— Привет, Джуди, это Элизабет, хотя ты и так уже знаешь мой настоящий голос. Эта аудиозапись, последнее напоминание, даже вернее будет сказать завершающее проявление моей личности, точнее, личностей, в твоей и Ника жизнях. Подожди секундочку, я поудобнее сяду и продолжу, а то на табуретке неудобно вести монолог.
Не выключая диктофон, голая и растрёпанная спросонья, арктическая лисица вышла из кухни, оставив пустой бокал из-под вина на столе, направляясь к глубокому креслу в гостиной. Элизабет была гибридом, смесью песца и, по всей видимости, обыкновенного лиса. Большая часть шерсти круглый год была белой, отсвечивая в лучах света красновато-рыжим оттенком. Лишь на кончике хвоста, пальцах лап и кисточках ушей выделялись пепельного цвета разводы.
Удобно развалившись в кресле и закинув одну ногу на подлокотник, она вздохнула, закрыла заплаканные ещё с прошлого вечера глаза, собираясь с силами, а затем продолжила.
— Так, я снова здесь. Ты наверняка не захочешь слушать меня, возможно, что просто уничтожишь запись, как только узнаешь, от кого она, но прошу, не торопись. Дай мне шанс высказаться, хотя бы после смерти. Да крольчонок, я знаю, что сейчас, когда ты слушаешь это, я уже мертва, скорее всего, от твоих лап. Знай же, я тебя ничуть не осуждаю, даже благодарю в какой-то мере, ведь сама ни разу так и не смогла покончить жизнь самоубийством, а после всего произошедшего иных вариантов просто не было бы.
Открыв, наконец, свои зелёные, не встречающиеся ни у одного чистокровного песца глаза, она на секунду замолчала, думая, с чего же начать и что вообще сказать. Обычно у неё в запасе имелся хотя бы набросок плана действий, но не теперь. Идея записать сообщение, высказаться перед крольчихой возникла внезапно, пару минут назад, когда она проснулась от кошмарного сна. Раздумывать над обоснованностью она не стала, сразу принявшись за исполнение, не став даже одеваться.
— Я не знаю с чего начать, о чём необходимо сказать, а о чём умолчать, хоть и имею в качестве основной специальности «психотерапевт», поэтому начну с самого начала, которое тебе, скорее всего, будет неинтересно. Я родилась тридцать лет назад, на западе Анималии, в городке производителей пряностей под названием «Аракис». Если позуглишь, то поймёшь, что это не совсем уж близко от Зверополиса, около 10 часов езды на автобусе. Моя мать, Ванесса Уотсон, умерла при моём рождении, отца же я тогда не знала. Единственное, что успела сказать кровная матушка перед своей смертью, это моё имя, Элизабет, от которого я впоследствии на долгие годы отказалась, называя себя Джилл. Без последствий это не прошло, но об этом позже. Родни в городе, да и в Зверополисе, неожиданно не нашлось, поэтому пришлось провести следующие пятнадцать лет в местном детском приюте. Почему пятнадцать? Да потому что оставаться дольше я там просто не могла. Это были бесконечно долгие годы издевательств надо мной, а всё потому что я гибрид, Джуди, нечистокровный песец, хоть внешне и выгляжу вполне себе песцом, правда, довольно крупным. Признаки кровосмешения разных видов незначительны, но даже ты, наверное, заметила необычный отлив моей шерсти на свету. Кроме этого, я не могу менять окрас в межсезонье, всегда гуляя белоснежной, но это ещё не все мои дефекты. Из-за странной усмешки судьбы я, хищница по виду, родилась без когтей, так и не сумев их отрастить. Это несправедливо. Просто представь кролика без ушей, и ты поймёшь мои чувства. Дети, особенно чёртовы травоядные, быстро заметили мои дефекты и, поняв, что я не смогу дать им сдачи, стали унижать меня, питая своё чёрное эго и на всю жизнь сея в сердце ненависть и недоверие к обществу в целом и к некоторым типам личностей в частности. Знаешь, из-за чего моё терпение лопнуло? Это было в день рождения, 28 декабря, перед самым Новым годом. Несмотря на праздник, никто меня не поздравил, даже воспитатели, также недолюбливавшие меня, что уж говорить о подарках! До сих пор помню, что день проходил в «обычном» режиме, когда я пряталась ото всех в библиотеке, читая различную познавательную литературу, хоть и не понимала некоторую часть прочитанного. Всё было спокойно до самого вечера, точнее, до момента, когда меня выгнала библиотекарша, решившая свалить пораньше домой. Стоило мне попасться на глаза другим ребятам, как почти сразу начались особые, «праздничные» издевательства. Дети подчас такие жестокие…
На несколько секунд она выпала из материального мира, до мельчайших деталей вспоминая тот далёкий день и сразу поняла, что «такие» подробности Джуди знать не надо.
— Я не хочу тебе всё описывать подробно, это до сих пор слишком тяжело, но знай, тогда, пятнадцать лет назад, у меня случился нервный срыв. Хоть когтей для самообороны и не было, зато в избытке имелось отчаяние. Заяц, возомнивший о себе слишком много и думавший, что более крупные травожуи его защитят, лишился обоих ушей тем вечером. Клыки-то у меня были всегда, жаль, что раньше не догадывалась их ТАК грубо использовать. Теперь-то, по прошествии времени, я понимаю, что это было проявление хищницы Элизабет, а не доброй гибридихи Джилл. Но пока не суть. Так вот, тем вечером дежурил воспитатель, Тило Ленц, некрупный такой лис самой обыкновенной внешности и шаблонного склада ума. Чёртов урод сколько себя помню ненавидел меня в частности и любых гибридов в общем, открыто говоря, что отродьям эволюции не место под солнцем. Кажется, это называется фашизм, хотя могу быть и неправа. Он временно закрыл меня в подвале, якобы до тех пор, пока не решится, что со мной делать и как наказать за проступок. «Временно» оказалось до поздней ночи или даже утра, не помню точно времени. Я уже спать свернулась на старых хранившихся там же матрасах, когда он вернулся пьяный в стельку и начал приставать ко мне!
От тяжёлых воспоминаний детства у Элизабет участился пульс, а в горле всё пересохло. Когда-то она прошла личную терапию, когда училась на психотерапевта, да и до учёбы с ней тоже работали психологи, однако даже спустя годы жизни и десятки часов работы над собой, в глубине подсознания всё равно хранились фрагменты эмоций и воспоминаний о событиях далёкой уже юности.
— Подожди, пожалуйста, ещё секунду, мне попить надо — оперативно сбегав обратно на кухню и достав из холодильника бутылку красного вина, которое так любил её муж, налила себе полбокала и выпила залпом, даже не смакуя вкуса. В кресло она вернулась уже с бутылкой в лапах, благоразумно решив, что оно может ещё не раз пригодиться.
