Если ты меня слышишь

Гранитно-серые Альпы угрюмо нависают над горной пропастью, сверкая снежными вершинами. Воздух слегка разрежен и до одури пахнет свежестью, нос и уши начинает покалывать от холода. Поезд стремительно несется, опасно покачиваясь из стороны в сторону. Я слышу, как ты мягко приземляешься на крышу вагона и быстро следуешь за мной, слегка пригнув спину. Гейб тоже с нами, и мы по очереди спускаемся прямо в набитое боеприпасами нутро поезда. Морита перехватил по засекреченному каналу данные о том, что Зола направляется к Шмидту и перевозит тонны новейшего оружия ― только с конвейера. Сам завод не так давно был уничтожен, и мы обнаружили на его месте последствия множественных взрывов и пожара. Этот ублюдок знает, что мы идем за ним след в след и отчаянно эти следы за собой заметает. Однако сегодня мы прямо у цели, и от мысли о том, что мы сделаем это вместе, я ощущаю сладкое предвкушение и нетерпение. Это неправильно. Но таков момент нашей близости ― я твой друг, напарник, компаньон. Партнер. Я твой любовник. Нет, конечно, нет. Но это не имеет значения, потому что в этот момент в целом мире все равно не существует никого, кроме нас двоих. В крови пузырится адреналин, тело гудит от готовности догнать, наброситься и схватить. Сыворотка превратила меня в машину быстрого реагирования и мгновенного уничтожения. Из-за этого сон и отдых даются мне тяжело ― только после того, как вымотаю себя окончательно, но и тогда я могу просто лежать и наблюдать за тем, как ты спишь, как постепенно расслабляется твое лицо и углубляется дыхание. Мой спальник всегда находится рядом с твоим, и я все отлично вижу и слышу. Твой сон успокаивает меня, вводит в состояние вязкого транса, и я расслабляюсь, растворяюсь в тепле, исходящем от тебя, подобно невидимым лучам. Но сейчас я стою в середине вагона. Левая рука крепко сжимает крепления щита. Ты обходишь меня, осторожно осматриваешься, твои глаза горят, словно ты взял след. Вокруг тишина, не слышно даже стука колес, и я не чувствую движения поезда. Жестом указываешь на дверь между вагонами, собираешься туда войти. Я не хочу, чтобы ты туда заходил и я точно знаю, что не должен отпускать тебя. Я твой командир. Ты у меня в подчинении и я могу отдать тебе приказ стоять на месте, но почему-то не получается издать ни звука, как бы я ни напрягал голосовые связки. Не входи туда, Баки! Посмотри на меня, обернись. Рука тянется, чтобы остановить и удержать. Просто прижму тебя к себе, пусть это будет выглядеть странно, пусть это увидит Гейб, но если ты войдешь в эту дверь, то я тебя потеряю. Не могу пошевелиться. Ноги приросли к полу, а щит стал неподъемным и тянет меня вниз. Ты исчезаешь за дверью, сквозь маленькое окошко видны вспышки света. Прошу тебя, вернись ― я хочу этого больше всего на свете. «Ты же знаешь, что мертвые не возвращаются, Стив». Время восстанавливает свой ход, и я бегу следом за тобой. Дверь легко поддается, а я оказываюсь в центре снежной бури. Видимость почти нулевая, все занесло снегом, и он с пугающей быстротой вращается в воздухе. Откуда здесь снег? Я должен тебя найти, ты не мог далеко уйти ― не прошло и минуты. Свободная рука упирается во что-то твердое ― это ящики с оружием, осторожно ощупываю их и медленно продвигаюсь вперед. Прямо на середине вагона в боковой стене зияет огромная дыра, будто кто-то просто вырвал целый кусок ― металл покорежен, и я вижу, что поезд на огромной скорости несется над черным провалом ущелья. Замечаю твой силуэт ― ты стоишь на самом краю и смотришь вниз. Глаза невыносимо слезятся, почти не могу разлепить веки, но я точно знаю, что это ты. ― Баки! ― я кричу, зову тебя. ― Что ты делаешь? Отойди, ты же можешь упасть. Нам надо немедленно уходить, здесь никого нет. Это какая-то ошибка. Иду к тебе, прикрывая себя щитом, но это мало помогает, снежинки настолько острые, что царапают кожу и я чувствую, как на щеках застывают порезы. Ты не шевелишься, просто повернул голову и смотришь в мою сторону. Что же здесь произошло? Я с трудом держусь на ногах, еще немного и мы оба точно сорвемся. Подхожу к тебе, стараясь не смотреть вниз, хватаю за плечо и разворачиваю к себе. Твоя куртка хрустит под пальцами, и я с ужасом осознаю, что она расстегнута. Под ней ничего нет. Зачем ты сделал это? Вижу твой голый живот, от пупка к паху спускается дорожка волос и они блестят, покрытые инеем. В лицо немедленно бросается кровь, от ее жара тает снег, стекая вниз по шее прямо за воротник. Я не должен смотреть туда, но все равно смотрю, вглядываюсь с небывалой жадностью и не могу оторваться. ― Стив, ― твой голос похож на шелест, почти на грани слышимости, а может быть, это ветер шумит, но я все-таки поднимаю глаза и замечаю насколько сильно ты замерз. Твои губы побледнели до синевы, под глазами залегли темные тени, а на ресницах лед. Притягиваю тебя к себе и прижимаю, закрываю сбоку щитом, пытаюсь оттащить от края дыры, но ты упираешься, подаешься назад и снова смотришь вниз. ― Господи, Баки, это какое-то безумие. Посмотри на меня, ― щит мешает, мне нужны обе руки, и я без сожаления выбрасываю его прямо в дыру, снова придвигаюсь к тебе и крепко обнимаю, запускаю руки под куртку, обвиваю их вокруг талии и прижимаюсь губами к твоему холодному уху. ― Мы оба погибнем, ― я шепчу, мой голос дрожит.― Баки, давай же, идем со мной. Прошу тебя, мы еще можем спастись. ― Нет, уже поздно. Я ведь упал с этого поезда, ты разве забыл, Стив? ― ты произносишь это медленно и спокойно, так чтобы я понял. От осознания твоих слов меня ощутимо трясет, и я не могу удержать всхлип. ― Мне тебя не хватает, я скучаю по тебе каждую минуту, ты должен пойти со мной,― я все-таки это тебе говорю, и от сказанного начинают невыносимо гореть губы. Ничего не могу поделать с собой и целую твою шею, вжимаюсь, что есть силы ― тебя нужно срочно согреть. Почему ты такой холодный? Слезы застыли прямо на ресницах, и глаза уже не открываются, я просто ощущаю твое твердое тело, слепо тычусь губами, а ты так и стоишь неподвижно. Ты не дышишь. ― Опять ты что-то себе придумал, мелкий, ― привычно усмехаешься. ― Меня здесь давно нет. С этими словами ты исчезаешь прямо из моих рук, и я падаю на колени, едва успев схватиться за край развороченного вагона. Я больше не сдерживаюсь и плачу в голос. Чувство потери подобно огромной открывшейся кровоточащей язве, и вина обрушивается на меня, придавливая тоннами океанской воды. Мое тело принимает вынужденную позу ― ложусь лицом в снег и подтягиваю колени к груди. И тогда все исчезает в белом.

