Creep In A T-shirt

      В последующие дни мы с Маттиасом словно поменялись местами – он бесстыдно забросил учебу и не появлялся в гимназии до самых выходных, я же присутствовал на занятиях ежедневно, по крайней мере, физически.       Мои мысли витали где-то в другом месте. Я был слишком рассеян – забывал все подряд, путал что-то и реагировал на вопросы окружающих еще более заторможенно, чем обычно.       Нельзя сказать, что я постоянно думал о Маттиасе, но тот все же время от времени всплывал у меня в голове. К тому же, у меня появилась совершенно идиотская привычка периодически смотреть на телефон – раньше я даже не доставал его из сумки ни на занятиях, ни дома. Теперь же я то и дело косился на него, но единственным, кто вспомнил обо мне за эти несколько дней, был мой отец. Он написал мне несколько коротких сообщений, содержание которых было настолько стандартным, что я не знал, как мне на них отвечать.       Да и не думаю, что отец ждал какого-то ответа. О моих не слишком тесных отношениях с мобильником он, разумеется, знал, но все равно писал мне раз в два дня, скорее по привычке, чем с какой-то целью.       В Индии стояла жара – на выходных и у нас распогодилось, и я спасался от духоты, опустив жалюзи во всех комнатах, отчего воздух в квартире стал еще более затхлым.       Я маялся от безделья. Это было даже странно – обычно на выходных я безо всяких размышлений погружался в мир очередной книги, но то ли книга, которую я начал читать, была не та, то ли у меня просто не было настроения.       Проснувшись в субботу ближе к обеду, я около часа апатично провалялся в кровати, бесцельно пялясь в стену до тех пор, пока голова не начала раскалываться, а в желудке не заворочалось чувство голода.       Вяло выбравшись из постели, я спустился на первый этаж. Из-за опущенных жалюзи на кухне царила приятная полутьма – зевнув, я заглянул в холодильник и, окинув сонным взглядом его содержимое, снова захлопнул дверцу. Готовить не хотелось, хотя продуктов в холодильнике было предостаточно.       Некоторое время я размышлял, рассеянно застыв на месте посередине кухни, пока голод внутри наконец все же не поборол лень.       За готовкой я без какой-то определенной причины включил телевизор. Улыбчивая дикторша в новостях, казалось бы, изо всех сил старалась убедить зрителей, что снаружи настал конец света – где-то разбивались и падали самолеты, в одной из стран ближнего Востока, похоже, началась революция, а в одном из городов по соседству с нами прошла серия терактов прямо средь бела дня… Как бы то ни было, я убежденно переключил канал. Бессмысленный видеоклип слащавой британской поп-группы подходил к моему субботнему утру гораздо лучше.       Хотя желудок через час был наполнен, противное чувство пустоты внутри не проходило. Я вернулся в свою комнату, полистал раскрытую книгу, лежащую на кровати и, через пару минут решительно отбросив ее в сторону, взялся за уроки.       Мои одноклассники только и говорили о кошмарной нагрузке в последних классах гимназии, но этот стресс непонятным образом всегда проходил мимо меня – я готовился к занятьям исключительно тогда, когда у меня было желание, и мои оценки продолжали оставаться на вполне сносном уровне. В каком-то смысле мне все-таки удавалось всегда и во всем отличаться от нормальных людей, и какие бы попытки я ни предпринимал, чтобы исправить эту малоприятную вещь, у меня не очень-то выходило.       В очередной раз зевнув, я без особого усердия принялся за заданное сочинение, но не успел написать и полстраницы, как меня отвлек телефон, лежавший на краю стола. Он отчаянно подмигивал мне светло-фиолетовым огоньком.       Для сообщения от отца было слишком рано, он писал мне всего день назад, поэтому я заволновался – неужели что-то случилось? В конце концов, Индия была не такой уж и безопасной страной. Кроме того, по новостям передавали… Экран телефона осветился, и я обомлел – вместо привычного „па“ на дисплее стояло дурашливое „Матце“, да еще и с маленьким розовым сердечком сзади.       Я бредил?       