В ожидании лета

Хас ведет себя с ним как с раненным. То, что охотник не уходит обратно в селение, Кай воспринимает как должное. Несмотря на то, что никогда не был ленивым, он никак не может заставить себя выбраться из хижины. Кажется, ночью Хас выпил его всего, и теперь, полный сил и энтузиазма, бегает, выбирая себе какие-то дела из того, что видит вокруг и до чего у Кая давно не доходили руки. К вечеру Кай просыпается от прохладного прикосновения ко лбу и хочет сказать, что в хижине слишком жарко, надо потушить огонь и не тратить дров, но костер не горит, горит сам Кай. — Хворь, — кивает Хас, будто это и подозревал. — Кто же будет лечить шамана, если шаман болен? Кай садится, сам прикладывает ладонь ко лбу и к шее под подбородком, сглатывает сухим горлом. — Мне нужно из моего погреба, оно светло-серого цвета. — Знаю. Видел, когда младшие болели. Глядя Хасу вслед, Кай думает, как быстро он смирился с его преследованиями, как быстро проникся к нему симпатией и так же скоро привык к его присутствию. Будто торопился куда-то. Когда к вечеру начинает темнеть, Кай, теперь окончательно проснувшийся, но еще сидящий на своей подстилке с дымящейся кружкой отвара в руках, чувствует, как от них снова отрезает окружающий мир. Наверное, то же ощущает и Хас, закончивший с делами на день, переделавший их вместо Кая, потому что теперь и ему тоже тут жить. Он, все такой же бодрый и не уставший, садится рядом, вплотную к боку Кая, забирает из его рук опустевшую кружку, но уходить не торопится, а дышит так часто, будто воздуха вдруг стало вполовину меньше. — Весь день сплю, — почти жалуется Кай, пытается улыбнуться. — Хвораешь, — поправляет Хас ласково. Каю кажется, что раньше он был совсем другим, ершистым, а теперь ведет себя как сытый пес, забывший о том, что назавтра проголодается снова. — Ничего, если сегодня просто поспим?.. — Мое, — кивает Хас, сильнее прижав его к себе. — От меня никуда не денется. Ночью, под одеялом, он и правда спокойно лежит какое-то время, пока выспавшемуся за день Каю не спится, а потом переворачивает его на спину, тянется облизнуть лицо и шею. Уже не такой напористый, как вчера, может и правда решивший, что от такой ненавязчивой ласки, сродни пожеланию доброй ночи, ничего плохого не будет. Но Кай решает, что ему уже достаточно хорошо, пролезает под него, примяв солому и открывается, разведя колени. Хас не дурак, и приглашать дважды его не нужно, и он старается быть более осторожным, хотя все равно больно, но это скорее еще с прошлой ночи оставшаяся боль. Но у Кая получается именно в эту ночь раствориться в нем, коснуться через секс его души, и в момент этого соприкосновения Хас вздрагивает от неожиданности и замирает. Кай успевает испугаться, что он сейчас просто сбежит, потому что это было страшно или неприятно, но в его глазах скорее интерес, и после этой паузы Хас продолжает те же размеренные толчки, будто не он замирал, а само время. *** — Каково это — принадлежать духу? Что это вообще означает? — внезапно начинает Хас следующим днем. Каю уже лучше, только совсем нет аппетита, и немного кружится голова, он готовит пойманную рыбу к засолке, когда его настигает этот вопрос. — Нам обязательно об этом говорить? — он оборачивается через плечо, но Хас не смотрит на него, он затачивает нож. — Я хотел бы знать больше о том, чем ты занимаешься, и… меня раздражает, что ты принадлежишь кому-то еще. Мне придется делить тебя с Эларом, или я сдохну от его проклятья, как только он узнает, что я забрал его шамана… — Хас глубоко вздыхает, закрыв глаза, откладывает нож. Кай скорее чутьем понимает, что сейчас нужен ему, чтобы прогнать внутренних злых духов, которые шепчут Хасу сейчас что-то больное и неприятное. Подходит и садится на корточки напротив, положив руки на колени Хаса. — Я чувствую себя твоим любовником. — Элар не убьет тебя. Не сможет. И меня больше не заберет. Скорее тебя убьет Акр, потому что ты лишаешь племя защитника. Иногда мне страшно, что я стану таким же, как Гиена, и мне будут подчиняться только нижние духи. С ними я не смогу защитить селение от более серьезных бед. — Значит, будешь обманывать Элара? Кай отрицательно качает головой: — Не смогу. Если Акр захочет убить тебя, я попрошу Гиду отговорить его. А дух… Я думаю, что как только Элар уйдет, появится новый, может не такой сильный, но не требующий от меня ничего, кроме подарков. — Что делал с тобой Элар? — Зачем ты спрашиваешь? — Понять пытаюсь. Я лучше? Кай поднимается, чтобы вернуться к рыбе, но Хас перехватывает его руку, больно сжимает. — С Эларом не было боли. Потому что… это не телесное. Я думаю, раньше все люди были духами, а потом стали заточены в свои оболочки. В том, что происходит между нами, есть что-то от попытки слиться. Проникнуть друг в друга не одним только корнем, полностью раствориться в человеке. — Я могу тебя вообще не трогать, раз тебе больно, — обидевшись, ворчит Хас. Вместо того, чтобы оправдываться, Кай смотрит на него, улыбаясь хитро. — Да ладно? Правда сможешь? — с корточек он опускается на колени, оказавшись почти вплотную к Хасу, и тот, обидевшись сильнее, отпускает его руку и отворачивается. — Элар сильнее и полезнее меня, Элар лучше трахается. — Я предпочел бы не думать о том, что меня «трахали», — поправляет Кай, тоже раздражаясь. — Иначе получится, что я «трахался» с духом в обмен на защиту для себя и селения. Все-таки это совсем не так, как у людей, и сложно назвать одним и тем же. Я предпочел бы считать… — он замолкает, потому что Хас по-прежнему смотрит в сторону, не на него. — Что ты был первым, — немного расстроенно заканчивает Кай, склонив голову на бок. — Зачем ты со мной связался, если все это понимал? Что я обменял себя на покровительство сильного духа? — Не знаю. Наверное и потому, что ты вместо духа, который во всем лучше, предпочел меня, — все еще глядя в сторону, но уже не зло отвечает Хас. — Я не выбирал Элара. Но у меня и не было причин отказываться или сопротивляться. Мне было все равно. С тобой это другое. Волчий дух еще тогда, когда ты впервые ополчился против меня, сказал, чего ты хотел. И я не знал, бежать мне или остаться. Потому что мне было не все равно, мне было приятно, что ты захотел меня. — Твой дух что-то путает, — и сам не слишком уверенный, замечает Хас, теперь глядя ему в глаза, но исподлобья. — Я тебя хотел только избить, пожалуй… — Угу, — кивает Кай, но смотрит с улыбкой, ждет, когда Хас обдумает это хорошенько. — Я думал, что ты не отдал мою душу. Что поэтому… И что я буду привязан к тебе и служить тебе, — продолжает Хас, глядя в глаза, но с подозрением, будто рассказывает историю, которую Кай знает лучше него. — Это было чуть больше пяти недель назад. Правда, скажи мне, что бы ты сделал, если бы тогда догнал? Осознанно или нет, но Кай при этом наклоняется к нему ближе, и все же не настолько, чтобы прижаться к Хасу. Он лишь дразнит своей близостью, и Хас всерьез верит, что Каю все равно, и он может так же играючи вернуться к этой чертовой рыбе, оставив его самого по себе. — Я покажу, — предлагает Хас, одновременно опрокидывает его, подхватывает на плечо до того, как Кай упадет, и, поднявшись, тащит Кая обратно в хижину, к соломенной подстилке. В последней попытке сопротивления Кай цепляется за дверь, но быстро отпускает. *** Их оторванность от мира заканчивается наутро пятого дня после ночи завершения обряда. Барс является к ним с медом в качестве подарка и, поставив на костер котелок с водой, едва не становится врагом Хаса, потому что очень уж пристально рассматривает сонного шамана, такого незнакомого без маски и шкуры. — Просто непривычно, — оправдывается Барс со смешком, отводит взгляд от Кая. — Я принес вам вести из селения. — Мы знаем про то, что готовится сражение, — кивает Хас. — Я вернусь. — Ну, это пока не точно, я пришел о другом поговорить. Твоя мать просила передать, чтобы ты в доме больше не появлялся и что от тебя ничего больше не примет. Сказала, что ты для них прокаженный. — Тебе прямо нравится рассказывать это с такой довольной мордой, — не особо задетый этим, хмыкает Хас. — Она передумает еще… через полгода-год. Когда поймет, что и я не помер, и их никто не проклял. — Думаю, это не только потому, что ты нарушил запрет не трогать шамана. Еще ее может раздражать и то, что Кай — парень. Некоторые называют ваш союз грехом против природы и боятся проклятья уже за это. Но раз шаман не боится даже Элара, то чего еще можно бояться? — А если твоя семья не передумает? — осторожно спрашивает Кай, расстроенный тем, что у Хаса из-за него проблемы. — Братья уже достаточно взрослые, сестер скоро отдадут замуж в другие селения. Думаю, они и без меня протянут. К тому же у меня теперь своя семья. Даже если бы она меня не выгоняла — мое место тут. Что Тим думает? — А кто его знает, что он думает и думает ли вообще. Но он не злится, — добавляет Барс, задумчиво почесывая затылок. Взгляд его, игнорируя инстинкт самосохранения, все равно цепляется за Кая, изучая, осматривая его набегами. Барс старается только не задерживать на нем глаза, но все же рассеянный взгляд фокусируется, когда в поле зрения попадает шаман. — Что Тим думает делать? — Что прикажет Акр, — смеется Барс. — А Акр думает, что кто-то из наших подчиняется врагу. Проще говоря, у нас змея. Пока Тим ее выслеживает. Ты понадобишься, когда он поймает змею, потому что я слишком мягкий. Не люблю, когда мне или кому-то при мне делают больно, так что, пока вы будете с этим разбираться, я