***
«Ты сама выбрала свой кошмар, зайка моя», — таковым было сообщение от Джона. На голую Джуди накатила горячей волной немного безумная тревога: «Что он делал здесь? Что ещё натворил? Что задумал?..» Осознаваемая паника была для неё совершенно новым чувством. Словно ком носовой слизи, она окутывала её сознание, вызывая миллиард различных мыслей и тут же гася их, затормаживая рациональное мышление и пропуская только самые элементарные образы действий. Как поступить, она не знала, но надо было сделать хоть что-то, и крольчиха включила лампу в комнате, надеясь разогнать обволакивающий мрак и обрести спокойствие в свете. Свет прогнал панику, но на его место пришло безумие. Красное махровое одеяло, под которым она спала, обратилось в ярком свете лампы в одеяло из кожи лиц зверей, умерших в кафе, и каждое лицо было живым. Говорящим. Оно звало её десятком страдающих голосов. Манило укрыться их болью. Обещало согреть своим отчаянием… Рабочий стол, с которого она только что взяла свой телефон, оказался сделан из раздробленных костей вперемешку с мясом, истекающий кровью, где каждый мускул был живым. Стены этого психоделического ада были сотканы из сотен, нет, тысяч глазных яблок, смотревших на неё легионом пристальных взглядов. Несмотря на то, что глаза были без век, в каждом воспалённом зрачке читалось осуждение и мука. Пол под лапками Джуди противно запульсировал. Она на автомате опустила взгляд и тут же пожалела об этом. Внизу оказался сплошной ковёр из трепыхающихся, работающих органов умерших животных. Не в силах смотреть на творящийся вокруг ярчайший ужас, она побежала к спасительной темноте кухни, но, не добежала, провалившись лапой в порвавшееся от её веса лёгкое. Разумом Джуди уже правил дикий, бесконтрольный страх. Ужас, ощущавшийся каждой шерстинкой, заставил её выдернуть лапу из живого пола вместе с куском сокращающегося органа, и, не видя больше ничего перед собой, она в один прыжок достигла спасительной кухни. Хоппс захлопнула за собой дверь, отсекая от своего взора страшную картину. Провалившись во мрак, она накрылась неестественной тишиной, прерванной звуками падающих солёных капель из прекрасных фиалковых глаз.***
Утренний брифинг прошёл без эксцессов, если, конечно, не считать волны недоумения, возникшей после новости об увольнении Хоппс. Всем было интересно, а за что это, собственно говоря, её турнули? Официальная версия гласила, что Хоппс отправляется в отставку из-за ужасного состояния её психического здоровья. Причина была, откровенно говоря, так себе, но открыто возражать никто не стал. Время шло к обеду. Идрис с нетерпением ждал звонка Джона, сидя у специалистов по электронике. Он очень надеялся отследить уже наконец-то ненавистный неизвестный номер. В конце концов, давно пора. А ведь идею ему подкинул Майерс. — Шустрый он, однако. Надо его повысить, — в очередной раз подметил про себя капитан. Ждать звонка пришлось не очень-то уж и долго. — Я в курсе о Вашем выполнении условий обмена, — начал разговор без приветствия Джон. — Заберите Ваш результат прямо сейчас на семьдесят девятом километре, это по дороге в Малые Норки. — И, не дожидаясь ответа, положил трубку. — Успели? — с надеждой спросил капитан. — Нет, слишком короткий вызов. Он чуть не замычал от накатившей на него злости. Ладно, хоть семью заберёт — и то радует. Не медля больше ни секунды, Буйволсон, прихватив с собой для подстраховки Гиппенса, поехал на указанный километр дороги. Пора было забирать свою семью.***
Обителью Джона был небольшой кирпичный дом на самом краю леса недалеко от пригорода Зверополиса. Он был одноэтажным, с массивным крыльцом и вальмовой красной черепичной крышей. Но выделялся на фоне близ растущего леса он не крышей, а цветами. Домик был буквально обсажен различными растениями, чей цветущий аромат окутывал невидимым прекрасным покрывалом весь дом. Гостей в этом чудном доме не было больше года, но уже неделю в нём жила Инна Буйволсон со своей шестилетней дочерью Мелиссой. Причём именно жила, а не находилась в плену, хотя определённые ограничения в передвижении были. Например, они не могли прогуляться вместе с дочерью даже вокруг дома. Друг её мужа приехал весьма неожиданно неделю назад и увёз их из города, сказал, что