На стуле, напротив неё восседал труп Эммита, разъедаемый изнутри кислотой. Предсмертное выражение морды выдры было ужасным, Хоппс не могла на него смотреть, это было невыносимо для неё. Крольчиха видела в ней пережитую предсмертную боль и, как ей показалось, недоумение.
— Он так и не узнал, за что умирает, — с ужасом подумалось ей.
Ник, из-за отсутствия силы воли которого и погиб глава семьи, лежал у ножек стула Джуди и плакал, постоянно бормоча извинения выдре и ей самой. Она хотела бы успокоить Уайлда, утешить, но не могла, ведь в душе у неё самой стояла разруха, а всеми эмоциями правила боль, созданная собственными лапами ради жизни других.
Не говоря ни слова, крольчиха легла возле Ника на грязный, холодный пол, обняла его и вместе с ним начала выплакивать весь стресс и агонию, полученные за вечер.
Полицейские вместе с медиками приехали весьма оперативно, причём на вызов явился её немногочисленный отдел практически в полном составе. Подчинённые были в лёгком шоке от увиденного. Не каждый день приходится наблюдать инспектора полиции, находящимся в столь необычной ситуации: тихонько плачущей, лёжа на грязном полу и в обнимку с подчинённым лисом, да ещё и вся в крови. Смотря на её жалкое положение, трудно было поверить, что она первый кролик, принятый на службу в полицию, добившийся всего за два года руководства собственным отделом.
— Мисс Хоппс? — тронул её за плечо молодой олень, которого она недавно взяла в отдел просто потому что немного знала его.
Почувствовав лапу, она медленно повернула свою заплаканную мордашку.
— Сигурд? — своего подчинённого она узнала сразу. — Кто ещё приехал? — тихо, надломленным от собственных криков голосом спросила она.
— Почти весь отдел, мэм.
Джуди задумалась на пару секунд, размышляя, какие приказы отдать подчинённым. Спустя пару секунд напряжённых размышлений она всё так же тихо, но при этом уже довольно жёстко, с нотками терзавшей её душу злости на Джона, начала раздавать приказы, — Никого не пускать в Клиффсайд из других отделов без моего разрешения. Никого. Даже Капитана.
— А эксперты с медиками? — задал довольно глупый вопрос Сигурд
— Врачи пусть заберут пострадавших гражданских. Личное дело каждого эксперта должно лежать у меня на столе, я должна поимённо знать всех, кто сюда будет входить. Выполнять!
Раздав приказы, она повернулась обратно к лису.
— Ник? — аккуратно и нежно она обхватила лапками его окровавленную морду. — Открой глаза.
Он послушно выполнил её просьбу, хоть это и было больно в душе — смотреть в глаза любимой крольчихе, которой ты отрезал ухо.
— Нам нужно вставать.
— Хорошо, — еле слышно прошептал он.
Смахнув слезинку с его глаза, она первой поднялась с пола. В теле крольчихи господствовала сильнейшая слабость после пережитых страданий, вряд ли она смогла бы поднять что-то тяжелее телефона. Зато глаза начали сверкать фиалковым огнём, отражая в себе малую часть той бури, что бушевала в её душе и рождала желание возмездия. Жестокого и беспощадного…
Оттертонов увезли в больницу. Никто из них так и не проснулся. Джуди, а вместе с ней и Ник, отказалась ехать, ограничившись медпомощью на месте и пообещав, что заедет, как только освободится.
Закончив с работой на месте преступления, они съездили в больницу, где Джуди залатали ушко, а Нику обработали раны на лапе и повреждённой от грубого вырывания клыка десне. Домой они вернулись уже поздней ночью, уставшие до изнеможения. Обоим ужасно хотелось спать и помыться, поэтому, особо не заморачиваясь и не стесняясь друг друга, они вместе приняли душ, смывая друг с друга пыль и кровь. Если бы они раньше совместно принимали ванну, то Ник бы непременно возбудился, а Джуди застеснялась, но усталость, моральная и физическая, просто не позволила проявиться высшим чувствам. Стерев влагу с шерсти друг друга, Ник на лапах донёс свою зайку до кровати и, аккуратно уложив её, прилёг рядом, сворачиваясь вокруг неё для теплоты. Прикрыв своим хвостом мгновенно заснувшую крольчиху, он натянул на себя своё махровое одеяло и провалился в царство снов, едва прикрыв глаза.