посижу где-нибудь… у шамана. Хас от грозных взглядов на этом заявлении переходит к делу и, зачерпнув золу, швыряет ее в Барса. — Хас не отличает правду от шутки, когда дело касается меня, — вместо извинений произносит Кай. — Я привык. Тим тоже шуток не понимает, только кидается вещами тяжелее. И прицельнее. Как-нибудь он запустит в меня топор, — и не дожидаясь сочувствия Барс меняет тему, вздохнув, изобразив этим грусть: — Акр говорил, что ты ничем не можешь нам помочь. — Я не знаю, кто решил, что шаман может справиться с врагами. Даже если они угрожают лично ему. Если в деревню придут чужие воины — они убьют меня. Я могу только бежать, прятаться, пытаться защититься. Убить их я смогу только ножом, не силой духов. А воин из меня так себе. — Помочь раненым? — предлагает Барс все с тем же задором, будто назревает интересная игра, а не битва. Кай кивает и, поморщившись, как от боли, уже другим тоном спрашивает: — Почему вы с Акром вообще так хотите втравить меня в вашу войну? Ведь я не прошу у вас помощи в своей. — Потому что даже если ты из чужого племени, даже если ты живешь на отшибе и до некоторых пор считался неприкасаемым — ты часть племени, — с улыбкой заверяет Барс. — А когда племени грозит что-то — нужна каждая его частичка. Барс возвращается в хижину шамана вечером того же дня, настолько бледный и сам на себя не похожий, что Хас не хочет его подпускать к Каю. — Иди, — подталкивает его к деревне Барс. — Они нашли змею. Иди. Тим увел ее дальше от деревни. Сходи и проследи за ним, я не могу. Я никогда не смогу. Хас решается не сразу — смотрит взволнованно то на Кая, то на ошарашенного Барса, поглаживает висящий за поясом нож. Кай вздыхает как можно спокойнее, будто на самом деле ничего серьезного, кивает, чтобы Хас шел, добавив: — Ты должен быть там. Тот молчит, уставившись в ссутулившуюся спину Барса, непривычно подавленного и тихого. Кай продолжает улыбаться ему, показывая, что все будет в порядке, ничего страшного не случится. Только когда Хас убегает напролом в лес, коротким путем к деревне, улыбка сползает с лица Кая. Он достает один из горшочков с полки, чашку, наливает горячей воды и добавляет туда зеленый резко пахнущий порошок. Барс смотрит на него с застывшим на лице испугом, и под глазами его такие тени, будто он неделю не спал. — Ты меня не отравишь? — спрашивает он. — Чтобы ты не мучился? Пожалуй, нет. Я никогда не был особо добрым. — Я это заметил, когда ты родной сестре помочь отказался. — Они убили мою собаку, — пожимает плечами Кай. — К тому же мы не были особенно близки. — Значит, правда, что отец пытался тебя убить? Я думал, ты врал, чтобы тебя не выгнали одного искать дорогу домой. — Он мне не отец, — бросает Кай и протягивает чашку с настоявшимся напитком. Барс нюхает, поморщившись, непривычно-мрачно уточняет: — Зачем? — Чтобы успокоиться. Ты в панике. — Я просто… Я кое-чего никогда понять не смогу. Есть мир женщин и мир мужчин. Женщин нельзя убивать, нельзя неволить. Потому что они — другие. Они не воюют. Конечно, они иногда те еще стервы, но все же… И бить их нельзя. И пытать тоже нельзя, — взгляд его становится совсем туманным, будто он и не здесь, но Барс фокусируется на чашке. — Акр выгнал тебя, ты пытался ее защитить, — рассуждает вслух Кай. — Это женщина. Их вождю все передавала она. — У женщин свои слабости. Я видел их вождя — наверняка он нравится женщинам. — Значит, она рада будет и умереть за него, — пожимает плечами Кай. — Или тебя больше шокирует то, что Тим может хладнокровно делать кому-то больно? Ты же знаешь, кто он. — Да, я уже лет пять как знаю, что Тим не мужик, — кивает Барс, потянув напиток из кружки. — И уже устал ненавидеть тех, кто ее в это превратил. Но это не исправить, она поздно появилась у нас. Она не умеет и не хочет быть девушкой. — Я думаю, Тим счастлив. Потому что ему позволяют быть тем, кем он хочет. Это сложно объяснить, но ему не приказывают убивать, хоть и не запрещают. Для него это свобода. — “Тим” и “счастлив” кажутся понятиями несовместимыми, — с каждым глотком из бледной тени Барс превращается снова в себя прежнего, веселого и разговорчивого. — Но если ты так думаешь, то, наверное, ты прав. Что насчет Хаса? Он счастлив? — Не знаю. Посмотрим, каким он вернется сегодня, — теперь мрачнеет Кай. Когда Хас возвращается, шаману начинает казаться, что его отчего-то не хотят оставлять одного, потому что с его приходом Барс с чувством выполненного долга поднимается, прощается и уходит по тропинке к селению, ни о чем не спрашивая. Он выглядит теперь прежним улыбчивым Барсом, будто со страшного события прошло уже много времени, и оно забылось. Хас провожает его мрачным взглядом, и в какой-то момент разворачивается резко, ловит стоящего рядом Кая, обхватив поперек поясницы, тянет к себе. — Только не сопротивляйся, — просит Хас, языком пробуя кожу на шее, на щеке, зализывая губы, как большую рану. Кай и не пытается сопротивляться, но Хас продолжает уговаривать, подталкивая его к хижине: — Мне надо. Хочу обратно, в наш мир. Забыть, что есть другой, что есть люди помимо тебя, что происходит что-то важнее твоих родимых пятен и твоего смеха. Кай млеет от этих прикосновений, слов, теряется, уплывает от мира и осознает себя уже лежащим на спине, и то только потому, что Хас отрывается от него, поднимается на колени, чтобы стянуть с себя рубашку. И Кай ни о чем не спрашивает, ни теперь, ни утром, когда Хас предупреждает: — Мне нужно будет уйти. Это не охота, скорее всего это связано с надвигающейся битвой, понимает Кай. В последнее время с утра он разводит только черную краску и красит не лицо. Кай каждое утро после умывания рисует на ключице символ состоящий из кружков и пары прямых линий. — Ты ведь вернешься, — утверждает Кай, как бы вслух себя успокоив. Барс прав, это война не только селения, Кая как шамана она касается напрямую, потому что может забрать у него Хаса. — Если я умру, сможешь снова спасти мою душу? — спрашивает Хас, оттягивая ворот его рубашки и рассматривая символ. — Только проводить. Поэтому — не умирай, — просит Кай, перебирая его волосы. Хас наклоняется коснуться символа языком, и Кай перехватывает его волосы в кулак, не позволив. — Зачем этот символ? — спрашивает Хас, послушно принимая и боль. — Защита от духов. Чтобы касаться меня могли только люди. — Элару это не понравится. — Еще меньше ему понравится то, что я скажу ему до того, как он обнаружит символ, — смеется Кай, и из сдерживающей его рука снова становится ласкающей. — А нет такого же, но чтобы тебя люди касаться не могли, пока меня нет рядом? — А людям, желающим меня касаться, всегда можно пригрозить Эларом, — как-то так получается, что Кай с каждым словом все ближе, прикосновения все интимнее. *** В их маленьком отряде только трое — Тим за командира, Хас для подстраховки и Барс, из тех, по вине которых обычно срываются серьезные предприятия. Тим даже пытался оставить его в селении, но тот выбрался из закрытого дома, в котором были смолой заклеены и окна, и двери, ждал их вовремя на месте встречи, о котором не должен был знать. Тим встретил его злым ворчанием под нос, но прогонять не стал — знал, что бесполезно, и теперь их трое, забравшихся далеко от своего селения, идущих, ориентируясь по звездам ночью и по мху на деревьях днем. Хас даже рад компании Барса: с ним интереснее, чем с молчаливым мрачным Тимом. — Слушай, а твой шаман тебе не дал ни оберега, ни талисмана? — болтает Барс в полный голос. Хас пытается казаться таким же мрачным как Тим, но отвечает, хоть и смотрит сурово: — Нет. Я не сказал ему, куда мы идем. Но он мне кое-что интересное рассказывал. Как приворожить всех баб в округе. — Что, серьезно? — переспрашивает Барс, говорит уже тише, наклоняется ниже. — Уверен, что он тебе не врал? — А чего ему мне врать? — Тогда рассказывай. — Там все просто. При полной луне надо насрать под ракитовым кустом… — Каким кустом? — переспрашивает Барс. — Ты вроде сам шутник, а когда над тобой шутят — не понимаешь, — глухо произносит Тим себе под нос, как для себя, а не Барсу, и тот всерьез огорчается: — Так что, нет такого способа? — Если и есть — ему бы шаман не сказал, — отвечает Тим, смерив Хаса красноречивым взглядом. Тот отвечает полуулыбкой-полуоскалом. — Может, шаман скажет мне? — предполагает Барс. — А тебе тем более не скажет, — убедившись, что Тим исчерпал свой запас слов на сегодня и отвечать не намерен, вместо него продолжает Хас и уже в открытую смеется. — Ладно, ты понятно — ветер в голове. Но у Тима почему семьи по-прежнему нет? — Девки шутят, что ему в его прошлом племени отхватили язык и еще кое-что, — шепотом доверительно сообщает Барс и получает попавшейся под руку веткой по голове, к тому же от него отодвигается Хас, который своего учителя слишком уважает, чтобы над ним шутить или позволять колкости в его адрес. — Сам спросил, а я за тебя отвечать должен! — ругается Барс, снова слишком громко для скрытого похода в лес. — Мне не нужна семья, — припечатывает Тим зло. — Мне никто не нужен. И Хас знает, что это так. По сути и он, и Барс навязались к нему, один в ученики, другой в друзья. Может, однажды в его доме так же навязчиво поселится и женщина, ведь Тим почему-то все равно привлекает людей. — А в целом, как у вас с шаманом? — продолжает Барс, решив, что безопаснее нарываться на Хаса, чем продолжать шутить над Тимом. — Хорошо, — желваки Хаса напрягаются, пока он подбирает ответ, в конце концов кивнув: — Без подробностей? — Без подробностей, — подтверждает Хас угрожающим тоном и взглядом, и Барс тут тоже сдается и отступает: теперь рядом с Тимом ему кажется безопаснее. *** Больше всего Кай боится, что Элар явится к нему при Хасе, и тому придется слышать их спор, но дух забывает о Кае на это время. Если Элара не звать, то он приходит редко, а последний его визит был совсем недавно. Духи есть, но Кай почти не замечает их: они привычны, как перепрыгивающие с ветки на ветку птицы, как стоящие на полке горшки. Олень, так и не доверившийся ему, по-прежнему молча бродил в окрестностях и убегал, когда Кай пытался его приманить — и именно этот дух остается, когда прячутся остальные. Ближе к вечеру Кай обнаруживает его стоящим в дверях, беспокойно вытянувшимся. Кай опускает на стол блюдо с вяленой рыбой, только что снятой с веревок, осторожно идет к оленю, но тот оборачивается нервно, неумело выговаривает: — И… дет… То-т. — Хас? — переспрашивает Кай, хотя и понимает, что на Хаса олень бы так не реагировал. Духи пропадают, когда приходит Элар, потому что он известный пожиратель душ. Но этот не убегает, он только входит в хижину и прячется за спину Кая, открыв дверной проем и стоящего на тропинке к хижине Элара. Дух не человек, обмануть его не так просто, и Кай понимает, что Элар знает все, с того самого момента, как их взгляды пересекаются. Кай, отводит глаза и как-то даже виновато, без привычной улыбки, угощает Элара одной из вяленых рыбин. Тот принимает, но выкидывает ее в траву, втягивает шумно воздух, вызвав этим ветер, будто просыпающийся гигант. — Зачем ты нарушил мои правила, Кай? — спрашивает Элар. Он заходит, закрыв за собой дверь, и Кай слышит, как начинается снаружи возня духов. Они боятся, но хотят знать, что будет с Каем. От этого напрямую зависят и их судьбы. — Из эгоизма, — прямо отвечает Кай. Олень, бегавший от него все время, теперь жмется ближе, ищет защиты. Это очень глупо, потому что Элар всегда мог ткнуть в любого духа, и Каю пришлось бы отдать его как подношение, а теперь он присматривается к оленю. — Ты же знал, к чему приведет твой эгоизм. — К тому, что я останусь без твоей защиты, — кивает Кай, ощущая нервную дрожь. Но Элар на это смеется так громко, что испуганно затихает возня за стенами хижины. — Только без защиты? Что, правда думаешь, что я просто развернусь и скажу: «Ладно, оставайся как есть», — и уйду, уступив тебя другому духу?.. Человеку, — еще более презрительно шипит Элар. — Ты с ума сошел? Я почти бог. Ты на кого меня променял? Кай молчит, не сходя с места. Еще никогда он не ощущал душу животного так близко, и она, будто маленькая птичка, надеется на его защиту от злого Элара, который еще не узнал главного. Только бы дух волка не подвел, и символ сработал. — Нет, Кай, я слишком сержусь. Сначала я вытряхну из тебя душу. Я не буду ее жрать, я привяжу ее у своей хижины в мире духов. А сожру душу того, кто плевал на мои запреты и попытался тебя отобрать. Украсть тебя, Кай. — Я не вещь, — напоминает шаман. — Вещь, к тому же очень ценная, ты просто не знаешь насколько, потому что души своей со стороны видеть не можешь. Когда Элар кидается к нему, Кай по-прежнему не может отойти, он спотыкается о дух оленя, падает на пол, и тень накрывает его. Наверняка Элар может сделать с ним что-то неприятное, изнутри него, и Кая охватывает озноб при мысли об этом, от страха, что не получилось, когда его кожа так привычно соприкасается с одеждой Элара, но дальше не происходит ничего. Замирает Элар, сам удивленный, наклоняется ниже, разинув пасть, чтобы откусить Каю голову, но зубы, всегда казавшиеся жуткими, лишь щекотят кожу. Элар, раздосадованный, рвет рубашку на Кае, открыв символ. — Из-за него, — шипит взбешенный дух. — Ты совсем предал меня… За тебя не один дух не вступится, потому что я буду твоим проклятьем. Я буду охотиться за твоей душой. Элар поднимается, и, когда Кай уже готов вздохнуть с облегчением оттого, что спасен, дух подхватывает прижавшегося к полу оленя за тонкую ногу, волочет за собой к двери. Что-то не дает Каю остаться в стороне. Этот зверь, погибший из-за него, обиженный на него, жался к нему в поисках защиты, Кай не может теперь отдать его Элару, и он хватается за передние ноги, упирается в дверной косяк и не отпускает. Элар оборачивается, он уже дымится от злости, ведь он хозяин этого мира, хозяин Кая и всего, что тому принадлежит, шаман не может что-то ему запрещать. И, окончательно взбешенный этим, от обиды, или не рассчитав силы, он тянет к себе, разрывает оленью душу, и она опадает на землю шевелящимися червячками, спадает с рук Элара и остается на ладонях Кая. — Жертва, — шипит Элар. — Ты будешь моей жертвой. Раз тебя нельзя трогать духам, то тебя отдадут мне люди. *** Селение