Несколько секунд я раздумывал, как только умудрился записать номер Маттиаса в телефонную книгу именно таким образом, но тут до меня дошло – он сделал это сам. Еще даже не сообразив, смеяться мне или злиться, я бездумно ткнул пальцем в сообщение.       Хэй Олли. Чем занят?       Перечитав эти простые предложения, наверное, раз десять, я все еще не мог успокоиться. Пальцы дрожали так, что телефон плясал у меня руках. Я не знал, что мне ему ответить и стоило ли отвечать вообще.       Привет, ничем особенным. Только что позавтракал.       Я уставился в экран телефона, чувствуя, что невольно краснею. Зачем я переписываюсь с ним? У меня уж точно есть дела поважнее. Например, сочинение. Хотя… К черту сочинение.       Встав из-за стола, я прислонился спиной к подоконнику, продолжая напряженно гипнотизировать взглядом дисплей телефона. Маттиас был онлайн, но почему-то не торопился отвечать. Может, он уже и забыл о том, что написал мне.       Сообщение прилетело через десять минут моих мучений.       В три часа дня? XD Олли такой Олли       Он рассуждал обо мне, будто бы знал меня всю жизнь.       Какой есть.       Я раздосадованно нахмурился и отложил телефон в сторону. Правда, не выдержал и полминуты и снова судорожно схватил его – судя по сообщению на дисплее, Маттиас уже печатал ответ. Это опять заняло не меньше пяти минут – у меня от стояния в неудобной позе уже даже затекла спина, пока на экране наконец не высветился довольно длинный текст.       Маттиас хотел, чтобы я сходил для него за покупками, а потом еще и привез все это к нему – видимо, перепутал меня со службой обслуживания престарелых. Ну или продолжал держать меня за своего раба с функцией друга… Моя оправданная ярость мгновенно сошла на нет, когда я вспомнил о его покалеченной ноге. Меньше чем через час я был уже на пути к нему.       Он жил в городке за скейтпарком, не так уж и далеко от моего дома, но дорога заняла все равно как минимум минут сорок, и, подъезжая к супермаркету, я чувствовал себя совершенно выдохшимся. Списку продуктов, который послал мне Маттиас, тоже не было конца. В основном, полуфабрикаты, сладости и куча законсервированной дряни… Он будто бы атомную войну у себя дома пережидать собирался. Я даже в какой-то степени порадовался про себя тому, что мой отец был таким ярым приверженцем здорового образа жизни и отвергал любые формы наполовину приготовленной еды и прочей синтетической гадости, чего о родителях Маттиаса сказать уж точно было нельзя. Или все дело было в том, что их не было дома уже больше недели?       За размышлениями я проворонил симпатичный двухэтажный домик Маттиаса и кружил некоторое время по маленьким похожим друг на друга переулкам, пока все-таки не нашел дорогу обратно.       Пристегнув велосипед к ограде, я взвалил на спину тяжело нагруженный рюкзак и неуверенно надавил на звонок – Маттиас отозвался почти сразу, излишне возбужденно бросив в домофон:       – Олли?! Как круто, что ты уже здесь! Заходи.       Я с некоторой опаской толкнул массивную дверь и прошел во двор – рюкзак сзади больно оттягивал спину, и каждый шаг давался мне с огромным трудом. Вдобавок ко всему, я все еще чувствовал себя страшно неловко оттого, что был на побегушках у Маттиаса, даже несмотря на его травму. О чем только думали его родители, оставляя его одного дома в таком состоянии?       Маттиас уже был на пороге – весь растрепанный, в заношенной неопрятной толстовке и трениках, которые выглядели так, словно их нашли в контейнерах для пожертвования старой одежды. Я всерьез задумался о том, выходил ли он вообще последние несколько дней из дома. Не очень было похоже.       – Олли, ты лучший, – Маттиас почему-то обнял меня на пороге. Он притерся ко мне так близко, что я не смог вытерпеть это дольше одной секунды и непроизвольно шарахнулся в сторону, раздраженно пробормотав:       – От тебя несет раком легких.       От него действительно резко пахло никотином. Горький удушливый запах въелся мне в ноздри – теперь от него точно было не отделаться. Маттиас смущенно ухмыльнулся и пожал плечами:       – Я не курю вообще-то.       – Заметно.       