Сна как такового у Уайлда не было, вместо него разрасталась неприятная сухость во рту и поглощающее всё естество чувство тревоги, которое позже переросло в панику. Необъяснимый ужас, в конце концов, переполнил его разум. Хрипя пересохшей глоткой и в панике подёргивая всеми лапами, он открыл глаза и тут же упал, свалившись с кресла и стукнувшись головой об угол стола. Глубоко дыша и потирая ушибленное место, он огляделся: характерная мебель, а также форма на нём не оставляли сомнений, что он очнулся в собственном кабинете, в участке. Офицер Уайлд попросту заснул за рабочим местом, словно убаюканный хмуростью утра.
«Какого чёрта? Это был сон, что ли? — спросил он себя и, поднявшись с пола при этом глубоко дыша, стал размышлять дальше. — Чёртов реалистичный сон?! Так, спокойно, Ник. Нужно успокоиться. Что ты так разволновался? Это всего лишь чёртов кошмар. Пить хочу. Хочу кофе…»
Пока он шёл к автомату, в голове сами собой возникали ужасающие по своей реальности воспоминания сна. Кафе «Теремок» с обгоранием возник первым. Налив себе трясущейся лапой полный стакан крепкого чёрного напитка без сахара, он непроизвольно пощупал лапой свой загривок, желая удостовериться, что обгорания не было. Ник нащупал густую и ухоженную шёрстку. Вздохнув с облегчением, Уайлд пошёл обратно в кабинет, но по дороге в его голове всплыла встреча с Джуди в больничной палате, когда она рассказывала о смерти гепарда.
«Нет, сны в таких подробностях не запоминаются и не вспоминаются внезапно», — нервно подумал он.
На душе стало неспокойно, слишком отчётливо он помнил все эмоции своего кошмара. Лёгкая паранойя, замаскированная под любопытство, взяла верх, и он пошёл в главный холл удостовериться, что Когтяузер жив-здоров. Убедиться он успел, даже не дойдя до приёмной, издалека услышав звонкий, искренний смех радующегося жизни и какой-то шутке гепарда. Вздохнув с облегчением, лис не без удовольствия подошёл к Бену, решив зарядиться позитивом.
— Над чем смеёшься, дружище? — вытянув сладость из вечной коробки с пончиками, поинтересовался Ник.
— Бронский только что вернулся из патруля, он такую историю рассказал, слушай…
Иосиф Бронский был енотом, и с ним всегда случались самые нелепые истории, и патруль Малых грызунков не стал исключением. Когда Бен закончил свой рассказ, кофе уже был выпит, а челюсть лиса болела от смеха. Образы ужасного сна были развеяны без остатка, и Ник, отсмеявшись, пошёл обратно в кабинет, захватив с собой по дороге ещё один стаканчик с кофе. Работа закипела, но вскоре была прервана обеденным перерывом. Объевшись до отвала рыбки в столовой, лис пошёл покурить на улицу.
— А ведь погодка-то налаживается, — подумал он, глядя на светлеющее небо и достав спрятанную тут же зажигалку с сигаретами, и глубоко затянулся.
С первой же затяжкой в памяти всплыли оставшиеся воспоминания, где Джуди вырывала ему когти, чтобы спасти Оттертонов, причём то были не просто воспоминания о сне, это были эмоции, которые он тогда испытывал. Он чуть не поперхнулся дымом от кольнувшей его лапу и клык боли.
«Да что со мной такое?» — нервно подумал он, доставая мобильный телефон и набирая номер Джуди, желая услышать голос крольчихи и успокоиться.
— Добрый день, Ник. Что-то случилось? — практический сразу ответил ему спокойный и знакомый голос.
— Привет, Морковка. Ничего не случилось, просто позвонил узнать, как у тебя с настроением.
— Хорошо с настроением. У тебя обед?
— Ага, я уже отведал нашей столовой рыбки… Слушай, а где ты сейчас?
— В кафе «Теремок», а тебе зачем?
При упоминании этого кафе в душе лиса разлилось неприятное предчувствие.
— А ты сейчас, случайно, не клубничные кексы ешь? — решил проверить свои воспоминания он.
Последовало четырёхсекундное молчание, после чего Хоппс серьёзным голосом спросила:
— Ты что, следишь за мной?
— Нет, случайно угадал.
— Врёшь ведь, хитрюга.
— Да ничего я не…
Лис прервался на полуслове, ощутив ухом вибрацию входящего вызова. После взгляда на экран у лиса от удивления отвисла челюсть, а сигарета выпала из лапы, ведь звонил неизвестный номер. По шерсти словно прошёл холодный ветерок, вызвавший волну мурашек по всему телу.
«Неужели всё опять повторяется?» — мелькнула у него мысль.
— Джуди, мне звонят, я тебе попозже наберу, — не дождавшись реакции крольчихи, он сбросил её вызов и ответил неизвестному.
— Добрый день, Ник, чем занимаешься? — мужской голос, раздавшийся из динамиков, был ему слишком знаком, чтобы спутать с кем-то.
— Привет, Джон.
Упоминание имени удивило собеседника и вызвало короткую заминку перед ответом.
— Не понял, откуда ты знаешь, как меня зовут?
Лису стало страшно, он сразу выговорил всё, что было в его голове в этот момент, даже не задумавшись о том, чтобы хоть как-то хитрить.
— А вот не твоё дело. Ты хотел мне предложить забрать Хоппс из кафе на машине с номером «два восемь „кей“ четыре девять „би“», угрожая пристрелить её в случае отказа, так? — чуть ли не скороговоркой прошипел он.
Джон весьма удивился осведомлённости лиса, но очень быстро собрался с мыслями и неуверенно продолжил.
— Я не знаю, откуда ты всё это узнал, однако только что ты почти подписал ей приговор, мой хитрый рыжик. Ты знаешь моё имя, но не знаешь кто я, ведь тогда бы ты разговаривал со мной по-другому. Раз уж ты знаешь, что тебе надо делать, то я не буду менять правила, кроме одного: крольчиха должна оказаться в участке через двадцать пять минут. Номер нужной машины ты знаешь, так что время пошло. Поспеши, моя рыжая нежность, — чуть ли не промурлыкал Джон и сбросил трубку.
С криком ненависти Ник запустил телефон в стену, проклиная Джона, его сообразительность и свою тупость.
«Вот шкура, за двадцать пять минут практически нереально успеть туда и обратно, — лихорадочно летали в его голове мысли, а воспоминания, непонятно насколько реальные, ужасно мешали соображать. — Так, допустим, мне приснился вещий сон, а это значит, что Джона можно будет обхитрить, зная, что он будет делать! Но сначала надо спасти Джуди».
Не теряя более ни минуты, он рванул на парковку за «проклятой» машиной. Второй раз в своей жизни он ехал спасать шкуру крольчихи от безумца, но теперь, в отличие от первого раза, машина летела на максимальной скорости, и он не собирался её предупреждать, помня, чем закончилась отправка сообщения.
Мимо стремительно проносились улицы, а Ник приближался к кафешке поистине на крейсерской скорости, нарушая все возможные правила движения. Лис буквально насиловал двигатель автомобиля, выжимая из него всю мощность до последней капли. Впереди уже было видно затемнённое витринное окно кафетерия, как на рацию Ника поступил входящий вызов.
— Офицер…
Его перебил стальной голос Джона.
— Прости меня, братишка, но ты слишком много знаешь.
Рация отключилась. Внутри машины словно наступила зима, окатившая Ника холодным туманом страха ожидания. Уайлд приближался на максимальной скорости к кафетерию. Помня об отказе тормозов, он не стал ждать приближения и сразу вжал тормоза, однако они, как и ожидалось, не сработали.
«Ну уж нет! На этот раз хрен я туда въеду!» — мимолётом подумал он и выкрутил влево баранку руля до отказа. Машину развернуло на огромной скорости, несколько раз перевернуло и занесло в магазинчик, расположившийся почти на самом углу улицы.
Вдребезги разнеся витрину, автомобиль по инерции продолжал свои кульбиты уже внутри, громя немногочисленные прилавки с детскими игрушками и школьными товарами. Там не было никого, кроме продавца, до которого смертоносная груда металла не добралась, и молодой матери-кенгуру с двухлетней девочкой в сумке. Семья уже была у выхода, когда машина влетела в магазин, лишая их хоть малейшего шанса на спасение. Перевернувшись набок, она закончила свою поездку, придавив своим весом мать и дочь, оставляя на белом кафеле страшный кровавый след. Уайлд не успел опомниться после дезориентации, как в задней части машины прогремел взрыв. Он буквально перевернул машину на крышу, размазав своим весом по полу тела кенгуру и ещё больше коверкая корпус автомобиля. Загривком лис почувствовал сильнейшее жжение, а затем и запах гари, смешанный с противным ароматом палёной шерсти и плоти.
Он понял, что вновь горит заживо. Ремень безопасности, спасший его от переломов, воспламенился, капая плавленой синтетикой ему на шерсть, а затем лопнул. Как только лис упал на крышу, в искорёженную взрывом и переворотами дверь посыпались частые удары лапок крольчихи. Он попытался сам её открыть, но не смог. Огонь распространялся по спине, лишая сил и ввергая разум в агонию. Джуди отчаянно пыталась освободить своего друга из металлического плена. Она была просто неспособна смириться с неизбежной смертью своего напарника. Своего лиса. Кто-то пришёл ей на помощь, кто именно, Ник уже не видел точно. Запомнил только то, что шерсть была чёрная или бурая, вот только точно не разобрал.
Лис умирал в тишине и темноте, заблудившись в океане огненной боли и потеряв свои чувства. Однако, когда уже показалось, что разум покинул его, в сознание пробился требовательный крик крольчихи: «Ник!».
«Зайка, дай мне уже умереть спокойно», — отрешённо подумал он.
Однако крик повторился, подкреплённый серией глуховатых ударов.
— Уайлд, сонный твой хвост, открывай давай!
«Сонный хвост? Какого…»
Медленно, боясь увидеть разбитое окно машины и себя в огне, Уайлд открыл глаза. Свет лампочки, несмотря на то, что он был тусклым, больно резанул по заспанным зрачкам. Лис окинул помещение неверящим взглядом: он находился у себя дома!
Ник одиноко сидел за сильно замусоренным объедками кухонным столом, на котором, помимо всего прочего, громоздилась целая батарея пустых бутылок и одна початая чекушка дешёвой водки. Шерсть его была грязна, словно он неделю не мылся, а одет он был в пожелтевшую, с обильными жирными пятнами, майку-алкашку и в серые не то труселя, не то шорты. На кухне царил разгром и хаос. В углу кухни стояли несколько пакетов с мусором, которые явно надо было вынести несколько дней назад, а разделочный столик был усеян крошками и остатками непонятной по виду пищи.
Узрев всё хаотически-разгромное великолепие своей кухни, он испытал настоящий шок. В голове гудело, но все воспоминания об ужасах были на месте и сияли невероятной чёткостью эмоций.
— Так что, Джон был бредом?! Пьяным бредом?! — от избытка чувств по грязной морде заструились скупые слёзы.
— Ни-и-ик! — забарабанила ударами его входная дверь.
Надо было идти открывать. Как только Ник выбрался из-за стола, его сильно заштормило. Он до сих пор был пьян. Не в труху, конечно, но весьма сильно. Шатаясь так, как будто под лапами был не пол, а палуба корабля, идущего в шторм, он вышел в общую комнату, где, естественно, тоже правила бал алкогольная разруха. Однако среди хаоса квартиры сильно выделялся чистенький рабочий стол у стены, на котором стояла небольшая фотография его друга Финника. Фотография с чёрной похоронной лентой. Едва взглянув на неё, Ник сразу понял, что не понимает, в каком времени очутился. Он ничего не знал о смерти Финника!
Крольчиха снова забарабанила в дверь, отвлекая его от размышлений. Прохрипев нечленораздельное «Иду я, иду», он поплёлся открывать, но не дошёл, упав по дороге на деревянный столик, своим весом превращая его в груду развалин. Решив больше не вставать, он на четырёх лапах медленно пополз к двери. Хоппс сразу поняла, что происходит, едва услышала звуки разваливающейся мебели, поэтому нетерпеливо ждала, постукивая лапкой, пока лис дотащится до замка. Спустя долгих несколько минут прозвучал щелчок. Не дожидаясь особого приглашения, она уверенно открыла дверь и немного ужаснулась разрухе в жилище и во внешнем виде друга. Лис сидел рядом с дверью и беззвучно плакал.
— Господи, Ник, что случилось?
— Это всё был сон… Сон, понимаешь?
— Какой сон? Тебе кошмар приснился? Или ты уже до белочки допился?
— Джон, тебя нет! — прохрипел он себе под нос. — Ты всего лишь чёртов сон!
— Ты все шесть дней пил?..
— Да. Нет. Я… Я не знаю! Не помню! Какой сегодня день? Какой год?
— Сегодня двенадцатое октября две тысячи шестнадцатого, — на автомате ответила она. — Ник, ты же обещал мне больше не пить! И куда ты дел свой телефон? Я тебе всю неделю звонила, даже снова по барам проехалась!
«Двенадцатое… всего лишь несколько месяцев прошло после смерти мамы! Значит, она уже наверняка мертва!» — пронеслись в его мозгу нехитрые расчёты.
— Я не знаю, где он, да и плевать на него, главное, что мы с тобой целы, а Джон всего лишь сон алкоголика, — вытирая слёзы, немного радостно и заплетающимся языком сказал он.
Чувство радости за себя и крольчиху временно вытеснило фотографию с мёртвым другом. У него есть второй шанс, чтобы начать жизнь полную счастья в кругу родных и близких зверей, а не вставать полумёртвым по утрам, думая, как поскорее найти Джона, чтобы тот ещё чего не натворил. Такой тихой, но тёплой радости у него не было давно. Он даже перестал обращать внимание на Джуди, которая что-то говорила ему, слишком уж приятно было думать, что вся боль была всего лишь призраком в одурманенном алкоголем мозгу. Бенджамин, Эммит, куча неизвестных ему зверей из кафе и молодая кенгуриха с дочкой.
Они все были живы. От счастливых мыслей его отвлекла тишина. Он поднял заплаканную морду на Джуди, которая молча смотрела на него, ожидая, когда же лис обратит на неё внимание.
— Так дело не пойдёт. Ник, с завтрашнего дня снова идём к психиатру, а то ты скоро до белой горячки сопьёшься от депрессии. Уже каких-то «Джонов» видишь. Сейчас ты ляжешь спать и когда проспишься, мы с тобой серьёзно поговорим, а я пока приберу весь этот срач у тебя в квартире!
Мысль о сне вызвала самую настоящую панику в опьянённом мозгу лиса, рождая опасения снова очутиться во сне с Джоном.
— Я не буду спать! Нет-нет-нет! — забормотал он.
— Почему это?
— Я не хочу снова видеть ужас! Там… Там смерть и боль! Не хочу! Нет, только не снова! Я не хочу встречаться с играми Джона! Слышишь, не хочу!!! — отчаянно проорал он последнее предложение и расплакался с новой силой.
Всей душой он боялся, что, уснув, попадёт в продолжение адского кошмара. От такого бурного выражения эмоций сердце крольчихи сжалось от жалости. Она присела рядом с ним и обняла его, несмотря на лёгкое отвращение, принялась успокаивать, поглаживая лапкой по шёрстке на голове между ушами. — Успокойся, Ник, я рядом. Это был всего лишь сон, а сны не повторяются.
Близость Джуди успокаивала его лучше всего на свете. Положив голову ей на колени, он попытался откинуть воспоминания, ужасающие своей реальностью болевых ощущений, но получалось плохо. В голову стали просачиваться мысли о Финнике, однако спросить, что же с ним случилось он не успел. Несмотря на нежелание засыпать, лис уснул, убаюканный ласковым, успокаивающим голосом крольчихи и приятными поглаживаниями по голове. Когда он негромко засопел, Джуди грустно вздохнула. Ей было ужасно жалко лиса. Столь депрессивное состояние окончательно уверило её в правильности своего решения записать его к психологу. Без неё он не справится.
Поцеловав его в лобик, она оттащила лиса к дивану и уложила, накрыв красным одеялом. Ещё раз окинув взглядом хаос в квартире, она отметила самые грязные места и принялась за уборку. Избавление от грязи началось с шока от состояния туалетной комнаты.
«Святая морковь, как же хорошо, что я не пью», — мимоходом подумала она, морща носик от отвращения и начиная уборку с самого критичного места квартиры. Через полтора часа туалет с ванной и жилая комната блестели чистотой. Оставалось отмыть только кухню, которая ужасно провоняла алкоголем и, судя по всему, рыбой. Она складывала пустые бутылки по пакетам, как из комнаты раздался негромкий, но удивительно проникающий в душу скулёж. От неожиданности и глубины визга она в страхе уронила бутылку на пол, разлетевшуюся сотней осколков, один из которых едва заметно порезал ей лапку. Даже не обратив на это внимания, она пулей вылетела из кухни. Ник лежал под одеялом и едва заметно подёргивал всеми лапами.
