Interventus

Все было очень и очень печально. Документов нет, просить кого-либо подтвердить личность среди ночи некого, а машину сейчас эвакуатор потащит на штрафстоянку. А еще маячил призрак алкотестера. Зашибись! “Что делать, что делать? А кто виноват – тебе неинтересно? – Александр сидел, низко опустив голову, сцепив руки на затылке в замок. И на вопрос, заданный нарочно противным тоном, даже не повернулся, не то что не ответил. – Надеюсь, до тебя наконец дошло, что пьяным за руль садиться нельзя. И вообще не принимать серьезных решений”. – Другого времени для нотаций не смог найти? – не выдержал-таки Саша. Обстановка действительно не располагала к душевным разговорам – тусклая лампа освещала небольшое помещение, от соседей гадко пахло. Видимо, тройка бомжей попалась на мелкой краже. А может, и просто “до выяснения личности”. – Да его и искать не пришлось – все равно делать нечего. Ты себе как дальнейшие перспективы представляешь? – Хреново. – Ну, в целом – оценка объективная, – протянул Михаил. – Но с другой стороны – что ты теряешь? – Права, – хмыкнул Саша, – время, деньги. Свободу. – Хорошо. Что из этого невосполнимо? – Ну, время, пожалуй, – после краткого анализа ответил Саша. – Остальное рано или поздно вернется. – Хорошо, – снова согласился Михаил. – На что бы ты потратил это время? – Что за хрень? – возмутился Александр и поспешно оглянулся. Но компании бомжей, по ходу, до него было никакого дела. – Ты еще скажи, что все, что ни делается, – все к лучшему. – Насчет лучшего – вопрос спорный, так как понятие лучшего чрезвычайно субъективно и зависит от многих переменных: таких как настроение субъекта, его окружение, намерения и прочая-прочая-прочая. Но то, что все происходящее случается не просто так, – это однозначно. В конце концов, считается, что любые испытания – это верный путь к просветлению. – И? – Саша вытянул ноги, развалившись на низенькой скамье, и запрокинул голову – вид на потолок так же восторга не вызывал. – Используй образовавшееся время на подумать: почему ты здесь? что с тобой не так? – Ага, кто виноват и что делать. – Это первый и последний вопросы. Кто виноват – ты сам. Что делать – итог предшествующим размышлениям. Поэтому вернемся к тому, почему ты здесь. Ваши соображения, милорд? – Дурак потому что, – неохотно признал Саша. – Почему дурак? – не отставал ангел. – Потому что мозг не включил, – огрызнулся Александр. – То есть ты всегда должен действовать рассудочно, так? – Ну, выходит так. – Ты прожил подобным образом большую часть жизни. Помогло? – Ну пока так жил, за решеткой не оказывался. – Аргумент. Таким образом, получается, что идеальное существование – это жизнь робота. Долой эмоции и чувства – только трезвый расчет. – Блядь, ты сам-то понимаешь, что мне впариваешь? Все время думать – робот, не думать – идиот. Я что, по-твоему, должен думать и не думать одновременно? – Дурак ты думающий – думать нужно не головой. Ну, не только ею. Но и сердцем. А оно у тебя уже давно атрофировалось. – Сердце – это насос, качающий кровь. Ему мозгов не положено. – Ты когда в последний раз совершал безумство? – Два часа назад, – буркнул Саша. – А когда ты это делал ради кого-то? – А с фига ли я должен огребать промеж глаз, да и не пойми ради кого? – Ой, все. Огребай исключительно ради себя. – Ангел воспарил вверх, но прежде, чем исчезнуть, добавил: – Просто подумай о том, что этот гипотетический кто-то примчался б среди ночи через весь город, чтобы вытащить тебя из обезьянника. Адье. – Да вали отсюда, нравоучитель. Хранитель, епт! Чем мне сейчас твои проповеди помогут?! – Но Михаил не снизошел до ответа. – Чувак, если б отсюда можно было б свалить, я бы тут сидел? – Голос принадлежал молодому парню, который сидел на корточках в углу. Он растягивал слова и явно пребывал в другой реальности – то ли пьян, то ли обколот. Но и не исключено, что общался со своими призраками. – Еще один, – огрызнулся Саша. – Тебе-то что от меня надо? Парень не ответил, возможно вообще не услышал. Он покачивался, беззвучно шевелил губами и смотрел сквозь окружающих. “Нарик, – брезгливо подумал Саша. – Чем быстрее обколется до смерти, тем лучше для всех”. В группе бомжей наметилось какое-то оживление, и ненадолго Сашино внимание переключилось на них. Но те сипло смеялись над чем-то своим, и Александр снова посмотрел на наркомана. Тот перестал раскачиваться, замер и вдруг зарыдал. На истерику его плач не походил, на скупые мужские слезы тоже. Так плачут матери по своим ушедшим сыновьям – очень горько, не в силах сдерживать боль. Бомжей чужие слезы не тронули – и не такое встречали, а вот Александр оторопел: сам он в последний раз ревел еще в песочнице, когда любимый оранжевый самосвал закопали да так и не нашли. Потом вспомнил, что перед ним тот, кого и человеком назвать нельзя, и отвернулся. Но против воли прислушивался. – Видишь, Мишка, хреново-то как? Видишь? Я же думал, что хоть так забудется, хоть отпустит… А вот это было уже интересней – и Саша снова обернулся. Обколотый закусил рукав толстовки, стараясь справиться с рыданиями – то есть себя он контролировать пытался. Может, и не нарк? – Зачем же ты так, а? – снова прошептал он и поднял красные глаза на Сашу. – Что я? – оторопел мужчина. Но парень вместо ответа лишь покачал головой, низко опустил ее, и лишь подрагивающие плечи выдавали его рыдания. – Бондаренко, на выход. Александр, услышав свою фамилию, поднялся и ринулся навстречу свободе. Каким образом сложилось это чудо, он не понимал ровно до того момента, пока не увидел свою секретаршу. – Александр Андреевич! – просияла она. – Как же все-таки хорошо, что я вам позвонила. Я увидела вашу борсетку – вы в офисе забыли, подумала, что, может, вам она нужна. И когда мне ответили – привезла. – Фигасе сложилось, – пробормотал Саша. Он получил ключи от машины, свои документы и символический штраф за езду без оных. Алкотестер выдал отсутствие алкоголя, и Саша пришел к выводу, что без вмешательства свыше не обошлось. – Ну что ж, спасибо, – поблагодарил Саша ангела и улыбнулся, услышав: “Да что вы, на моем месте так поступил бы кто угодно!”