Объятие Маттиаса сбило меня с толку до такой степени, что я впал в какое-то странное недовольство, чтобы только не думать об этом. Где-то внутри я, конечно, понимал, что он был благодарен мне за своеобразную заботу, но был бы очень рад, если бы он выразил свою благодарность каким-нибудь более адекватным способом.       Маттиас продолжал ухмыляться, а я, проходя за ним в полутемную прихожую, ощутил внезапно легкую тревогу. Он выглядел непривычно, вел себя непривычно, да и вообще, насколько хорошо я его знал? Если подумать, то не очень-то хорошо.       Если подумать, я практически не знал его.       Даже в светлой, довольно просторной кухне Маттиаса параноидальные мысли никак не хотели уходить прочь. Я стянул со спины тяжеленный рюкзак и аккуратно опустил его на пол:       – Вроде все, что ты просил. Деньги можешь…       Маттиас уже протягивал мне купюру номиналом в пятьдесят евро.       – Остальное тебе.       – Не надо мне так много. Стоило же не больше тридцати…       – Олли-и, – Маттиас, словно досадуя, закатил глаза и настойчиво втиснул купюру мне прямо в ладонь, – перестань ломаться, ладно? Если тебе самому не надо, можешь пожертвовать на кассе в Макдональдсе для больных детей. Или там девушке своей что-нибудь купить…       – У меня нет девушки.       – Вот-эвер, – Маттиас поморщился, давая мне понять, что дискуссия определенно окончена, – меньше у меня нет. А ты вроде не кассовый аппарат, чтобы мне сдачу давать.       Я хотел было сказать, что мне не нужны его деньги вообще, но так и не смог выдавить из себя ни слова и почувствовал себя только еще глупее. Смятая денежная купюра жгла ладонь.       Маттиас склонился над рюкзаком и принялся энергично извлекать из него покупки – я только через какое-то время сообразил, что не помешало бы ему помочь, хотя, по правде сказать, мне больше хотелось домой. Но уходить через две минуты после того, как пришел, было неприлично и странно даже для меня.       Пока мы разгружали покупки, Маттиас буднично поинтересовался: „Ужинать будешь?“ – и когда я в ответ непонимающе округлил глаза, коротко пояснил:       – Я пиццу сделаю.       – Я только что позавтракал…       – Вот и хорошо, – Маттиас подмигнул мне, – а я тебе поужинать предлагаю.       Наверное, мне просто не стоило с ним спорить. Хотя пицца из замороженного полуфабриката была уж точно не тем, чего бы мне хотелось на ужин. Я решил не протестовать – идея приготовить для нас что-нибудь, казалось, очень воодушевляла Маттиаса, и он принялся суетиться на кухне с огромным энтузиазмом.       Я не мог не признать, что Маттиас отличался креативностью – вместо того, чтобы запихнуть кусок замороженного теста с сыром в духовку – и дело с концом, он ловко нарезал какие-то овощи, черные и зеленые оливки из стеклянных банок и с тщательностью шеф-повара в пятизвездочном ресторане выложил все это на пицце. Пока он готовил, я только стоял и смотрел на него, не зная, куда мне деваться. Кухня Маттиаса была такой красивой и чистой, что я не решался сесть куда-нибудь, чтобы не нарушать царящую вокруг гармонию.       Гнетущее чувство того, что я был не к месту, не собиралось проходить даже тогда, когда кухня вдруг наполнилась тяжелым сладковатым запахом расплавленного сыра. В этот момент я все-таки решился и слабо подал голос:       – Мне… э-э… еще обратно надо… домой…       Маттиас, все это время проторчавший у духовки, повернулся ко мне только через несколько минут.       – Что? Ты что-то сказал?       – Нет.       Недовольно отмахнувшись, Маттиас вернулся обратно к духовке – я зачарованно смотрел на него и думал о том, почему мне так сложно спорить с ним. Мне было страшно сделать даже малейший шаг, который мог бы вызвать конфликт между нами. Я чувствовал себя слабовольным идиотом, и все, что мне оставалось, было просто заткнуться и постараться извлечь из происходящего максимальную выгоду. Вот если подумать, например, чем бы я сейчас занимался дома один? Но даже мысли о тягомотном сочинении, ждавшем меня в моей квартире, не могли исправить ситуацию – я все еще чувствовал себя напряженно и не мог расслабиться.       Пока я размышлял, Маттиас уже умудрился справиться со всем – в одной руке он держал деревянную доску с пиццей, а в другой – тарелки, острые края которых он бесцеремонно ткнул мне в плечо:       – Олли, не зависай! Пойдем наверх.       – Наверх? – я окончательно растерялся, а Маттиас фыркнул:       – В мою комнату. Господи, Олли, не тормози так.       Я все еще не мог понять, зачем нам нужно было идти в комнату Маттиаса, чтобы поужинать, когда это можно было сделать на кухне, но все же промолчал и послушно последовал за ним. В конце концов, твердил себе я, мне все еще можно было уйти в любой момент. Никто не держал меня здесь насильно.       Мысли об иллюзорной свободе успокаивали. Мы поднялись по лестнице, и Маттиас толкнул здоровой ногой одну из первых дверей:       – После тебя.       Я снова безмолвно подчинился и первым шагнул внутрь. Комната Маттиаса напомнила мне типичную обитель подростка из американских фильмов нулевых годов – все вокруг прямо-таки кричало о нарочитой индивидуальности ее владельца, который, ко всему прочему, был еще и не очень чистоплотным. Но даже мой скепсис не помешал мне обалдело застрять на пороге так надолго, что Маттиас нетерпеливо пихнул меня в спину:       – Шевелись уже!       Я вздрогнул и отступил в сторону, все еще растерянно глазея по сторонам. Со стен на меня смотрели фотографии – маленькие и большие, черно-белые и цветные, иногда настолько болезненно яркие, что от одного взгляда на них начинало мутить. Помимо Маттиаса на фотографиях были по большей части незнакомые лица, хотя мне удалось разглядеть на некоторых Бастиана, Штеффена, пару продавцов из „Блю Орэнджа“ и даже Уве – тот всегда смотрел прямо в камеру, растягивая в дружелюбной улыбке свой несуразно широкий рот. Но намного больше, чем Уве, мое внимание привлек высокий светловолосый парень, неизменно сопровождавший Маттиаса практически на каждом снимке. Он был определенно незнаком мне – я не видел его ни в гимназии, ни в „Блю Орэндже“, ни где-либо в другом месте, в котором околачивался Маттиас, но при этом они несомненно были близки. Намного ближе, чем кто-либо другой из безликой пестрой толпы, смотревшей на меня со стен.       Незнакомый блондин улыбался. Как и Маттиас, он был невероятно смазливым, таким смазливым, что любую фотографию с ним можно было без раздумий лепить на обложку какого-нибудь модного журнала. И если Маттиас смахивал на калифорнийского профи-скейтера, незнакомый блондинчик рядом с ним легко сошел бы за серфингиста с восточного побережья Австралии – от таких парней, как он, обычно сходили с ума все без исключения знакомые мне девушки. Даже те, в наличии мозгов у которых можно было не сомневаться.       Симпатичный серфер был в особом почете и у Маттиаса – одна из фотографий, на которых они были вдвоем, обнаружилась даже у него на письменном столе, обрамленная тонкой деревянной рамкой, с которой беспорядочно свисали плотные нити с кулонами в виде разноцветных миниатюрных досок для серфинга. Заинтересованный, я машинально шагнул ближе к письменному столу, чтобы разглядеть этот причудливый домашний алтарь, и вздрогнул всем телом от неожиданности, когда Маттиас за моей спиной тихо произнес:       – Это Свен. Мой приемный брат…       Я резко обернулся, но Маттиас не смотрел на меня. Расставляя тарелки для пиццы прямо на полу возле кровати, он все также еле слышно пояснил:       – На фотографии, в смысле.       Голос Маттиаса показался мне настолько необычным, что я не удержался и полез не в свое дело:       – У тебя есть приемный брат?       – Можно так сказать.       Наконец-таки повернувшись ко мне лицом, Маттиас как-то странно повел плечами. Оставив тарелки и доску с пиццей на полу, он подошел с столу и бережно взял рамку с фотографией в руки – кулончики с досками для серфинга соскользнули с нее с тихим звяканьем и расползлись по лакированной поверхности стола будто ядовитые змеи. Меня передернуло.       – Симпатичный, правда?       Я изумленно уставился на Маттиаса – тот же снова смотрел не на меня, а только на фотографию в руке. В это мгновение мне захотелось сказать что-то по-настоящему бессмысленное и глупое. Например, то, что Маттиас сам был не хуже этого до тошноты идеального серфера. Не знаю, что помогло мне, но я все же заставил себя сдержаться и осторожно спросил вместо этого:       – И где он сейчас?       – На Бали.       Ну конечно. Я попытался улыбнуться, но Маттиас похоже был абсолютно серьезен. Поставив рамку с фотографией обратно на стол, он добавил будто бы даже немного сухо:       – Уже как два года. У него там свой бар… Бывает, везет же некоторым, да, Олли?       Я немного неуклюже пожал плечами:       – Я бы так не сказал.       – Ты бы так не сказал… Почему я не удивляюсь? – Маттиас внезапно едва заметно улыбнулся, посмотрев на меня настолько внимательно, что я ощутил, как от нарастающего чувства неловкости кровь бурно прилила к щекам. – Олли же у нас такой особенный. Не надоело еще?       Смутная улыбка Маттиаса переросла в саркастическую ухмылку – он явно издевался надо мной в своей привычной манере. Я вздохнул и слабо возразил:       – Не особенный, просто…       – Да не скромничай ты так, непризнанный гений.       Почему он никогда не мог оставаться серьезным? На этот раз я просто промолчал, и Маттиас, заскучав оттого, что я не отвечаю на его поддразнивания, вернулся к тарелкам и опустился прямо на пол рядом с ними. Он стянул с деревянной доски кусок пиццы нехилых размеров и принялся запихивать его в рот, не обращая внимания на расплавленный сыр и томатный соус, тут же потекшие по его пальцам. Несмотря на обиду, я не мог не усмехнуться про себя – родители Маттиаса явно не сильно заморачивались на тему того, чтобы привить своему сыну хотя бы какое-то подобие манер.       – Приятного аппетита, – в виду отсутствия другой альтернативы я опустился на пол рядом с Маттиасом. Тот только кивнул мне в ответ, занятый едой.       Дешевая пицца-полуфабрикат из супермаркета оказалась, к моему необъятному удивлению, вполне сносной. Или, быть может, это хозяин дома заразил меня своим неуемным аппетитом – сжевав до конца небольшой кусок, я потянулся за другим и только через пару минут заметил, что сам измазался в томатном соусе не хуже Маттиаса.       Молчание, воцарившееся во время еды, показалось мне таким неловким, что я попытался поддержать разговор, беспомощно зацепившись за предыдущую тему:       – Но ты ведь навещаешь своего брата иногда?       Маттиас, который к этому времени уже частично успел насытиться, показался мне гораздо благосклонней, чем до этого. Все еще активно двигая челюстями, он неопределенно качнул головой:       – Иногда… Не очень часто.       Я понимающе кивнул – возможно, выбранная мной тема была не самой лучшей. Но стоило мне подумать о том, как перевести разговор в другое русло, Маттиас тут же продолжил, лениво поинтересовавшись:       – Ты сам когда-нибудь был на Бали?       Проглотив очередной кусок, я отрицательно помотал головой. По рабочим делам мой отец путешествовал довольно часто, вот только со мной почему-то не добирался дальше Испании – на что я в общем-то не жаловался. В самолете мне всегда становилось плохо, а люди, не понимающие моего родного языка, вызывали у меня приступы легкой паники – мне хватало того, что я на своем-то языке с трудом изъяснялся. О чужом не могло быть и речи.       Маттиас снисходительно хмыкнул:       – Ясно… Это как другой мир, Олли. Море там такое чистое, а звезды совсем близко. По ночам прямо у тебя над головой висят… Серфинг там, как у нас на велосипеде ездить. Местные этим занимаются от скуки и все не хуже любых профи… Охренеть, правда?       Если говорить на чистоту, я не был особенно впечатлен, но сообщать об этом Маттиасу не собирался, поэтому только сдержанно отозвался:       – Не думаю, что это что-то для меня…       – Ах, Олли! Перестань нести чушь.       Маттиас раздраженно отмахнулся от моего робкого возражения, так как он делал это всегда. Он казался необыкновенно возбужденным – его длинные темные ресницы дрожали, а глаза блестели так лихорадочно, что мне почудилось, еще немного – и его восторг охватит и меня. Иногда Маттиас умел быть убедительным.       С усердием вытирая руки о принесенные им вместе с тарелками салфетки, он вдруг совершенно серьезно выдал:       – Если ты в августе этим летом никуда не собираешься, хочешь со мной? Свен классный. Уверен, он тебе понравится. У него там огромный дом, места хватит на всех… Можешь взять еще кого-нибудь с собой. Кого угодно. Свен точно не будет против…       Маттиас говорил и говорил, не дожидаясь моего ответа, а я только ошарашенно смотрел на него, пытаясь одновременно разобраться с тем, что творилось у меня внутри.       