у Идриса большие проблемы на работе и что он попросил спрятать их, пока всё не уляжется, после чего буйвол сам их заберёт. Она попыталась дозвониться мужу, но телефон его был недоступен. Как ей объяснил друг, капитан сменил и номер, и телефон. Поверив хищнику в форме, она собрала вещи, взяла дочь и отправилась за город. Сегодня жена Идриса спала самым крепким сном, накачанная транквилизаторами, а вот её дочурка довольно позитивно хрумкала свой завтрак на кухне. Естественно, что ела она не одна, а с хозяйкой дома, которая уже пару раз приезжала к ним. — А давно вы вместе, тётя Джилл? — Почти четыре года, золотко, — улыбнулась собеседница, протягивая маленькой буйволице очередной клубничный кекс, который так ей понравился. — А вы расскажете, как вы встретились? Вроде бы простой вопрос ребёнка всколыхнул волну приятных воспоминаний о молодости в душе Джилл. Ах, как казалось бы давно это было! — Давай я расскажу тебе эту историю позже, когда мы с Джоном будем у вас в гостях, хорошо? — Ну ладно, — немного огорчённо протянула она. — Когда он вернётся с работы? — Через пару часиков, солнышко. Несмотря на достаточно раннее утро, сонная зевота не покидала Мелиссу с самого начала ужина, а глазки её так и норовили закрыться, отправить маленькую девочку в прекрасную страну детских снов. Вот и сейчас, после ответа Джилл, она сонно зевнула. — Да никак наша принцесса не выспалась? — ласково промурлыкала улыбающаяся собеседница. — Вы-ы-ыспалась. — Не выспалась, я ведь вижу. — Ну да, просто я хочу познакомиться с дядей Джоном, я ведь его ни разу не видела. — А давай сделаем так: ты сейчас пойдёшь спать к маме, а когда дядя Джон вернётся с работы, я тебя разбужу. Договорились? — Да! — весело ответила малютка и, съев ещё один кекс, потопала в соседнюю комнату, под тёплый бок своей матери. Джилл смотрела вслед ушедшей в комнату девочке, и от накативших на неё воспоминаний о собственной дочери из уголков её глаз беззвучно полились слёзы.***
Оказавшись в тишине и наедине с собой, Хоппс заплакала, присев на пол и обхватив колени лапками. Она и сама не знала, сколько так просидела: может, пару секунд, а может, и несколько часов. Время не играло роли во тьме кошмара. Долго такая передышка продолжаться не могла, и из темноты раздался такой неожиданный, мягкий, успокаивающий голос Ника: — Не плачь, Морковка, скоро всё закончится. — Ник? — не думая о последствиях, она вскочила на ноги и щёлкнула выключателем, всей душой надеясь увидеть своего друга. Самая большая ошибка. Джуди оказалась не на кухне, а около кафе из её прошлого кошмара. Только на сей раз окружение было куда более страшным. Моросил небольшой дождик. Крольчиха в удивлении подняла взгляд к небу. Весь горизонт, насколько хватало взора, закрывали тёмные набухшие тучи цвета старого, зеленоватого гноя. Густая, алая капля дождя, попавшая в открывшийся от удивления и страха рот, оказалась с металлическим привкусом. Он был таким знакомым, неприятным и ярким, что её чуть не стошнило. Что-то пронеслось мимо на огромной скорости, обдав её кровавыми брызгами. Это была уже знакомая ей машина. Джуди снова проживала чужую гибель, вернувшись в свой прошлый кошмар, после каждой смерти падала в лужи набежавшей от дождя крови и плакала. Настала очередь маленького енота. Как и в прошлый раз, он выполз из-под тел своих родителей и спросил своим невинным, чистым, детским голосочком: «Почему вы не спасли нас, тётенька?». — Потому что я спасла друга… — тихонько выдавила слова сквозь ком эмоций Джуди, продолжая лежать на асфальте в луже крови и плакать, свернувшись эмбрионом, словно маленький кролик. — А я больше тебе не друг?! — раздался в её ушах голос Бенджамина. Она в страхе закрыла лапками свои уши, чтобы только не слышать этих вопросов, бьющих, словно молотом, по её душе. — Пожалуйста, хватит, я так больше не могу! — прошептали её солёные от крови и слёз кроличьи губы. Ответ на отчаянную мольбу пришёл незамедлительно. Мягкие лапы вытащили её из багровой лужи безумия и прижали к себе. Все запахи и звуки пропали, как будто их никогда и не было. В дёргающийся носик мягко проник знакомый и успокаивающий запах друга. Ник держал её на своих лапах, словно маленькую, аккуратно прижав её к своей груди. Пожар