***

― Тише, тише, успокойся… ― это ты. Кладешь руку мне на плечо и слегка сжимаешь пальцы. Я открываю глаза. Мы в нашей квартире, лежим в постели лицом друг к другу. Ты вплотную придвинулся ко мне. Мои колени худые и упираются прямо тебе в живот. Он плавно движется вверх, толкая диафрагму и так же плавно опускается. В комнате темно и почти ничего не видно, сейчас глубокая ночь, поэтому ты касаешься моей щеки ― проверяешь. Пальцы скользят к переносице, утыкаются в уголок глаза ― туда, где мокро и горячо от слез. ― Что ты, Стиви. Снова приснилась мама? ― то, как звучит твой шепот, кажется мне самым интимным на свете. Даже не знаю, как я выносил твое присутствие. ― Нет, мне опять снился день, когда ты погиб, только на этот раз я не смотрел на то, как ты падаешь. Ты уже был мертвый, стоял на краю и ждал меня, ― не хочу врать тебе, ты должен знать, что каждая моя мысль начинается и заканчивается тобой, каждый мой сон о тебе. Мне плохо видно, но кажется, что ты улыбаешься. Я знаю этот твой жест ― скуловые мышцы сокращаются и тянут уголки рта кверху, приподнимая верхнюю и выгибая нижнюю губу красивой дугой, между ними образуется небольшой просвет, в который видно кромку белых зубов верхней челюсти. Один из них ― центральный резец с правой стороны слегка выбивается из общего ряда, и это придает тебе немного хулиганский вид. Мне совсем не нужно видеть ― это навсегда в моей памяти. Я рисовал твою улыбку множество раз, хотя воспроизвести ее на бумаге не так-то просто, потому что ты уникален. Ты неповторим. ― Ты же знаешь, что в случившемся нет твоей вины? ― спускаешься указательным пальцем по спинке носа, обводишь крыло и останавливаешься в ямке над верхней губой. ― Все произошло слишком быстро, ты бы не успел ничего сделать. Гейб составил рапорт, он все видел. ― Я не должен был брать тебя с собой, не должен был вообще настаивать на твоем присутствии в отряде, тебя должны были отправить домой, ― меня снова накрывает, и слезы, которые уже бесполезно скрывать, катятся прямо на твои пальцы. Ты нежно растираешь влагу и опускаешь палец между моих губ. Это уже слишком. Я целую тебя, приоткрываю рот и позволяю проникнуть внутрь. Ты задеваешь зубы, осторожно проталкиваешь палец вглубь, касаешься кончика языка и гладишь его. Из головы разом уходят все мысли. Я закрываю глаза и ощущаю только твой вкус, запах и фактуру кожи. Внизу живота ожидаемо теплеет. Ты убираешь руку, медленно перемещаешь ее на мой затылок, зарываясь в волосы, тянешь меня на себя так, будто собираешься поцеловать. Мы соприкасаемся кончиками носов, и я чувствую, как в твоей груди зарождается вдох ― ты набираешь воздуха, чтобы что-то сказать. Ты знаешь, что я хочу услышать. Прошу, скажи мне это. ― Это был мой выбор, я бы все равно пошел вместе с тобой. И что бы ни случилось, ― невыносимо, твой голос звучит так же, как в первый раз. ― Я буду с тобой до самого конца. ― Ты должен кое-что знать, ― открываю глаза, отстраняюсь, чтобы смотреть тебе прямо в лицо, ― Ты должен знать, что я люблю тебя. ― Я знаю, ― ты снова улыбаешься, подтягиваешь одеяло и укрываешь мои плечи. От того, что мне известен твой ответ, снова нестерпимо хочется заплакать, но я держу себя в руках, чтобы не испортить момент. Ты в моей голове. Это мои собственные слова, мои фантазии о тебе.― И я тоже люблю тебя, Стиви. Спи, я буду здесь.