— Надеюсь, ты ещё слушаешь бред гибрида, принёсшего тебе лишь боль. Впрочем, ты очень терпелива… Так вот, Ленц тогда чуть не изнасиловал меня в том подвале. Проклятый педофил, надеюсь, в аду, если он есть, для него стоит отдельный котёл. Почему чуть? Да потому что нижнее бельё с меня так и не смог снять, а член, который он пытался мне в рот впихнуть, я ему откусила. С тех пор я навсегда потеряла доверие к самцам, хотя исключения, конечно, были. Оставив его скулить в подвале, я в слезах влетела в общую комнату и, не обращая внимание на испуганные взгляды проснувшихся детей, ещё вечером издевавшихся надо мной, покидала немногочисленные вещи в рюкзак и сбежала из того ада.
Торопливо отхлебнув глоток вина прямо с горлышка и нечаянно пролив немного себе на грудь, Элизабет продолжила, даже не удосужившись протереть покрасневшую шёрстку.
— Даже и не помню уже, что именно врала водителям, с которыми ехала в сторону города, но до Зверополиса я добралась без происшествий. Плана никакого не было, просто хотелось быть подальше от Аракиса. Несколько недель я бестолково и бесцельно побиралась как нищенка, засыпая под лестницами в отапливаемых подъездах окраины города. Сны были тревожны, а дни полны слепого страха, ведь меня могли и обратно вернуть с помощью полиции. К счастью, на моём пути встретился зверь, изменивший меня. Её звали Ребекка, Ребекка Пирс, жирафиха, работавшая тогда ещё в открытом Клиффсайде психиатром-хирургом. Мы познакомились случайно, на площади Эволюции. Я милостыню просила, пытаясь собрать мелочь хоть на булку хлеба, ведь совсем голодной спать не хотелось ложиться, а она возвращалась домой с работы. Если бы я тогда знала о методах лечения психиатров-хирургов, то никогда бы не поверила в доброту таких животных. К счастью, я тогда была глупым ребёнком гибридом с внешностью песца, слепо потянувшимся к доброй душе. Мы разговорились о какой-то ерунде, и она неожиданно предложила пожить у неё. Разве можно было отказаться бездомной лисичке? Естественно, нет. Я ей всё рассказала, абсолютно всё, забыв только лишь про настоящее имя, но она его узнала, когда удочерила меня. Впервые меня кто-то понял и принял. Я поняла, что нашла маму, Джу, пусть не родную по крови, но… Нет у меня слов, чтобы описать всё это. Я наконец-то узнала, каково это — быть искренне любимым ребёнком, получающим заботу родного существа. 387 дней счастья, которого так не хватало в детдоме. Я была каждый день сыта, одета, любима и даже беззаботна, была по-настоящему уверенна в себе, несмотря на пережитый до этого стресс, а всё благодаря работе её коллег надо мной. После прохождения курса терапии я решила для себя раз и навсегда, кем буду работать. Кстати, мудака Ленца вроде как посадили, но до недавнего времени я втайне мечтала о дне, когда смогла бы наказать его. Мечтала, но не говорила никому, ведь она меня незримо поддерживала. Что-то я отвлекаюсь… Мама… Хочешь узнать, как я её потеряла?
Прежде чем рассказать ещё об одном тяжёлом моменте своей жизни, Элизабет ненадолго замолчала, наслаждаясь тёплыми воспоминаниями о маме: об их играх дома и в парке, о том, как жирафиха читала ей сказки на ночь и как потом, мучимая ночными кошмарами, она просыпалась, шла в комнату матери, ложилась рядом с ней и засыпала, свернувшись в клубок. Песец, не задумываясь, продала бы душу, чтобы снова увидеть её улыбку.
— Мы тогда возвращались из парка аттракционов вместе с маминым знакомым на машине. Я сидела позади, уплетая сахарную вату, а мама сидела впереди и о чём-то разговаривала с водителем. Он рассказывал какую-то историю, а она весело смеялась. Поворачивая на очередном повороте, прямо перед нами пролетела машина, наверное, уличного гонщика либо просто лихача. Друг мамы нажал на тормоза, но было слишком поздно. За той машиной шло преследование, и мы остановились прямо на пути… Чёрт бы побрал ваши бронированные полицейские джипы… — начала плакать песчиха. — …Нас перевернуло от удара сначала на крышу, а потом обратно на колёса. Всё произошло так быстро, что я даже ничего понять не успела, лишь было больно из-за вдавивших меня в кресло ремней безопасности. Когда дезориентация от столкновения прошла то первое что я увидела — это…оторванную голову моей мамы. Она лежала прямо у меня под лапами, беззвучно шевеля ртом и пронзительно смотря мне в глаза…
На столь детальном воспоминании Элизабет окончательно разревелась. Временно отбросив диктофон на стоящий рядом диван, она приложилась к бутылке с вином, после чего как маленькая забилась в угол кресла, свернувшись клубком, оплакивая погибшую маму, словно всё случилось вчера.
Взяться за запись она смогла только минут через сорок, когда слёзы сами собой кончились, а бутылка с вином опустела наполовину.
— Прости меня, — растирая глаза, промямлила она, — прости за всё, что я сделала тебе и Нику. Уже много раз я пожалела, что не сошла с ума тогда, что не стала пускающим слюни овощем, счастливо живущим в мире грёз. И чёртовой воли не хватило для суицида. Я думала, что миру пришёл конец, да так оно и было. После похорон я купила верёвку и хотела повеситься, ведь сил жить на этой земле уже не было. Стоя на табуретке с петлёй на шее, я поняла, что сил умирать тоже нет. Было отчаяние, одиночество и холодная жажда мести уродам, из-за которых я во второй раз осталась без семьи. Мне не хотелось быть доброй Джилл, не хотелось никому помогать, хотелось справедливости, какой бы она ни была. Наверное, я бы всё-таки умерла или стала бы преступником, но мир оказался не так уж и плох, ведь мне тогда снова помогли, причём бесплатно. Знакомые мамы вновь поработали надо мной, даже гипноз использовали. Жизнь медленно возвращалась ко мне, правда, засыпала я только благодаря снотворным, ведь закрывать глаза было страшно, постоянно всплывала картина с оторванной головой. Квартира досталась мне, как оказалось, живых родственников у Ребекки не было. Первые несколько лет за жильё платили её коллеги, не бросившие меня на волю судьбы. Правда, потом, со временем, все, кто мне помогал, пропали… Об этом потом, хорошо?
Говорить сразу о том, что в живых никого не осталось, не хотелось. Они умерли неестественной смертью, это она знала точно, и даже догадывалась, кто приложил к этому лапу, но ничего поделать не могла. Оставалось лишь игнорировать собственные позывы к действиям и глушить мысли об убийствах зверей, помогавших ей и что-то да значащих.
— Стоило мне, как и советовалось, с головой уйти в учёбу, как я встретила того, за кого стоило бы выйти замуж впоследствии. Мик Майерс. Грязный, мелкий, худой малец тигр, неумело пытавшийся украсть у меня кошелёк и так напоминающий чем-то незримым меня саму. Я взяла его к себе домой, отмыла, приютила, стала заботиться как о собственном сыне, хоть это и громко сказано. Время шло, я смогла закончить с отличием школу и поступила в вуз на специальность «психотерапевт». Это было сложное для нас время, нужно было содержать себя, учиться и тянуть Мика, постоянно попадающего в неприятности. Он временами был просто несносен. Никто не хотел постоянно работать с моим тигрёнком, это сильно давило на него, как и психотравма из-за гибели брата. Он постоянно хотел то мести полиции, то забыться, и второе у него получалось отлично, благодаря алкоголю и азартным играм. Конечно же, я пыталась его образумить, но получалось так себе, пока не грянул гром. Мне было уже 22 года, а ему семнадцать, когда безудержные пьянки и игры сделали своё грязное дело. Это было в середине лета, он пропал на несколько суток, я уже самое страшное представляла, но на третий день Мик вернулся, весь в слезах, и стал просить у меня прощение, заодно прощаясь. Оказалось, что он проигрался в игорном клубе, пообещав спьяну золотые горы и, как итог, должен был кучу денег. Пришлось найти «доходную» работу на ночь, не бросать же было полосатого. Господи, до сих пор неприятно вспоминать об этом, но ради помощи родному зверю я отбросила гордость в сторону, на несколько месяцев став «ночной жрицей». Ты, наверное, сейчас думаешь: «Мало того, что сумасшедшая, так ещё и шлюха». Так вот, да, я стала проституткой ради Мика, и, знаешь, ты бы тоже сделала всё, что угодно, ради своего Ника. Вообще, не стоило это упоминать, но есть кое-что, из-за чего я всё-таки это говорю. Только не смейся, но в 22 я всё никак не могла к себе подпустить немногочисленных, рискнувших подойти ко мне, ухажёров. Ну и как итог, с самцом я не была ни разу… Знаешь, кто был моим первым клиентом, лишившим меня моей девственности? Я тогда жутко волновалась, меня и небольшую песчиху привезли на съёмную квартиру, где нас уже ждали 2 лиса. Ты ведь уже догадалась, кто именно? — усмехнулась Элизабет. — Да, это были они: Николас Уайлд и Финник Хард, правда, тогда я не знала их фамилий. Оба пьяные почти в доску, но крошке огненному лису всё же было совсем хорошо, раз не запомнил меня той ночью. Повезло тебе с ним, крольчонок, даже никакой он довольно галантен, аккуратен и заботлив в постели. Я, признаться честно, не ожидала от пьяного такого внимания. Даже удовольствие получила. Не, я тоже старалась его удовлетворить, и что-то мне подсказывает, что вполне даже удачно. Жаль немного, что он уснул в самом конце. Ну, в общем, ты поняла, что я познакомилась с ним гораздо раньше, чем он со мной, — смущаясь, начала переводить тему в другое русло Элизабет. — С долгами мы расплатились, с продажей собственного тела завязала. Эта история дала хорошего пинка Мику, он наконец-то задумался о будущем более серьёзно, завязав с алкоголем и играми, но после решения одних проблем неизбежно всплыли другие. Он мечтал о мести и раньше, но после случившегося немного поостыл к полиции, зато загорелся с новой силой конкретно к Буйволсону. Первое время фактически живя одной идеей. Ты ведь понимаешь, что это была не жизнь, а её жалкое, но ярко пылающее подобие, опаляющее душу и, в конце концов, сжигающее. Я не могла допустить, чтобы Мик угробил свою жизнь столь бессмысленной целью, поэтому пришлось изрядно попотеть, чтобы повлиять на него. Мне удалось практически невозможное, убедить его идти в полицию, ведь, согласись, там он был бы полезен, да и вообще, служба закону, пусть и несовершенному, меняет в лучшую сторону. Всё, что мешало, так это отсутствие аттестата об окончании школы. Получить законно его было уже нереально, по крайней мере с необходимыми нам оценками, поэтому я просто купила его, заодно дав на лапу парочке зверей, чтобы никто не обнаружил странности в документах. Знаешь, я тогда, честно говоря, не думала, что из этого что-то выгорит, но оказалось, что наша правоохранительная, да и образовательная, системы до ужаса продажны. Я по глупости тебя считала такой же, ты даже не представляешь, как было приятно ошибаться в собственной оценке, ведь если бы я оказалась права, то всего случившегося просто не произошло бы, но да ладно, об этом позже, что-то я отвлекаюсь.
Немного поёрзав и усаживаясь ещё удобнее, она продолжила.
— Так вот, алкоголизм с проблемами мы преодолели, начались абсолютно неважные для тебя дни моей учёбы, которую я официально завершила в 26 лет, получив, несмотря на нежелание ректора, красный диплом. Из-за того, что я гибрид мне бы его никогда не дали без посторонней «помощи», теперь-то я понимаю это, а тогда я радовалась как маленькая! Мне уже не надо было сутками зубрить лекции, подрабатывая временами где попало. У меня была специальность, которой можно было гордиться. Вечером, придя домой, я решила отметить свой успех с единственным родным зверем, с Миком. Он сильно удивился, вернувшись вечером с академии и увидев праздничный стол и пару бутылок вина, ведь на тот момент я не пила и не курила. Первая бутылка так замечательно нас разговорила, что я рассказала ему всё о своём детстве и вообще много всего наговорила. Он не стал молчать и тоже рассказал мне об убийстве своего брата в деталях, которые раньше обходил в разговорах. Это было прекрасно и грустно одновременно. Когда бутылка, наконец, закончилась, мне захотелось спеть. Неожиданно правда? Тигрёнок сразу предложил пойти в ближайший караоке-бар, что мы и сделали, напившись, напевшись и натанцевавшись до изнеможения. Потом мы ещё куда-то ходили, но я не помню уже куда точно. Зато, как вернулись под утро домой, прекрасно помню, как и свою самую большую ошибку.
Горько усмехнувшись над собственной глупостью, она отпила ещё один глоток вина.
— Точнее, даже не ошибку, а упущенную возможность. Мы разошлись по своим комнатам, готовиться ко сну, и, переодеваясь, я поняла, что не хочу ложиться одна. Хоть мне и было 26 лет, но постоянных отношений так ни с кем и не сложилось. Стыдно признаться, Джу, но при своей вполне привлекательной внешности, самца я себе найти не могла. Стоило узнать, что я гибрид, все нормальные ухажёры почему-то испарялись, а тех, кто оставался, я сама отшивала, попросту боясь их. Ну, ты понимаешь, откуда это недоверие берёт корни. Общество у нас якобы толерантно и демократично, но ты никогда не задумывалась, почему так ничтожно мало гибридов? Хоть нас и признают, давая шанс влиться в общество, но вот создавать семьи для нас большая проблема. В общем, мне, пьяной песчихе от долгого одиночества захотелось позаботиться о Мике не как о сыне, а как о муже.
Элизабет ненадолго замолчала, давая возможность Джуди и самой себе осознать сказанное. Не каждый день услышишь, как песец, когда-то усыновивший тигра, хочет с ним же переспать.
— Сначала я недолго раздумывала, быстро переодевшись в самое, на мой взгляд, сексуальное белье, но стоило мне подойти к двери в его комнату, как чёртова уверенность испарилась, причём совсем. Ещё секунду назад я хотела заполучить моего тигра, а стоило подойти к черте, как закричал громкий голос морали и здравого смысла. Тогда меня терзало ощущение неправильности, словно я желала секс с родным по крови сыном. Инцест и разница в размерах. От этих слов у меня тряслись лапы, словно предстояло сделать что-то сверхаморальное, Джуди. Не скрою, я ужасно испугалась тогда, и, как итог, около двери я промялась минут пять, уж точно не меньше. Когда уверенность всё же возобладала над страхом и моралью, Мик уже уснул, увалившись прямо в одежде. Глядя на его блаженную спящую морду, я поняла, что не смогу его ни разбудить, ни использовать спящего. Это было выше меня. Как оказалось, я была не просто самкой, но всё же матерью. Раздев его и укрыв одеялом, я ушла спать к себе, одинокая и неудовлетворённая. Тупая дура. Знаешь, я ведь так и не сказала ему об этом, хотя и видела, что он сам иногда мнётся, имея ко мне чувства не только… Ну, ты поняла, чего он иногда хотел.
Прямо сказать, что тигр тоже думал о ней не только как о матери, она не могла, хоть и хотела излить душу крольчихе.
— Без всяких сомнений, та ночь, точнее, бездействия в ночи, стали поворотными для меня. Утром, хотя час дня так назвать нельзя, когда я проснулась, то, несмотря на головную боль, поспешила уйти из дома. Меня жгло чувство стыда, хотя ничего и не произошло. Тогда я отправилась в ближайший ресторан, надо же было хоть чем-то перекусить, причём очень вкусно. Как сейчас помню, я заказала себе курочку, запечённую в овощах, и бутылку холодной минералки. Заказ я ждала долго, даже хотела отказаться и идти в ближайший общепит, но вот наконец-то показался официант с моим блюдом. Я была настолько рада его появлению, что даже разозлиться не смогла, когда перед самым моим столиком в него врезался торопящийся куда-то по своим делам песец. Почти час ожидания впустую! Моему обеду пришёл писец, причём во всех смыслах. Единственное, что я тогда смогла сказать — это шокированное «Вот и поела, спасибо! Было очень вкусно!». Его ответ тогда мне показался совершенно ненормальным: «Если Вы так хотите есть, то я могу Вам новую приготовить». Ты бы согласилась ехать с незнакомым тебе зверем неизвестно куда ради курочки? Конечно же, нет, ведь ты кролик, а я согласилась, правда, сама до сих пор не знаю, почему.
При воспоминании о курочке, да и вообще обо всей еде, приготовленной позже Джоном, она инстинктивно облизнулась.
— Он и вправду накормил меня, лично приготовил блюдо. Таким неожиданным образом я познакомилась с моим мужем, Джоном Файбером. Оказалось, что он увольнялся в тот день с должности старшего повара. Никогда не думала, что можно столько глупо познакомиться с кем-то, считая такие истории вымышленными для социальных сетей и любовных романов. Он оказался столь интересным и нежным зверем, что через год мы уже сыграли скромную свадьбу. Ты когда-нибудь была на свадьбе, Джуди? Я нет до того, как сама не стала невестой. Мы оба были довольно умными зверями, посчитав, что лучше отложить побольше денег на будущего ребёнка, чем сыграть роскошную свадьбу, но я всё равно запомнила этот день как один из самых счастливых. Я тогда была в белоснежном платье, с белой шерстью это смотрелось весьма необычно и красиво, а Джон был в чёрном смокинге. Я тебе говорила про его окрас? По-моему, нет, ну да тебе это, скорее всего, неинтересно, поэтому просто представь песца с тёмной, по сезону, шерстью, покрытой небольшой пепельной дымкой на морде и боках, в чёрном костюме. Он был так великолепен и счастлив, как и я сама. Если бы моя шерсть могла светиться от радости, то меня можно было бы перепутать с наряженной лампочкой. Самым запоминающимся моментом, несмотря на дальнейшие сюрпризы, был обмен кольцами. Отдавая ему своё, я как будто передала часть самой себя, как бы громко это ни звучало.
При воспоминании о церемонии передачи колец кончик хвоста у Элизабет слегка дрогнул от годами гонимого чувства ошибки. Своего мужа она искренне любила, но был и ещё один зверь, к которому были тщательно скрываемые, временами даже от самой себя, чувства.
— Я забеременела в первую брачную ночь. Как ты понимаешь, Джон был на седьмом небе от счастья, ну и я сама тоже, естественно. Это было прекрасное время, когда моей единственной заботой было высыпаться и наедаться. Я жутко волновалась, мой крольчонок, ведь я два раза мать теряла, и что-то мне подсказывало, что всё моё счастье может рухнуть. Позже УЗИ показало, что у меня в животике ждали своего часа четыре крохи. Четверняшки! Видела бы ты морду Джона, я даже не знаю, кто из нас был больше шокирован. Как мы потом узнали, это были три мальчика и девочка. Мик, естественно бывший в курсе любого, даже самого незначительного события в нашей семье, сразу же выпросил для одного своё имя, и я почему-то согласилась без колебаний, а второго назвать Сидом подсказало сердце. Третьего решили назвать Риком в честь деда Джона. Девочку я решила назвать Ребеккой. Думаю, не нужно объяснять, почему. Все мои немногочисленные друзья говорили, что можно было бы назвать детей и пооригинальнее, но я хотела именно так. Почему? Я не знаю, как это объяснить, Джуди. Наверное, хотела поблагодарить мать за всю доброту и надежду, подаренную ей, а ещё чтобы дочка тоже была с таким же большим любящим сердцем. А насчёт мальчиков до сих пор сама себя не понимаю. Просто, наверное, имена понравились.
Элизабет снова ненадолго замолчала, собирая воспоминания в единую цепочку. Разговор медленно подходил к действительно важному, и от этого ей становилось не по себе. Зачем Хоппс столь детально знать о её прошлом? Ради банального прощения? Но когда к ней попадёт эта запись, если, конечно, она не покончит жизнь самоубийством, то прощать будет всё равно уже некого. Мёртвым плевать что о них думают живые.
«Возможный ребёнок Джуди и Ника, вот в чём суть…», — подумалось ей, после чего на душе стали вскрываться раны, о которых стоило поведать. От воспоминаний горло стало сдавливать спазмами, и она поняла, что надо продолжать, пока снова не разревелась.
— Мик, Сид и Рик…они погибли, — начала всхлипывать Элизабет, — роды были тяжёлыми и… Их не спасли. Твари. Бездушные твари. Я знаю, точно знаю, что их можно было спасти, в ЦБЗ всё для этого есть… Кроме чёртовой души у врачей родильного отделения! Роды у меня принимал Арман Ваттер. Сучий барсук, чтоб ему в могиле не лежалось. Он сказал, что шансов не было, что никто бы их не спас… И я поверила. Я всегда верила медикам, ведь сама лечу зверей. Лживые скотины! Лучше бы меня убили, а не детей… — вновь разошлась слезами Джилл, но на сей раз быстро успокоилась и, отпив немного вина, продолжила рассказ. — Джон, моя любовь, стал утешать меня, да и тигрёнок в стороне не стоял, но тогда мне было всё равно. Я снова не хотела жить на этом свете. Оклемалась от шока только после выписки, уже дома, когда вдруг поняла, что надо растить дочь, чтобы она не видела моих слёз, принимая от меня лишь радость и счастье. Но потерю трёх детей не забыть никогда. Улыбаясь моей малышке днём, я рыдала ночью в подушку. Единственной опорой в жизни, кроме Ребекки, стал для меня мой Джо. Его забота не дала скатиться в пучину депрессии и заставила задуматься: «А где мой отец? Почему он не поддержал мою биологическую мать?». Задумалась и забыла, захваченная повседневными делами по дому и консультированием клиентов по Skype. Несмотря на ребёнка, я продолжала дистанционно работать, хоть это и бесило Джона. Он даже стал на двух работах вкалывать, лишь бы я поменьше напрягалась. Ну, как ты понимаешь, он делал чуть-чуть больше, чем невозможное, чтобы я наслаждалась жизнью. Время полетело для моей семьи со скоростью кометы, скрывая своими лоскутами душевные раны, хоть мне до сих пор горько за умерших малышей. Почти два года я была относительно счастлива, давая Ребекке то, чего не было у меня когда-то… Ты ведь догадываешься, что счастье было не вечным? Они ушли в гости к знакомым Джона и не вернулись.
К горлу Джилл стал плавно подступать новый ком эмоций, мешавший говорить.
— Я обзвонила все контакты в своём телефоне, но никто не знал, где они. У меня было слишком тяжёлое прошлое чтобы спокойно сидеть на диване, да и фантазия подкидывала картины одна хуже другой, но всё же надежда держала меня дома до поздней ночи, пока в два часа моё терпение не рухнуло. Я отправилась в полицию составлять заявление о пропаже, но его не приняли! Знаешь, кто дежурил той ночью в дежурке? Молодой, тогда ещё не такой жирный, гепард Бенджамин Когтяузер. Какое совпадение, не правда ли, Джу? Он меня даже не дослушал, уплетая пончики и с набитым ртом объясняя мне, что беспокоиться, видите ли, не о чем! Типа, они вернутся к утру, и он по регламенту не может принять моё заявление ещё несколько дней. Мне хотелось рвать и метать всё живое и неживое когтями, которых у меня никогда не было, хотелось сделать хоть что-то, лишь бы не сидеть дома одной в ожидании плохих новостей. Уснуть самостоятельно я так и не смогла, поэтому пришлось доставать, казалось бы, уже забытые в прошлом таблетки со снотворным.
Глубоко вздохнув, она попыталась настроиться на дальнейшие воспоминания, однако это получилось не сразу. Дальнейшие события оставили слишком глубокие раны на душе, чтобы так просто их вспоминать.
— Лучше бы я не просыпалась, крошка Джу. За окном уже темнело, когда в мою дверь постучались полицейские, вырывая меня из спасительного сна. Офицеры Лайман и Файман Таркусы, братья волки, ты их наверняка знаешь, приглашали меня пройти на опознание. Мне в тот момент хотелось растечься лужей страха и испариться куда-нибудь в облака, хотелось спрятаться ото всех и вся, но пришлось преодолеть страх, заставить отступить дрожь в лапах и смело, хотя бы внешне, ехать с полицейскими. Сколько раз ты была в морге, ушастик? Один-то раз точно была, так что вполне представляешь, какого это было, спускаться в холодный подвал, молясь Богу, чтобы всё происходящее было ошибкой, а на столах лежали не твои родные или близкие. Лампы холодного света, голубые медицинские простыни для укрытия трупов, сильный запах формалина, медбрат-шакал, жующий бутерброд с сыром и помидорами, эхо волчьих когтей, бряцающих о чёрный кафель пола, приторный запах десятка умерших зверей: всё это я помню удивительно хорошо. Это, наверное, потому, что в тот момент моего носа коснулся знакомый аромат, выделяющийся среди прочих. Мне не хотелось подходить к столу, подсознательно я и так знала, что там увижу…
***
Полярная лисица со странным огненным отблеском в белоснежной шерсти довольно уверенно следовала за полицейскими, не глядя по сторонам, проходя ряды камер хранения тел. Марк Найн, медбрат-шакал, окинул взглядом из конца комнаты необычную самку.
«Походу гибрид», — брезгливо подумал он и подловил себя на мысли, что не знает, чего именно ждать от возможной потерпевшей. С первых дней работы в морге Марк приобрёл две привычки: постоянно есть, что зачастую смущало живых гостей, и гадать, какая будет реакция на трупы. Обычно он не ошибался, сразу, с порога, ставя «диагноз» и подзывая помощника, готового успокаивать особо чувствительных посетителей, но теперь, глядя на арктическую лисицу, от которой буквально несло гибридом, он не мог дать прогноз. Походка была неспешной, уверенной и целеустремлённой, но вот морда, по которой пробегали тщётно скрываемые эмоции, и передние лапы, едва заметно трясущиеся, выдавали сильнейшее душевное волнение. Как обычно проведя разъяснения и предварительно подготовив лисицу к опознанию, Марк откинул сначала один, а потом и второй полог покрывала. На столе лежали два песца: самец среднего возраста и маленькая девочка, несмотря на юный возраст, копирующая своей мордочкой мать. Хоть тела и привезли прошлой ночью, однако понадобилось некоторое время, чтобы привести их в порядок, так как оба были окровавлены и сильно изломаны. Это был первый случай на памяти Марка, когда к нему попадал ребёнок из семьи, связанной с гибридами, хотя, как он слышал, в других моргах нечто подобное уже было.
Шакал лениво жевал свой бутерброд, думая, а надо ли звать помощника или же он сам справится. К собственному удовлетворению он понял, что никто не нужен, когда лисица внезапно резко притормозила в нескольких метрах перед столом с новыми постояльцами, привезёнными прошлой ночью.
«Разрыдается, сил буянить не будет, сам успокою», — довольный внезапно рождённым выводом, подумал он, откусывая своё лакомство. Постояльцев привезли со стройки, и, как ему сказали, несчастных завалило свалившимися сверху стройматериалами. Осмотр быстро подтвердил официальную версию несчастного случая, однако было одно «но», несколько напрягшее медбрата — у обоих трупов было по одной колотой ране, которые он с трудом мог назвать случайными, хоть они и не были ножевыми.
Теперь, когда он знал, что умершие были из семьи гибридов, всё встало на свои места. Иногда к ним поступали самоубийцы и звери, расставшиеся с жизнью по вине несчастного случая и большая часть из них приходилась на гибридов либо на их семьи. Заметив такую закономерность ещё несколько лет назад, Марк сразу же высказал свои предположения о неслучайности случайностей, но его не стали слушать, попросту игнорируя. Он и сам не любил ксенофилов и их потомство, но смерти никогда и никому не желал, поэтому решил во что бы то ни стало донести свои мысли до общества. Хотел даже к журналистам обратиться, однако быстро поумерил свои стремления, предпочитая закрывать глаза на происходящее, после того, как в очередной раз вернувшись с работы, обнаружил дома готовый горячий ужин: мясной стейк из неизвестного животного, бокал красного вина и записку.
«О некоторых вещах лучше умалчивать, мистер Найн, в противном случае Вы можете стать объектом изучения Ваших коллег по работе. Приятного аппетита и благодарим за понимание и сотрудничество.
P.S.: Вино — это жест доброй воли, пейте на здоровье, оно не отравлено, как, впрочем, и стейк из гибрида».
Вот уже несколько лет он точно знал, что в некоторых случаях лучше промолчать и согласиться с предварительными выводами следствия.
— Мисс Файбер, Вы узнаёте этих животных?
Лисица даже не смотрела на самца, неотрывно, не моргая, абсолютно неподвижно глядя в закрытые глаза ребёнка. Казалось, что даже дышать перестала.
— Мисс Файбер?
Марк смотрел на лисицу с едва скрываемым интересом. Многие звери впадали в ступор при виде родных и близких, но что бы стать столь безразличным ко всему — такое было впервые. В глазах матери, а это, по мнению шакала, была именно она, нельзя было прочесть ничего: ни страха, ни гнева, ни даже горя. Словно не было в голове личности, способной к осмысленной реакции. Он понимал, что жизнь для неё разделилась на «до» и «после», все потрясения ещё были впереди, однако пустой взгляд начал пугать его. Звери нормальные, да и ненормальные в основном тоже, так себя не ведут. Повинуясь интуитивному порыву, продиктованным страхом, Марк начал обратно покрывать тело ребёнка, но его лапу резко и больно перехватила другая, без когтей и с белой шерстью, отливающей в свете ламп как показалось кровавыми оттенками.
— Ребекка Антуанетта Файбер, — отчеканила мягким голосом гибридиха. — Кто? — вслед за этим спросила она. Голос был почти безэмоциональным, но короткий вопрос в стоявшую тишину ударил по ушам и душам офицера и медбрата молотом, обёрнутым в бархат, заставив обоих буквально поёжиться от неприятных мурашек, пробежавших по загривкам. Каждый понял, что лучше не попадаться на пути в ночи этому существу.
— По предварительной версии, несчастный случай, но мы всё равно проведём дополнительное расследование, чтобы на 100% быть уверенными в этом, — сглотнув, отчитался Лайман, уже жалея, что не взял с собой брата.
— Несчастный случай… — пробормотала она себе под нос, затем отпустила лапу Марка и подняла взгляд на офицера. — Я могу побыть несколько минут наедине с дочерью?
— Извините, мы не имеем права оставлять Вас тут одну.
И вновь ожидания Марка не оправдались. Вместо уговоров или угроз лисица лишь глубоко вдохнула, закрыла глаза, задумалась на пару секунд, а затем на выдохе открыла, вновь уставившись на свою дочь.
— Что я должна подписать?..
***
— Я сломалась, Джу, в переносном смысле этого слова. Я смотрела на свою дочь и ничего не чувствовала. Меня до сих пор трясёт от этого ужасного чувства отсутствия всего. Как может мать оставаться столь спокойной? Наверное, это потому что я всю жизнь теряла близких зверей, не видя ничего, кроме горя и отчаянной борьбы за крохи счастья. Я не помню, что произошло дальше, просто очередной раз моргнув, смотря на мордочку Ребекки, вдруг очутилась дома посреди ночи, лёжа в изодранной кровати и рыдающей в разодранную же подушку. Весь мир рухнул в моих открывшихся глазах, смысла в нём не было. Зачем мне жить, если больше некого любить? Я потеряла почти всё: любимого мужа, всегда поддерживавшего меня, детей, ради которых я бы вынесла всё на свете и веру в счастье, без которой жизнь становится блёклой. Оставался только мой тигрёнок Мик. Можно было заботиться о нём, но ведь он уже стал совсем взрослым и самостоятельным. Я со своей заботой, да и с ревностью тоже, только мешала бы ему строить свою жизнь. Ты, кстати, не ослышалась, капля ревности во мне жила всегда, с тех пор, как я не зашла к нему в комнату, и даже любовь к мужу не смогла загасить особых чувств к Мику. Вот, опять на него отвлеклась. В общем, долго оставаться на этом свете я не собиралась, много думая о том, каким способом отправиться вслед за Джоном и детьми. Несколько дней мне пришлось провести дома, был какой-то иррациональный страх, что кто-то умрёт, если я выйду. Но продукты кончились, да и лезвия надо было купить, хотела вены порезать, так что пришлось выбираться из квартиры в супермаркет. На меня смотрели как на сумасшедшую. Неудивительно, ведь все дни проведённые дома я не следила за собой и, как результат, выглядела, словно бездомная. Мою шерсть буквально прожигали брезгливые взгляды соседей, которые ещё недавно весело смеялись над шутками Джона во время наших прогулок. Они бы с радостью бросили в меня камень, если бы не мораль, сдерживающая их дикарские порывы. До магазина я не дошла, меня остановил тот, кого я никогда бы не ожидала встретить. Это был Бог, Джу, хоть мне никогда в него и не верилось. Не было никаких знамений, никаких голосов с неба или явление пророка предо мной, нет, ничего из этого. Всё гораздо проще, я инстинктивно свернула в проулок и руководствуясь наитием пошла куда-то, сворачивая на поворотах и не зная конечной цели. Всё стало ясно, когда прямо передо мной возник небольшой храм. Он не был роскошен как другие религиозные здания в центре города, но всё равно был, э-эм, величественным, что ли. Я, не раздумывая, прошла внутрь, ведомая силой, для которой у меня нет разумного объяснения. Внутри почти не было прихожан, лишь пара антилоп, гиппопотам да сурикат-жрец. Он