находится в чаше скалы, точнее там их дома, а поля — отдельно, уже за этими скалистыми уступами, но нельзя запереть их тут осадой и оставить без воды и пищи. И к самому селению из-за голой местности вокруг большой толпой не подобраться. — Слышал, у них такие суровые сторожа, потому что заснувших на посту отдают местному духу в жертву, — подливает масла в огонь Барс, и притаившийся в зарослях Тим бьет его куда придется, скорее от досады и желания сорвать на ком-то зло. — Так в чем проблема? — не понимает Хас. — Убьем сторожа, проберемся в эту брешь, сделаем дело и уйдем до того, как их трупы обнаружат. — Не так, — отрицательно качает головой Тим. — Убиваем сторожа, ты становишься на его место, если меня поймают — беги. Тебя ждет шаман. Меня никто не ждет. — А я что делаю? — напоминает о себе Барс. — Мешаешься, — отрезает Тим. — Это приказ или выговор? Я могу быть полезным, между прочим. Ты вообще знаешь, с кем разговариваешь? Я вторая рука вождя, после тебя, конечно. Если ты правая, то я левая. Или нога. Ноги они знаешь, какие важные! *** Кай долго еще пытается выловить в траве всех червячков, что остались от духа оленя, но те разбегаются, путаются с остальными. Они никогда больше не станут целым. И все же, дух разложился без того жуткого крика, что издавала птичья душа, которую Элар ел при первой встрече с Каем. Остальные духи сначала прячутся, потом пытаются как умеют поддержать — разводят костер в довольно теплый весенний день, и Каю приходится разогнать их, отругать. Это отвлекает от останков оленя. Это был подарок Хаса, хотя тот и дарил только сердце животного, но Кай все равно чувствует себя ужасно, потому что не уберег. Появляется предчувствие, что с Хасом случится то же самое, он также не сможет спасти и его в грядущем сражении, еще и без защиты Элара. Не стоило быть таким эгоистом, и даже если Хас нравился, даже если внимание его льстило, нужно было держать дистанцию между ними. Но Кай, узнав теперь Хаса лучше, понимает, что ничего бы не получилось. С его дозволения или нет, но Хас поймал бы его. Это было бы ужасно, потому что Каю, который сам хотел этого, конечно, пришлось бы отдать Хаса Элару как нарушившего. — Можно сказать, что ты все равно спас его, — на подстилке Кая лежит волк, делает вид, что всегда тут был и в любой момент мог помочь. — Он не хотел оставаться с тобой. А разложение — круговорот природы и судьба всех духов. — Ты обещал, что Элар не навредит Хасу, — напоминает Кай. — И не врал. Но я бы на твоем месте беспокоился за себя. *** Места, где живут шаманы, не похожи друг на друга. Если у Кая уютная небольшая хижина, то Гиена живет в темной пещере, как зверь. И как в хижине Кая висят травы и сушеная рыба, у Гиены это человеческие и звериные кости, конечности, деревянные шкатулки с ногтями, с глазами ящериц. Она выглядит еще меньше Кая, младше, совершенно диким и озлобленным зверьком. Будь Элар человеком, она скорее запустила бы в него камнем покрупнее, но Гиена еще надеется на нового духа-покровителя и потому Элара встречает с затаенной надеждой и страхом. Она знает, чей это защитник. — Нам сказали, что шаман предал тебя, бедный-бедный дух, — начинает Гиена издевательски, склонив голову на бок. — Ты еще не знал об этом? Хочешь, я назову тебе нарушившего запрет? Элар смеется этой неумелой попытке. — Ты совсем разучилась общаться с духами. Я и без тебя все знаю. — Тогда зачем пришел? Шаман уговорил тебя простить его и отправил убить меня? И что, будешь, как верная собачонка, теперь бегать по его приказам за то, что раньше мог забрать просто так? Элар садится напротив, на землю. Ему не нравится гнилой смрад пещеры, как и сама Гиена, он зол и не расположен шутить или говорить не по делу. — К востоку, — сразу начинает он, — есть дух. Далеко отсюда. Дух кровавый, жаждущий людей себе в жертву. Он требует вырезать им сердца. А до этого — раздробить камнем пальцы на руках и ногах, переломать ребра. Я думаю, это несправедливо, что у такого сильного духа нет шамана, который бы внял его вкусам и исполнял жертвоприношения с должным почтением. Жаль, что вы не знаете друг о друге. Гиена слушает, стиснув зубы, проходит по пещере, задумчиво разглядывая висящие тут отрубленные конечности и вонючие травы. Элар не торопит ее, смотрит не отрываясь, и если она откажется — он просто уйдет и найдет другого шамана. Но он знает, что Гиена не откажет. — А за это что, Элар? Если ты расскажешь своему жуткому духу, что есть подходящий ему шаман? Что нужно от меня? — Кая, конечно. Моего шамана. Я не могу сам забрать его душу, не могу причинить ему вред: он знает, как защититься от меня. Но ты можешь приказать… — Элар не выдерживает своего же наигранного спокойствия, сгибается пополам, продолжает