— Ник? — она откинула одеяло, — Что с тобой?! — трясущимися лапками она стала его потряхивать, пытаясь вырвать из цепких когтей странных снов.
***
В сознание его привела Джуди. Он сидел на стуле, в той самой бывшей операционной на третьем этаже Клиффсайда, где Джон проводил свою страшную игру. Он не спал и не приходил домой с Джуди, а всего лишь отключился, когда крольчиха с мясом вырвала ему клык.
Было невероятно обидно. Обидно за всё, что он пережил и прочувствовал в своих недоснах. Обливаясь слезами, Джуди отвязала его от стула, легла на пол и тихонько зарыдала, свернувшись подобно маленькому крольчонку в позу эмбриона. Встав со стула и сняв тёмную, промокшую от слёз повязку, он посмотрел на плачущий серый комок на полу. Наскоро перевязав рану на лапе, он поднял её с пола здоровой лапой, помогая себе раненой конечностью и, кряхтя от боли, прижал её к своей груди, роняя стекающие с морды слёзы ей на голову.
— Ты ни в чём не виновата, Морковка, ни в чём.
— Прости меня, Ник! — рыдала она в его объятиях.
— Ты не виновата, зайка моя, не виновата.
— Кхм-кхм! — раздалось покашливание телефона со стола. — Наплакалась? Готова на себе прочувствовать боль вместо Эммита и Итана?
— Нет, не готова! — прокричала она.
— Джон, давай я снова сяду в кресло?
— Не-а. Посмотри на неё и скажи мне, мой дорогой, хватит у нашей зайки сил сделать тебе больно ещё раз?
— К чёрту! Сделай это, Ник, спаси их! — обливаясь слезами, она выбралась из его объятий и села на стул, трясущимися лапами завязав себе глаза тёмной тканью.
— Я убью тебя подонок, самым, мать твою, жестоким способом, когда доберусь до твоей глотки! — затыкая уши крольчихе затычками, приговаривал лис.
Когда с фиксацией было покончено, он подошёл к столу:
— Что ты хочешь за жизнь мальчика?
— Дай-ка подумать… Я хочу половину её целого уха.
— Оставь ты ей грёбаное ухо! За что ты нас так ненавидишь?
— У меня нет ненависти к вам, более того, вы бы уже умерли, если бы не моя любовь к тебе.
— Так ты, тварь, ещё и гей?
— Нет, ты неправильно меня понял. Давай позже об этом поговорим? У нас потихоньку заканчивается время, пили уже ухо, другого условия за мальца не будет.
— Мальчик точно будет в безопасности?
— Да.
Взяв из коробки тупой нож и одев на голову камеру, он на негнущихся лапах подошёл к почти переставшей плакать Джуди. Посмотрев на опущенное целое ухо, он, ещё ничего не сделав, почувствовал себя подонком. Причинять боль любимому кролику, пусть даже и ради ребёнка, не хотелось. Раненая лапа, медленно и трясясь, словно преодолевая сопротивление, потянулась к ушку и, немного ласково погладив, подняла его. Тело Хоппс мелко затряслось в ожидании. Теперь он начал в полной мере понимать, насколько это тяжело причинять боль и почему она отводила свой взгляд.
— Это всё ради мальчика. Ради ребёнка. Прости меня, Джуди.
Тупое лезвие жадно въелось в нежную плоть, но не резало, а рвало её. Страшный крик агонии эхом прокатился по пустым и тёмным коридорам Клиффсайда, будто бы пытаясь догнать предшествовавший ему крик лиса. Ник пилил ухо крольчихи, рыдая и проклиная Джона за всё. Когда он наконец-то закончил свой адский труд, Джуди даже перестала дёргаться. Ослабленная болью, она просто бессильно рыдала.
Положив мягкий и тёплый кусок уха на стол, он шёпотом, продавливая ком в горле и до хруста сжимая трубку телефона, спросил Джона:
— Ты доволен, выродок?! Доволен?! Теперь отпусти мальчонку, сука!
— Не кипятись ты так. Уже сделано, Ник. Для тебя повторюсь, я обесточил его механизм. Он в безопасности.
От слабости в теле Уайлд присел на пол.
— Что ты хочешь за отца?
— Её передние зубки.
— Нет, я не могу.
— Можешь. Попробуй или смотри, как умирает глава семейства.
Превозмогая слабость в теле, он взял в здоровую лапу пассатижи. Подойдя к Джуди и открыв ей рот, он вставил залитый его кровью металл внутрь и попытался подцепить зуб, но с первой попытки не получилось. Тогда в его голову пришла мысль, до которой он не додумался в своём сне.
— Джон, она не может нанести мне вред, так давай это сделаю я.
Трубка раздумывала буквально секунду.
— Так-так-так. Интересно, а может, мне это и не надо. Или надо, — с издёвкой, нараспев произнёс Джон. — Так и быть, мой сладенький, я пойду на эту маленькую уступку, но только ради тебя, а не Джуди. Но раз меняется наша забава, то и условия тогда тоже поменяем, — немного подумав, он продолжил. — Вот твоё домашнее задание: этими самыми пассатижами удали себе ВСЕ коготки на своих ножках. Все шесть, без исключения. Заодно посмотрим, способна ли любовь творить чудеса. Согласен?
Лис не раздумывал ни секунды.
— Договорились.
— Блин, ты так легко согласился, что даже неинтересно как-то. Хм, а давай повысим ставки? Значится, поступим так: не сможешь сам справиться — я убью детей, а родителей оставлю горевать над могилками своих чад, справишься — все Оттертоны останутся жить-поживать да добра наживать.
— Сука, я что, зря ухо отрезал? — в гневе прокричал Уайлд.
— Ну дорогой мой, раньше были другие правила. Так что вперёд! К оставшимся шести коготкам!
— Я должен, Морковка, должен… — покачав головой, сказал Ник, глядя на сжавшуюся в ужасе ожидания крольчиху. — Прости меня, но… я должен.
Почувствовав, что он убрал пассатижи из её рта, она решила подбодрить его, ещё не зная, какую адскую сделку он заключил ради её зубов.
— Сделай это, Ник.
Взяв в здоровую лапу окровавленные пассатижи, Уайлд развернулся и подошёл к столу. Усевшись на край, он закинул ногу на ногу, прихватил коготь пассатижами и, выкрутив его до противного хруста, рванул.
Коридоры Клиффсайда вновь огласил вой, полный боли. Он отражался от стен, превращаясь в какую-то жутчайшую симфонию сумасшедшего композитора, чередуясь то с визгом, то со стонами. Вой два раза сменялся тишиной, но затем по коридорам снова прокатывались звуки адского оркестра.
Ник практически сходил с ума от безумной боли. Левой ноги он уже не чувствовал, осталось лишь ощущение, как будто она горела или её сунули в расплавленный металл. Лис, хрипя, посмотрел затуманенным взглядом на то, что когда-то было его левой ногой. Вырванные с мясом когти валялись на полу, а оттуда, где они только что были, стекали тонкие струйки тёмно-алой крови. Из-за агонии он перестал контролировать большую часть своего организма и, выдернув третий коготь, обмочился от боли. Под столом начала образовывается лужа мутной жижи, состоявшей из его крови и мочи.
Ник медленно и осторожно опустил свою изувеченную ногу на пол, попав прямо в эту самую лужу. Ему было уже плевать на гигиену, чувства отвращения он тоже не ощущал. Лишь одна мысль пульсаром билась в его черепной коробке: «Я не должен отключиться».
Тяжело и глубоко дыша, он закинул на больную ногу здоровую, сразу же заскулив от боли. До скрипа сжав зубы, он снова зажал коготь и рванул. И вновь по коридорам пронёсся крик боли, смешанный с диким визгом и скулежом. Затем он оборвался, чтобы повториться ещё два раза. Два раза по коридорам неслись всё более ослабевающие крики раненого зверя.
Ника одолевала невероятная слабость, его сознание неумолимо мутнело. Он не чувствовал ничего, кроме боли, пронзавшей его изувеченные ноги. Лис с огромным трудом поднял трясущуюся голову и посмотрел на сидящую в ужасе, не двигающуюся с места Джуди, которая так и не поняла, что происходит.
— Джуди… я… сейчас… ты только… подожди, — невнятно пробормотал он, попытавшись аккуратно встать, и тут же, завизжав от боли, рухнул в натёкшую под стол лужу. — Я освобожу тебя… ты только… подожди… м-меня.
Ник полз по полу, опираясь на здоровую лапу, визжа и скуля от боли, оставляя за собой кровавый след. Дыхание было прерывистым, он нещадно хрипел, судорожно глотая воздух. Его подташнивало, по телу временами прокатывалась дрожь, а зрение настолько подёрнулось серой пеленой шумов, что полз он буквально на память.
