Зловещий цирк

— Папа, папа, — душный и пыльный южный воздух, что был в поезде, забивал нос и глотку, отчего все выступающие чихали, кашляли, но все равно жались друг другу ближе. — Мы же отсюда выберемся? — Да, конечно, — мужчина попытался улыбнуться, но вышло неуверенно. Он смотрел на дочку запуганно, пытаясь не закричать от отчаянья и страха. — Вот увидишь, скоро мы вернёмся к маме. В этом составе их знал каждый. Их буквально забрали из родного дома, чтобы увидеть чудесных отца и дочь на сцене. Они нравились всем, даже не смотря на то, что здесь было и много других любимцев публики. — Тони, так нельзя все оставлять, — в какой-то панике произнесла молоденькая девушка, поправляя шляпку на голове и поворачиваясь к испанцу. — Всех же перебьют, как свиней. — Но что мы можем поделать? Нас перебьют вместе с ними, — испанец возразил, все ещё смотря в окно. Здесь, в поезде, было слишком много желтого и бежевого, на улице светило слишком яркое солнце, из-за чего каждая пылинка была видна. Колеса стучали все так же спокойно, но каждый понимал, что в этом спокойствии таится угроза. Все понимали, какая именно. — Знаешь… — Да? — с надеждой спросила девушка. — Беги отсюда, едва поезд остановится. Беги куда-нибудь, где тебя не найдут. *** Аниела ходила по поезду, словно призрак. На похоронах Ториса она отказалась присутствовать, сославшись на сильную боль в раненой ноге, хотя все прекрасно понимали, что той просто не хотелось смотреть на то, как друга детства закапывали навсегда в землю. — Интересно, она знала, что Торис был к ней неравнодушен? — однажды спросила Тереза, посмотрев на Аниелу со стороны, когда последняя молча уткнулась в окно. Ответа не было, но, похоже все осознавали, что слишком простодушная полячка не могла такого понять. К слову, поезд починили буквально спустя несколько часов. Иван, что занимался починкой предмета передвижения, искренне недоумевал, как тот мог сломаться, а потом неожиданно починиться. Идиотскую версию Артура, который пропагандировал что-то о магии и каре небесной, было решено даже не вспоминать, но, все же, Брагинский понимал, что в словах Керкленда было что-то верное. Сегодня у кнопок управления был Альфред, потому русский мог молча сидеть в своём купе, держа в руках рюмку с водкой и задумчиво смотреть в далеко не самые разнообразные шведские пейзажи. — Братик, ты в порядке? — Наталья умела пугать. Да что там говорить, Иван готов был отдать ей за этот навык все возможные награды. Но сейчас было что-то другое. Взволнованные нотки в голосе горячо любимой младшей сестры водителя говорили о том, что она искренне о нем волнуется. — Наташенька. — усталым взглядом он проследил за тем, как она закрывает дверь в купе, почти что неслышно проходит по небольшому расстоянию, что разделяло её от брата и садится к тому на колени, обнимая его. — Что ты забыла здесь, милая? Иван знал, что назови её так кто-то другой в поезде, как можно было недосчитаться нескольких пальцев. В крайнем случае — отделаться сломанной рукой. Но у него были перед сестрой свои привелегии, которые она прощала. Младшая позволяла ему все, стоило тому только захотеть. И ему, почему-то, это даже приходилось по душе. Словно они вновь дома, там, в Москве, сидят за одним столом, наблюдают за торопливой Оленькой, что, заменяя им давно пропавшую мать, готовила ужин, а после устало спешила отвечать на телефонные звонки и убегала, каждый раз говоря одни и те же напутствия. — Мне показалось, что тебе плохо. Тебя снова обидел америкашка? — Наталья говорила на полном серьезе, аккуратно проведя пальцами по лицу старшего брата, как бы намекая, что тому лучше смотреть ей в глаза. Что он и делал. — Нет-нет, Альфред не может меня обидеть, — он отрицательно помотал головой. — Ты же знаешь, я сам кого угодно могу обидеть. Наташа лишь покачала головой, как бы говоря, что она знает, что он лжёт, но ничего не говорит в ответ. Иван был ей за это благодарен, как никогда. Она умела понимать и читать атмосферу. Не всегда правильно, конечно, но могла. — Брат, если он будет тебя обижать, то ты мне это говори, — смотреть в глаза русского было задачей сложной, особенно учитывая, что даже сидя на братских коленях Брагинская-младшая была все равно ниже того. — Я с ним поговорю. Иван точно знал, что сестринские светские беседы никогда не заканчивались мирно. Однажды, когда состав лишь начинал своё путешествие, она уже говорила со слишком активным американцем, что так и норовил сломать что-то в поезде. