка, пересек улицу и исчез в неизвестном направлении.       Маттиас молчал, глядя куда-то в сторону. Он помрачнел и казался таким понурым, словно разговор с Уве отобрал у него все душевные силы. Раздраженно ковыряя носком своего скейтерского кеда землю, он задумчиво рассматривал прохожих до тех пор, пока я не выдержал и поинтересовался:       – Домашка? Напряг с учебой… ты серьезно?       Маттиас поморщился и, не глядя на меня, буркнул:       – Надо же было как-то от него отвязаться.       Я не знал, что на меня нашло, но наплевательское отношение Маттиаса к своему знакомому вызывало у меня внутри бурный протест, и я просто не мог молчать:       – Похоже, он был действительно рад тебя видеть.       – Угу.       – А ты его нет?       Допрыгался, Олли. Развернувшись ко мне, Маттиас разъярённо уставился на меня – в этот момент его глаза были холодными и такими светло-голубыми, словно лед в Антарктике.       Я сглотнул. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, пока Маттиас немного не успокоился и не бросил безразлично:       – Мне казалось, ты знаешь больше других о том, что такое личное пространство, Олли… В любом случае, не твое дело.       Он резко встал со скамейки, я все еще смотрел на него – беспомощно, почти потерянно. Я искренне не хотел ссориться с Маттиасом, ведь мы только что помирились, но одновременно абсолютно не понимал, что я сделал.       Он всегда рассказывал мне обо всем – о каждой мелочи, происходившей в его жизни. В скейтпарке, когда мы в перерывах лежали на холме, он мог болтать часами, загружая меня ненужными подробностями. Мне никогда бы не подумалось, что Маттиас был человеком, которому есть что скрывать.       По-видимому, я ошибался. Мои предположения о Маттиасе опять оказались неправильными, совсем как в прошлый раз – мы снова были в ссоре, и он ковылял по направлению к гимназии, а я только сидел на скамейке и смотрел ему вслед.       Муравьи под моими ногами куда-то пропали, прохожих стало меньше, а солнце в очередной раз зашло за тучи. Погода была настолько переменчивой, что если бы я страдал от мигрени, то умер бы, наверное, от перепадов давления.       Возвращаться в таком состоянии в гимназию было выше моих сил. Я решил, что мне нужно побыть одному – я был сыт по горло общением с другими, кроме того, сегодня это, похоже, приносило исключительно отрицательные результаты.       Встав со скамейки и перекинув сумку через плечо, я машинально заткнул уши наушниками, включив в них что-то нейтрально-бесцветное, и направился в противоположную удалявшемуся Маттиасу сторону – к видневшейся вдали автобусной остановке.       Уже в электричке по дороге домой я бездумно вертел в руках свой мобильный телефон, время от времени поглядывая на его дисплей. Но тот неизменно оставался тусклым, словно издеваясь над моей наивностью.       Конечно же, Маттиас и не собирался писать мне, он наверняка сказал это просто так – после того, как я увидел, как он без особого зазрения совести врал своему хорошему знакомому, я вообще не должен был верить ни единому его слову.       Но я почему-то продолжал надеяться.