уже с гневным шипением: — Тебе это в радость… Достать Кая живого. Все равно будет битва, все равно ты приказывала убить его. Так пусть его принесут тебе живого. Отруби кисти рук и ступни ног, чтобы он не смог сбежать, перебей хребет, надрежь грудную клетку от горла к животу и оставь умирать, истекая кровью. Когда его время будет кончаться, я приду за его душой. Она — моя. — По сравнению с тем, что я думала с ним сделать, он еще легко отделается… — улыбается Гиена. — Это просто. Это даже не услуга, я все равно собиралась его достать. — Я знаю. Но я приду за его душой, которую ты бы просто отпустила. А я заберу ее себе. *** Вода все еще холодная, Кай заходит в нее медленно, отфыркиваясь. И, уже погрузившись до ребер, слышит шорох в лесу. На секунду ужас охватывает его, спугнутым зверем Кай разворачивается к берегу бежать, но замирает. Постепенно страх исчезает, уступив место улыбке, он не сразу даже вспоминает о том, что Хас ходил не на охоту, и на душе у воина наверняка все так же тяжело. В конце концов о том, что Хас мог не вернуться или сейчас скрывает, что вернулись из того похода не все. Но воин скидывает одежду, как в тот раз, лезет в воду смелее, будто уже давно лето. — Боги сохранили тебя, — произносит Кай не потому, что знает, просто это традиционное приветствие после долгого отсутствия. — Память о тебе хранила меня, — так же традиционно отвечает Хас, все еще не улыбается и рассматривает его так, что Кай снова вспоминает о том, что может показаться ему слабым, тощим, и эта мысль стирает улыбку с его лица. — Никто не умер? — спрашивает Кай, обеспокоенно хмурясь, но Хас отрицательно качает головой. Он ведет себя так, будто не справился, и теперь ему стыдно. — Никто не ранен? — Тим, — отрезает Хас, и Кай уже больше не может оставаться в неведении и закрывать на все глаза, делая вид, что его это как шамана не касается. — Я осмотрю его, — предупреждает Кай и направляется к берегу, но проходит только пару шагов, прежде чем Хас хватает его — сначала за руку, дергает к себе и прижимает к привычно-жаркому телу. — Осмотришь, — почти обещает Хас, сжимая так, что трудно дышать. — Только чуть-чуть побудь со мной, и осмотришь. И Кай смиряется. *** У Тима не такая уж серьезная рана, прочие шрамы на его теле выглядят более опасными, а раз от тех остались лишь шрамы, то эта тем более ничем не грозит. Более того, рану уже промыли и смазали, срезав для этого рубашку с плеча. Но Тим лежит, свернувшись в клубок, и даже пытается выгнать шамана привычным ему способом — запустив в него деревянной тарелкой. Кай, в маске и шкуре по случаю прихода в селение, уворачивается, садится рядом с подстилкой Тима, скрестив ноги. У дверей его ждут Хас, Барс и Акр, обеспокоенные больше не раной, а таким поведением Тима. — Что с ним? — негромко спрашивает Кай у духов, но реагирует Тим, оборачивается к нему, глянув диким зверем, рычит предупреждающе: — Убирайся. Кай не самоубийца, он боится Тима как человека, который может свернуть ему шею, не напрягаясь, но сейчас он шаман. Часть тех духов, что всегда рядом с Каем, вползают осторожно в дверь, обступают злого воина, принюхиваются, осматривают его. — Дух у нее больной, — произносит енот, который, как и Барс, редко бывает серьезным, но теперь как раз такой случай. — Ты видишь их, шаман? Тени ее племени на спине, память о них и о том, что она не отомстила. Кай молчит, потому что шестым чувством понимает — еще слово, и следующим вон отсюда полетит уже он сам, а не тарелка. — Это страх человека, который думал, что он самый сильный. Сильнее вождя, сильнее друга, сильнее всего мира, — добавляет заяц, он выглядит так, будто заворожен. — А потом осознал, что есть что-то, что может раздавить и его. Кай рывком поднимается, разворачивается и выходит в дверь, плотно закрыв ее. Едва сдерживая гнев, он, глядя перед собой и будто не видя окружающих, спрашивает негромко: — Куда вы ходили? — На охоту, — врет Барс и получает навершием посоха в живот, так сильно, что его складывает пополам. — Мне правда нужна. Даже Хас оборачивается к Акру, не решаясь рассказывать сам. Возможно, спроси его потом Кай наедине, он бы признался, но ответ нужен сейчас. И вождь отвечает сам, будто показывая, что только он имеет власть над правдой: — Убить его. Чужого вождя. То, чего не смог сделать ты. — И Тим не смог, — подтверждает Кай, возвращаясь и снова плотно закрыв за собой дверь, на этот раз оставшись наедине с разъяренным зверем, в которого превращается Тим. Все равно что войти в комнату с медведем, проснувшемся среди зимы. — Ты ранен, — произносит мягко Кай. — Очень давно и очень глубоко. Вечерами ты чувствуешь тяжесть на спине, ты не знаешь, что на ней гнойники. И я не знал, потому что ты никогда не