Victime de l'Histoire

Девушка на кассе пробила чек. - Вы можете получить скидку, но для этого вам нужно заполнить вот этот купон. - А, да, - даже не оглянулся Микеле, занятый упаковыванием продуктов в пакеты, - Фло, запиши там на мое имя.       Антонио взглянул на предлагаемый листок и чисто машинально начал заполнять строчки. Думал он совершенно о чем-то отвлеченном, например, о том, что сегодня он впервые увидит, где живет Локонте. В перерыве на репетиции артисты разговорились о кулинарных способностях друг друга, а закончилось все тем, что Микеле вызвался накормить всех пиццей собственного приготовления в лучших итальянских традициях, потому что «я готовлю так, что вам и не снилось!».       Но на улице шел проливной дождь, и потому пришлось буквально силой усадить Моцарта в машину, десять раз уверив, что абсолютно не сложно заехать в магазин и подвезти Мика с продуктами до дома. - Фло, ты уснул? – Локонте заглянул ему через плечо и прыснул, - Ты чего тут написал?!       Сальери опустил глаза в листок и мысленно хлопнул себя по лбу. На строчке Ф.И. аккуратным почерком было выведено «Вольфганг Амадей Локонте». - Девушка, можно другой бланк? – попросил Сальери, стараясь не смотреть на улыбающегося во все тридцать два Микеле.       Они поделили пакеты пополам и побежали к машине, инстинктивно пригибая головы, что, конечно, не спасало их от дождя. - Фу, ну и погодка! – Микеле, мокрый и взъерошенный, не терял оптимизма, даже несмотря на то, что стрелки его превратились в черные потеки под глазами, - спасибо, что согласился подвезти! - Не за что. Напомни адрес только. ___/___       Экипаж плавно остановился около дома на Гроссе Шулерштрассе. Сальери не бывал здесь прежде, хоть Моцарт и приглашал его несколько раз. Антонио прислушался, надеясь услышать из-за закрытой двери звуки инструмента, но все было тихо. Открыла Констанц: - Герр Сальери? – удивилась она, - Добрый день! Мой муж у себя. Что-нибудь случилось? - Мое почтение, фрау Моцарт. Прошу простить, что я без приглашения! - он проследовал за ней по комнатам до двери, за которой, по-видимому, находился кабинет Вольфганга. Здесь Констанц оставила маэстро одного, чтобы заняться чаем для гостя. Антонио поблагодарил заботливую жену Моцарта и, постучав, не дожидаясь ответа, открыл дверь.       В комнате царил полумрак, поскольку окна были закрыты плотными шторами. А еще здесь был бардак: повсюду валялись исписанные нотные листы, часто перечеркнутые или со множеством исправлений, вперемешку с комками бумаги. Посреди всего этого на стоявшем у стены диванчике возлежал Вольфганг в кюлотах, свободной рубахе и без парика. Одна нога свисала с одной стороны слишком короткого для него диванчика, а другую он закинул на стену.       Сальери застыл в дверях и тут же получил в грудь скомканным листком бумаги, который был послан даже не обернувшимся Моцартом абсолютно бесцельно в пространство. Бумажный комок отскочил и, пару раз скакнув по полу, остался лежать среди своих собратьев. И вот после этого австриец вечно жалуется на недостаток бумаги! - Я вижу, вы рады мне, Моцарт! - А? – Вольфганг повернул голову, изогнув шею совершенно немыслимым образом, и, узнав гостя, кажется, мгновенно потерял к нему интерес, - здравствуйте, Сальери! Вы решили навестить меня? - Это не было совсем моим решением, честно говоря. При дворе обеспокоены вашим внезапным исчезновением. Его величество недоволен тем, что репетиции остановлены. Каковы причины?       