в её душе ненадолго утих, потушенный теплом мягких лисьих лап. От него расходились приятное спокойствие и умиротворённость. Джуди открыла опухшие глаза. Он стоял, обняв голую, пропитавшуюся кровью Джуди, и улыбался своей фирменной улыбкой, которой она не видела уже много месяцев. От накрывшего её счастья она снова прикрыла глаза и уткнулась мордочкой в пушистую рыжую грудь. Постояв ещё немного, он отпустил зайку из своих тёплых объятий и отошёл от неё на один шаг. — Не грусти, Морковка, теперь всё закончится. Она недоумённо открыла глаза. Огонь надежды и спокойствия, горевший в её душе, смело пожаром панического ужаса. Всё это время Ник не просто излучал тепло, он горел заживо и принимал на себя всю агонию смертей, что должна была прочувствовать Джуди. Крик душевной боли вырвался из горла крольчихи. Она хотела броситься ему на помощь, но багровая лужа, в которой она стояла, не давала ей сделать такой необходимый шаг вперёд. Хоппс стояла и кричала, не в силах сделать ничего, пока её друг горел. — НИК! НЕТ! Его полыхающее лицо в последний раз оскалилось в улыбке. Джуди с криком открыла глаза. Она лежала на диване в тёмной квартире напарника, вся мокрая от холодного пота. — Пресвятая морковь, это был лишь сон, всего лишь ужасный сон! — глубоко дыша, потрясённо прошептала она. — Конечно, сон! — тихонько прошептало ей одеяло десятком голосов. От заполнившего её разум и душу страха, она закричала во всю силу своих кроличьих связок. Она снова открыла глаза. Не зная, сон это или реальность, Джуди сразу, прямо с кровати, подскочила к стене и включила свет. Комната была нормальная, но дикое сердцебиение не покидало её, неспешно подкидывая топливо в костёр лёгкой паранойи. На ватных от страха лапах она подошла к своему телефону, тихо лежавшему на рабочем столе. Никаких сообщений не было. Вздохнув с облегчением, Хоппс присела на край дивана, чтобы отдышаться и немного успокоиться. Как только сердце перестало отбивать бешеный ритм, она заметила, что диван с одеялом неслабо промокли. Да и она сама была наполовину мокрая. От внезапного озарения, она стыдливо закрыла лицо лапками. — Вот же глупая крольчиха! Мало мне кошмаров, так ещё и описалась, как маленькая! — устало пробубнила себе в лапки Джуди. Вяло встав с кровати и сгребя в охапку одеяло, она пошла в ванную, ведь его надо было постирать вместе с грязной одеждой, да и самой помыться не мешало. Одеяло выпало из её затрясшихся от волнения лап. На батарее висела её постиранная одежда. Так он действительно был здесь? Или это начало нового кошмара?***
На всю дорогу до семьдесят девятого километра у Идриса ушло чуть больше часа. К своим родным он буквально летел, пренебрегая правилами, со включённой сиреной. Место, по всей видимости, было выбрано Джоном не случайно. Движение машин практически отсутствовало, а до ближайшего поселения минут сорок езды. По обе стороны от дороги стоял густой хвойный лес. Тихое местечко, в котором и уединённый пикник можно было организовать, и хорошую засаду. Интуиция подсказывала капитану, что просто забрать жену с дочерью у него не получится. Осталось понять, откуда стоит ждать подвоха. Добравшись до нужного участка, он сильно снизил скорость и вместе с Гиппенсом стал придирчиво осматривать окрестности в поисках хоть какого-нибудь знака. Пропустить такой знак он не мог. Его родные мирно спали на краю леса, лёжа, словно в издёвку над ним, на красном покрывале, и зачем-то укрытые красным же лёгким одеялом. Остановившись на обочине и оставив напарника в машине, Буйволсон твёрдым шагом направился к своим родным. Несмотря на всю внешнюю уверенность, в душе его прочно сидели волнение и страх. Он старался заглушить свои чувства, но не мог. Ни напарник, ни Джон, если он наблюдает, не должны были видеть эту слабость. Он ведь капитан департамента полиции номер один. Идрис с замиранием своего огромного сердца подошёл к жене и маленькой дочери. — Мелисса? С виду его дочь мирно спала. Только не дышала. Впервые за много лет службы руки его мелко затряслись. С дурным предчувствием на душе он откинул полог одеяла. Душераздирающий крик безысходной боли и отчаяния сотряс верхушки окрестных деревьев. Его дочь лежала распиленная пополам. Нижняя половина отсутствовала.