обращался ко мне. — На спине нет ничего. Я не верю в эту ерунду, — огрызается Тим. Каю было бы спокойнее, если бы он лежал, но Тим поднимается с подстилки, подбирает большой охотничий нож с зазубренным лезвием, идет к нему. Личность Кая совсем растворяется в происходящем, и страха тоже нет, напротив Тима лишь шкура и маска, именно они сейчас — шаман. — Есть, ты это не видишь, но ты это чувствуешь. Это — твоя месть. Твои мысли о мести. Я хочу сказать, что ты не должен был мстить, но ты так не считаешь. И эта вина выступила у тебя на спине, твою душу… Тим с остекленевшим взглядом замахивается, и в Кае просыпается страх, он успевает только подняться на ноги, прислониться к стене, но дверь распахивается, и Тима сбивает на пол ворвавшийся Хас. — Твою душу, — продолжает Кай уже не так спокойно, — можно вылечить, но только если ты этого захочешь… — Исчезните отсюда оба! — поднимается Тим, он по-прежнему не выпускает нож. — Я не просил помощи! — Ты сможешь ему помочь? — с порога спрашивает невозмутимый Акр. Тим отводит от него глаза, его агрессия при виде вождя сходит на нет. — Тим должен захотеть, — честно отвечает Кай. — Тим захочет, если я прикажу, — Акр втаскивает все еще кряхтящего (возможно, больше притворно) Барса в комнату, закрывает дверь. — А теперь расскажите, что там случилось. — Ты уверен, что я могу тоже слушать? — напоминает о своем присутствии Кай. — И что ты сделаешь, если узнаешь, что произошло? Больше никуда не пустишь Хаса? — ворчит Акр. Он садится на ту лавку, что предназначалась для раненного Тима. Теперь получается, что остальные напротив него. Сжав зубы так, что слышен их скрип, Тим опускается на пол, скидывает с плеч одеяло, подставив Каю спину. — Я только охранял, — пожимает плечами Хас. — Когда поднялся переполох — из их селения выскочил Барс с раненным Тимом на спине. И я, не будь дурак, пустился за ними. Тим снова скрипит зубами, оборачивается нетерпеливо, будто у него на спине невидимая рана, и Кай должен ее прижечь и перевязать. — Это мое предчувствие, — радостно сообщает Барс. — Я понял, что Тим проиграл, хотя тогда еще не было тревоги, и в целом еще было спокойно. Ворвался в дом и забрал оттуда Тима. Я думал, что он серьезнее ранен, что он без сознания… — Тим? — обрывает Акр. — Я могу приказать им уйти. Тим внимательно смотрит на него, спокойнее, чем на остальных, но после этого долгого взгляда поворачивается к шаману, обращается к нему: — Так что, говоришь, на спине?.. — Тим, я раз в жизни решил использовать тебя как убийцу. Моя совесть взбунтуется, если ты не объяснишь, что произошло. — Он не собирался меня убивать, — все еще глядя на светлую маску Кая, не на вождя, продолжает Тим. — Рана в плече — просто сбил. Он думал, что я соглашусь перейти в его племя. — Да, тогда у нас точно больше не было бы надежды, — вздыхает Акр. — Я чуть сам себя не загнал в ловушку. Он мог убить твоих спутников и оставить тебя в своем селении… Если бы ты согласился. — Ты же знаешь, что я не уйду, — заверяет Тим, и Каю приходит в голову, что он никогда не видел этого человека настолько спокойным и умиротворенным, даже его прошлое теперь не шевелящийся гнойник, а лишь скорлупки запекшейся раны, выглядывающие из разреза около бинта и ворота рубашки. Пользуясь тем, что маска прячет его, Кай смотрит то на Тима, то на поднявшегося Акра, то на замершего на полу Барса. Ему вдруг кажется, что у него с Хасом все так понятно и просто, так же, как получается с духами. Ему впервые представляется, что у Хаса могли быть жена и дети, а Кай так и оставался бы в своей хижине, один. — Почему это он думал, что Тим нас предаст? — фыркает поднявшийся наконец Барс. — Тим всегда с нами. Да и мы тут его вроде… Почти не обижаем. Если хотел Тима к себе в племя — то нужно было идти к их горящей деревне и… Снова открываются все гнойники на спине Тима, Кай подскакивает, накрывает их холодными руками, и те кусают через ткань его ладони, хотя и не больно. Барс замолкает сам, заметив попытку Тима подняться, но даже под его тяжелым взглядом остается на месте. — Ладно. Не получилось и не получилось… Я рад, что все остались живы и серьезно никто не ранен, — решает Акр. — Мы еще двоих сторожей убили, — хвалится Барс. — Можем к ним потихоньку бегать и по одному лишать их вождя воинов. Каю кажется странным шутить на такую тему, но этот мир, войны и смертей, не его, это их мир, и ему их не понять. Вождь, пропустив мимо ушей эти слова, продолжает, уже обращаясь к шаману: — Ты говорил, что можешь помочь Тиму. — Мне не надо помогать, — уже спокойнее произносит Тим. — Я с ним еще за ученика не расплатился, а он уже меня вытащить хочет. — По-моему, ты ему достаточно заплатил, — улыбаясь, кивает Акр. — Ты отдал ему своего ученика.