спросил меня, не нужна ли мне помощь, но я отказалась и прошла в залу, одна стена которой от пола до потолка была украшена иконами. Десяток святых взглядов обратились на меня и… ничего не случилось. Совершенно ничего. Я думала, что, помолясь, получу божественную поддержку, стану духовно чище, но ничего этого не было. Просто красивая стена, расположенная в атмосферном месте с портретами кучки зверей, которые якобы были святыми. Разочарование — слишком слабое слово, чтобы описать моё состояние. Я упорно стояла и пыталась молиться о душах мужа и детей, звала Бога, просила дать хоть какой-нибудь знак, что он со мной или что слышит меня. Он ответил весьма неожиданным способом. Из-под потолка, отделившись от стены, рухнула вниз, задув все свечи, икона. Я все поняла, он хотел показать, что его нет в храме, и, не медля ни секунды, я ушла. Стоило выйти на улицу как в голове сразу стало легче, яснее. Я вслух спросила: «Что мне делать?». И в мыслях сразу возникло слово «мама», а вслед за ним и «папа», которого у меня никогда не было. Вот это было озарение! Биологическая мать была одинока, но это совсем не означало, что биологического отца тоже нет. Сколько лет я не думала о нём, считая моральным уродом, раз уж он бросил нас, но теперь, когда кроме него никого не осталось, уже было плевать на мораль. Хотела найти хоть кого-нибудь, кого можно было назвать родным. Я тогда вслух сказала: «Благодарю Боже», а он мне в мыслях моих ответил: «Не за что». Скольких ты знаешь зверей, с которыми Бог говорил напрямую? Я вот ни одного, и это меня парализовало, как и то, что он говорил совершенно обыденным тоном и моим голосом. Я спросила себя, если я говорю с Богом, то я верующая, а если он отвечает? Кто же я? Святая? Или сумасшедшая? До сих пор неуверена в ответе, но на святую я точно непохожа, впрочем, как и на верующую. Хотя, если бы ко мне на приём пришёл зверь, утверждающий, что с ним говорит Бог, то я отправила бы его в психологическую лечебницу. Впрочем, тогда разумность отошла на второй план, я получила то, что мне было так отчаянно нужно — цель, дающую жизнь. До магазина я, кстати, дошла, лезвия всё-таки купила, ну так, на будущее. Ты найдёшь их в ванной, хотя, ты же их уже нашла. Что-то я немного туплю. Итак, мы подбираемся к одному из самых интересных моментов в истории, ушастик, если ты, конечно, не выключила запись. Вернувшись домой, я уже знала, что Бога в храмах нет, а это значит, что и обряды погребения столь же пусты, как и сама религия, поэтому, когда мне разрешили похоронить тела, я их кремировала. Теперь моя доча и мой любимый всегда будут со мной.
Сказав это, Элизабет с беззаветной любовью посмотрела на стоявшие в специальных подставках урны для праха, вспоминая, сколько же счастья подарил ей Джон и малютка Ребекка. Глядя на урны, она совершенно забывала о себе, с головой уходя от жестокого мира в страну воспоминаний, без устали проигрывая в голове моменты, сделавшие её счастливой. Первая встреча с Джоном, предложение руки и сердца, свадьба, новость о четверняшках, нежности мужа во время беременности, первый крик новорождённой дочери, её игры и любопытство младенца. Из транса её вывел писк диктофона, лимит записи которого в полтора часа закончился. Поняв, что она снова в мире, где нет ни одного близкого существа, которого можно было бы просто обнять, Джилл отложила в сторону диктофон и вновь принялась пить вино, уже начавшее играть в голове, заглушая противные чувства абсолютного одиночества и несправедливости по отношению к ней. Лишь когда в бутылке показалось дно, она попыталась встряхнуться, привести в порядок мысли, ушедшие в даль размышлений. Предстояло дорассказать Джуди остаток истории.
Умывая морду, чтобы хоть немного протрезветь, она посмотрела на себя в зеркало, в очередной, уже, наверное, миллионный раз спрашивая себя, а во что она превратилась? Как допустила, имея психологическое образование, такую личную запущенность? Почему сразу, при первых признаках ненормальности, не обратилась за помощью к специалистам? Время карательной психиатрии давно прошло, это она знала непонаслышке, однако знание, как показала жизнь, далеко не всегда меняет в корне ситуацию. Страх перед психотропными лекарствами сидит в каждом, и далеко не все могут его преодолеть.
— Надо было просто выпрыгнуть из окна, — подумала Элизабет, кинув взгляд на лежавшие целый год лезвия, так и не использованные для самоубийства.
Вытерев полотенцем морду, всё такая же голая она на всякий случай взяла из холодильника вторую бутылку, а затем, вставив новую кассету в диктофон, продолжила рассказ, вновь усевшись в кресло.
— Прости что задержалась, засмотрелась на свою семью. Их потеря, как ты понимаешь, всё-таки не стала для меня фатальной, я пережила смерть, смирилась со своей судьбой, правда, выплакав, наверное, ведро слёз. Да и Мик, несмотря на работу, постоянно помогал и поддерживал. В итоге, как только смогла, вышла на работу, ведь для поисков отца нужны были деньги. Вообще, у нас были сбережения, мы активно откладывали на будущее Ребекки, но я пока не могла их трогать, слишком свежи были раны. Кстати, я ведь до сих пор подрабатываю, зверям с депрессией помогаю, правда, удалённо. Ну да не суть. Постепенно за несколько месяцев я поднакопилась немного и поехала туда, где всё началось, в Аракис. Там рожала мама, и, следовательно, там стоило начать поиски. Найти документы или тех немногих, кто её знал было несложно, но ничего полезного я так и не узнала. Отсутствие результатов с каждым днём, даже буквально с каждым часом, разжигало во мне нечто, похожее на злость и жестокость. Наверное, это чувство близко садизму. Всё чаще в мыслях всплывали идеи поговорить с тем или иным зверем по-плохому. Испытав боль, они стали бы откровеннее, чище, что ли. Однако я старалась всеми силами гасить в себе подобные порывы. Они и раньше были, но ярко проявлялись лишь при сильных потрясениях. Наверное, это и можно было бы назвать хищницей Элизабет, кем я, собственно говоря, и стала. Интересно, если бы я не поменяла себе официальное имя, то моя судьба могла бы сложиться по-другому?.. Что-то я отвлекаюсь на пустые размышления. Идём дальше, пушистик. Опросив всех, кто видел маму хотя бы раз, и получив дозу отчаяния от полного провала задуманного, я поняла, как мне неожиданно повезло. Одна дикообразиха, работавшая когда-то в архиве, сказала, что в детском доме ведётся запись зверей, пытавшихся усыновить ребёнка, так что у меня появился шанс, хоть мизерный да неприятный. Пришлось сжать кулаки и идти в ад, из которого однажды пришлось сбежать.