«Вот ты какой, оказывается, болевой шок… Но я должен, должен добраться, зубами в пол вгрызться, но добраться и отвязать её», — думал лис.
Он с трудом дополз до крольчихи уже практически в невменяемом состоянии. Лис протянул лапу и последним усилием развязал ей одну конечность. Джуди сама отвязала себя и, сняв повязку, увидела цену своим зубам. Она в отчаянии начала что-то говорить ему, не переставая плакать. Лапка нежно гладила его по голове, по морде, но он этого не слышал: всё застилал океан боли, медленно отступавший и оставлявший место для какого-то безразличия ко всему. Почти потеряв сознание, рыжий лис, поскуливая, попытался инстинктивно свернуться в клубочек, после чего провалился в пустоту, освободившись наконец от боли и несчастий мира, искренне надеясь, что умирает.
***
Просыпаться было тяжело. В голове не было ни единой мысли, лишь отголоски примитивных потребностей, создающих в разуме такие ассоциации, как «голод», «боль» и «малая нужда». Прежде чем открыть глаза, пришлось напрячь волю и хоть немного завести свой мозг, заставляя его думать.
«Почему всё так болит?» — прозвучал в его сознании вопрос, отозвавшийся в его организме однозначной командой.
Едва веки приоткрылись, как в глаза ударил неяркий, но противный утренний солнечный свет, заставивший лиса инстинктивно недовольно заворчать. Лапы пульсировали болью, а в области живота разливалась тяжесть. Мысленно прокляв солнце, он всё-таки открыл глаза.
Ник находился в самой обычной больничной палате с белыми стенами, укрытый лёгким, но тёплым серым одеялом. Судя по ощущениям, лапы под одеялом были забинтованы, как и большая часть тела. Тяжесть в животе оказалась приятной — это крольчиха спала рядом с ним, приобняв его и положив голову ему на живот, инстинктивно стараясь прикрыть глаза от солнца половинками ушей, правда, получалось у неё плохо, да и выглядело это со стороны ужасно.
Пошевелиться он не решился, так как боялся потревожить сон Джуди, и так едва не разбуженной его ворчанием. Пока крольчиха спала, ничего не оставалось делать, кроме как лежать и вспоминать.
Воспоминания возвращались с пульсациями боли. Клиффсайд. Пыльная комната с семьёй Оттертонов. Джуди, вырывающая ему когти и клык. Потом он сам отрезает ей ушко. После этого воспоминания ему стало холодно, ведь он понял, что не уверен в том, что случилось потом. В его голове были два реалистичных воспоминания о дальнейших событиях. Лис одинаково хорошо помнил и бряцанье когтей, которые он сам себе выдернул, и душераздирающую попытку крика Эммита, глотавшего кислоту, когда он отказался вырывать зубы Джуди.
По телу прошла волна мурашек, заставивших подняться дыбом шерсть, словно она была наэлектризована.
Возникшее чувство было таким, как будто он прожил две жизни, грани которой были неотличимы друг от друга. Воспоминания сливались воедино, путая его разум. Думать об этом необъяснимом феномене памяти было страшно, поэтому он попытался повернуть ход образов из прошлого в другое русло, но получилось плохо. Всплыли воспоминания о первом знакомстве с Джоном. Тот проклятый день, когда он уснул на рабочем месте и проснулся от кошмара, а потом после обеда пошёл покурить. Тогда его жизнь, как и жизнь Хоппс, перевернулась.
«Стоп, какой кошмар? Я спал тогда или нет?!»
Снова в его голове был двойной комплект воспоминаний, на этот раз о том, как он горел два раза. От странного, подсознательного страха, душа Ника ушла в пятки, а тело мелко затрясло, словно от озноба.
«Что именно было сном?»
Очень некстати ему вспомнился мотив детской колыбельной. Он не помнил её полностью, но точно знал, как она начинается, и от этого воспоминания, непонятно почему всплывшего в памяти, стало ещё страшнее.
«Вот тебе и баю-баюшки-баю, зря прилёг я на краю», — мимоходом подумалось ему.
Больше он ничего не успел подумать в одиночестве. Трясущееся от страха тело лиса разбудило крольчиху. Пришло время узнать, где страшная реальность, а где не менее ужасный сонный бред.