Моцарт лениво зевнул и взмахнул рукой в неопределенном направлении, словно бы дирижировал невидимым оркестром или пытался начертить витиеватый вензель в воздухе: - Никаких причин. Просто у меня ничего не пишется, и все, - последнее слово он будто нарочно растянул. Антонио прошел прямо по нотным листам к окну и раздернул шторы. - А если так? Вольфганг зажмурился от резанувшего по глазам света, недовольно вскрикнул и закрыл глаза рукой, искренне возмутившись: - Ну что вы делаете, ради Бога! - Очевидно, друг мой, возвращаю вас к жизни, поскольку я не хочу, чтобы вы провалили свою премьеру и расстроили императора. - Я не могу репетировать. - Почему? - Не репетируется. Я исчерпал себя, - с видом уставшего от жизни человека с философским смирением возвестил Вольфганг. - Вы завязли в собственном болоте, - прозаично пресек Антонио, не понимая, почему он все еще здесь и возится с этим австрийским чудаком, - и вы сейчас же встанете, приведете себя в приличный вид и поедете на репетицию. - Не-а, - помотал головой Моцарт.       Сальери пожал плечами, взял со стола графин с водой и, в пару шагов преодолев расстояние до диванчика, ни минуты не сомневаясь, вылил содержимое на Вольфганга. Тот резко подскочил, и Антонио с легкой полуулыбкой наблюдал, как он растерянно хлопает глазами, а с ресниц и волос капает вода. В лице его читалось искреннее негодование с почти детским изумлением и даже обидой. - Вы!.. Да вы! Да как вы! Вы залили мне ноты! - Вы сами сказали, что ничего ценного в них нет, - безразлично парировал Сальери. Моцарт открыл рот, собираясь колко возразить, закрыл, снова открыл, но, подумав, снова закрыл, решив ограничиться взглядом оскорбленного до глубины души человека. Он надеялся, что Сальери почувствует себя виноватым. Но нет. - Одевайтесь, Моцарт! Вас ждут в театре. - Ну, знаете! Вы нанесли мне оскорбление, я могу вызвать вас на дуэль! - А фехтуете вы так же, как сочиняете? - Это комплимент? - Это вопрос.       Моцарт понял, что на этот раз переупрямить итальянца не удастся и, все еще изображая глубоко уязвленную личность, удалился из кабинета.       Антонио остался один. Он оглядел размокавшие на полу желтоватые листы, мокрые пятна на обивке диванчика. Потом нашел один из нетронутых чистых листков и бездумно наугад расставил на нем ноты так, чтобы получилась полнейшая околесица. Закончив, он поднес этот шедевр музыкальной мысли к им же открытому окну, чтобы чернила скорее высохли. Галиматья была знатная. - И все равно я не собираюсь ничего делать, - апатично заявил возникший в дверях Моцарт. Теперь он, по крайней мере, был нормально одет для того, чтобы показаться в обществе. Он недовольно поправил ненавистный парик. - Как хотите, - пожал плечами Сальери и как бы между делом спохватился, - да, Моцарт, я совсем забыл! Один юноша сегодня попросил меня взглянуть на его наброски. Я еще не успел, но, может, вы хотите взглянуть.       Внутренняя борьба между «да, хочу, еще спрашиваете!» и необходимостью увязать в болоте творческого кризиса отразилась на лице Вольфганга. Он смотрел на протянутый опус насупившись, пытаясь всем своим видом убедить не столько Антонио, сколько себя, что ему это не нужно. Не удалось, поскольку в конечном итоге он порывисто схватил ноты и отвернулся, встав к Сальери в профиль. Так делают, когда хотят дополнить действие фразой «ничего не было, и это не я».       Лицо Моцарта скривилось, а затем исказилось так, что Антонио всерьез испугался, не случится ли у бедняги удар. - Боже, это…это кошмарно, - одними губами прошептал Вольфганг. Все проблемы внешнего мира перестали существовать для него, и свет сошелся клином на этом листке, от которого композитор не отрывал глаз, - эта гармония, это…Боже мой! – он засуетился, и Сальери услужливо подсунул ему перо. - Нет же! Тут надо поправить! А эта кварта здесь совершенно лишняя! - бормотал Вольфганг, поспешно чиркая в листе. Творческий кризис был забыт. Антонио был доволен собой, а к Моцарту вернулось его вдохновение. В театр в тот день они так и не поехали. ….Мик! Микеле! Проснись, приехали! – Локонте открыл глаза и понял, что все еще сидит на переднем сидении машины, а Флоран легонько трясет его за плечо. Микеле осоловело посмотрел на Мота. - Что приснилось? - Ничего, - отмахнулся Мик, - просто, похоже, я заработался.