Рассказывать, даже без подробностей, о возвращении в детский дом совершенно не хотелось, но это было необходимо, поэтому говорить пришлось чуть ли не сквозь сжатые зубы.
— Знаешь, там почти ничего не изменилось с момента ухода. Обычный ремонт, конечно же, не в счёт. Почти весь состав воспитателей был старым, и, естественно, меня сразу же узнали по необычному окрасу. Вместо добродушного приветствия я получила то же, что и всегда — отстранённую, скрываемую за различными эмоциональными масками, ненависть. По коридорам всё так же, как когда-то, носились дети, искренне верящие в скорое обретение семьи, хотя среди них были и те, кто точно знал, что никто не придёт. Дух надежды напополам с ранним детским разочарованием витал в воздухе, по крайней мере, мне так казалось. Прям ностальгия, правда, неприятная. К директору детдома я не пошла, не хотела видеть ещё одну недовольную морду, направившись вместо этого напрямую в архив, который, вот же совпадение, расположили в подвале, где меня пытались изнасиловать в детстве. Долго разговоры водить не пришлось, архивариусу, как и всем в нашем прогнившем обществе, нужны были деньги, и я дала их в обмен на нужную информацию. Оказалось, что одно время мной интересовалась одна арктическая лисица, пропавшая буквально на следующий день после запроса информации обо мне, а спустя ещё несколько дней письменно уведомила об отказе от своего желания удочерения. Лаура Уитби, двоюродная сестра моей матери. Она жила в Зверополисе до пропажи, и поэтому пришлось перенести свои поиски обратно в город. Сначала я наткнулась на целую стену бюрократии, мне упорно не хотели давать информацию ни в одном архиве, причём причины были подчас просто смешные. Когда я лежала очередным вечером в кровати, раздумывая о том, что же происходит, мне неожиданно позвонили из центрального городского архива и, узнав электронный адрес, скинули целую гору данных, хотя всего несколько дней назад грубо мне отказали. Странно, да? Я была в шоке от такого поворота дел, ещё не зная корней всего происходящего. Впрочем, тогда было, как всегда, плевать, и я бросилась прямо посреди ночи по адресу проживания Уитби. Это был ужас. Чистая агония души на земле. То, что я увидела, было описано в архивах, но не отражало и сотой доли мук моей тётки. Она отказалась от удочерения, потому что попала в аварию, в которой потеряла семью, все лапы, глаза, нос и часть хвоста. Все эти блядские двадцать девять лет она существовала в квартире своей покойной матери, обходясь без конечностей, обоняния и зрения. За ней «ухаживала» соседка, забирая себе всю пенсию по инвалидности и, как я подозреваю, заберёт себе и квартиру. Целые годы она проживала без цели и без смысла, не имея возможности покончить с собой. Никогда более я не видела столько безысходности. Казалось, каждое слово было пропитано желанием умереть и больше не мучиться. Первую минуту я просто стояла, парализованная жалостью, и когда меня немного отпустило, стала расспрашивать про мать и про неё саму. Оказалось, что мама уехала из Зверополиса, потому что Лаура отбила у неё моего отца. Да уж, моя тётка была той ещё сукой похотливой, неспособной зуд между лап унять. Находиться в одном городе с такой «роднёй» мама не могла, поэтому свалила подальше в глубинку Анималии. Тётка же узнала о беременности сестры лишь после её кончины. Мой папаня, кстати, видимо, тоже был тем ещё ловеласом, потому что по официальной версии погиб в Тундратауне, выходя из дома ещё одной любовницы. На него сосулька упала. Тупо как-то, да и почему-то после того, что я узнала позже, в это слабо верится, но доказать ничего не могу. Мне сильно захотелось посетить его могилу. Даже не знаю, зачем именно, просто была железная уверенность в необходимости сходить и увидеть… Не знаю, как это описать. Правда. Но так было надо. Возможно, это Бог снова меня подталкивал. В общем, долго задерживаться я не стала, ушла даже не попрощавшись. Если в начале разговора мне было до глубины души её жаль, то, когда дверь за моей спиной закрывалась, оставался лишь страх. Я не боялась её, я боялась себя, ведь когда до меня дошло, что она виновата в побеге матери из города, в моём фактически безсемейном детстве, захотелось прервать её мучения. Фактически, захотелось убить, оборвать жизнь этого убогого существа, и это убивало уже меня. Больше я её никогда не видела и не интересовалась ей. Это, пожалуй, самое страшное. Даже сейчас она жива. А ведь когда я уходила, она что-то кричала мне вслед. Вроде бы умоляла о чём-то…
На самом деле Джилл прекрасно помнила, о чём просила Лаура, но вслух честно признаться, что ушла, малодушно проигнорировав просьбу о смерти, она не могла. Слишком мучила совесть, поэтому гибридиха поспешила продолжить рассказ, отходя от темы, что терзала её всё больше и больше с каждым днём.
— Адрес кладбища был у меня на лапах, как и номер могилы. Ждать утра не было смысла, да и тигрёнок вроде как находился на ночном дежурстве, так что он по моей просьбе подкинул меня на патрульной машине. Стоило попасть туда как пришло понимание зачем это всё понадобилось. Глядя на серый гранит с датой жизни, я накрепко запомнила его последние слова, выбитые на надгробии. «Мы вправе лететь, куда хотим, и быть такими, какими мы созданы». Папка, походу, не стеснялся себя и был тем, кем хотел быть. Не знаю, что на меня накатило, но остаток ночи я провела, лёжа у могилы животного, бросившего мою мать. Много думала о разных вещах. Под утро пришли две интересные мысли. Одна из них глупа как мир: у папы могли быть ещё дети, лисы, о которых я могла бы заботиться, хоть никто об этом никогда не попросит. Тут без комментариев, Джу, понятно, что хотелось подарить свою заботу хоть кому-нибудь. Другая уже из области паранойи. Возможно, это просто случайность, возможно, знак свыше, но у отца было такое же имя, как и у моего мужа. Его звали Джон…
Монолог-откровение Элизабет прервал громкий требовательный стук в дверь. Она, конечно, ожидала одного утреннего «гостя», но не думала, что зверь, которого лисица ненавидела до самой подкорки мозга и боготворила одновременно за предоставленный шанс, придёт столь рано.
— Перерыв, зайка моя, есть дела, которые надо сделать. Наведи себе чаю, я продолжу уже на следующей записи.
Выключив диктофон, Джилл спрятала его под кресло. «Гость» ни в коем случае не должен был узнать о маленькой, но жизненно важной инициативе своего ручного гибрида, в противном случае её тушку уже на следующий день бы нашли где-нибудь в городе с полной папкой компромата. Однако, на смерть, да и на репутацию, было плевать, куда важнее было то, что гость не выполнит договорённостей касательно Ника. Быстро забежав в ванную и накинув на голое тело чёрный мужской халат, который так любил её Джон, она пошла открывать дверь очередному повороту в своей судьбе.