Предложение Маттиаса было смешным. Несерьезным. Идиотским просто – зачем ему там на солнечном острове серфингистов мог понадобиться кто-то вроде меня? Разве что для того, чтобы снимать его на камеру в то время, как он будет скользить по волнам со своим смазливым приемным братом. Точно, я болезненно усмехнулся, если смотреть на все с этой стороны, я без сомнений был для Маттиаса полезным, почти необходимым. Хотя… на Бали наверняка хватало своих слабовольных идиотов.       Я даже и не заметил, как мы успели расправиться с пиццей – Маттиас все болтал и болтал. Похоже, все, что было связано с Бали и Свеном, настолько воодушевляло его, что он никак не мог успокоиться и просто заткнуться. Я только молча слушал его, рассматривая параллельно чужие лица, глазевшие на меня со стен. У Маттиаса было так много друзей и знакомых, что если бы они собрались все вместе в одном помещении, получилась бы точно большая толпа, в которой несложно было бы затеряться. Впрочем, я чувствовал себя так, будто бы уже давно затерялся в ней.       В какой-то момент Маттиас все-таки заскучал, но отпускать меня домой ему явно не хотелось, и он предложил позвать еще кого-нибудь. Он начал даже сосредоточенно выискивать что-то в своем смартфоне, когда я покачал головой и отрезал:       – Извини. Мне еще домой надо. И вообще…       От одной мысли о том, что к нам мог присоединиться кто-то вроде Басти, у меня неприятно сжимался желудок. Я был даже удивлен, что хоть в чем-то мог твердо отказать Маттиасу, который сам был поражен моим отпором, кажется, не меньше меня. Вытаращив глаза, он отбросил мобильник в сторону и шутливо поднял руки вверх:       – Ладно-ладно, не нервничай. Не буду звать никого – забыл, что у меня в гостях Мистер Я-Ненавижу-Людей.       Я успешно проигнорировал эту дурацкую насмешку – за все время общения с Маттиасом мне пришлось привыкнуть к подобному, но тот все никак не унимался:       – Будем только вдвоем, да, Олли? Как влюбленная парочка.       Резко придвинувшись ко мне вплотную, Маттиас в шутку провел пальцем по моей щеке – этот жест застал меня врасплох, и я нелепо дернулся, пытаясь отодвинуться от притершегося ко мне чужого тела. Маттиас захихикал будто в истерике, а я, испуганный и шокированный, хрипло выдавил из себя:       – Прекрати.       – Что такое?       – Перестань… Не трогай меня.       – О-о… Девственник или просто фрик?       Маттиас все еще смеялся, а я чувствовал, как жуткая холодная волна отвращения к самому себе накрывает меня с головой. С ним я был беспомощным – не мог даже возразить что-то, позволяя ему подшучивать надо мной вот таким вот мерзким образом. Вряд ли, конечно, Маттиас хотел обидеть меня по-настоящему, как и вряд ли собирался действительно взять меня с собой на Бали… Он просто развлекался. Как и всегда. Ему было скучно.       Единственным правильным решением после такого было встать и уйти домой, но я не мог. Вместо этого продолжал сидеть на месте, как истукан, и смотреть на смеющегося Маттиаса, наверное, уж слишком пристально, потому что тот неожиданно перестал смеяться и, будто бы растерявшись, поднял брови:       – Олли? В чем дело…       Я молчал. Чувство отвращения к самому себе никак не хотело проходить. Чтобы только не смотреть в лицо моему мучителю, я непроизвольно скосил глаза в сторону:       – Ни в чем.       – Я перестарался?       В голосе Маттиаса прозвучало что-то отдаленно похожее на извинение. Это было настолько необычно, что мне даже на какое-то мгновение поверилось в то, что Маттиас, пусть и совсем немного, дорожил моим обществом. Все еще обиженный, я мрачно поднял на него взгляд – он больше не хихикал, как придурок, а смотрел на меня в упор. Его глаза в этот момент были такими светлыми, что показались мне почти серыми.       Было ли это обманом зрения? Глядя Маттиасу в лицо, я вдруг понял, что свет в комнате стал другим.       Снаружи ощутимо стемнело.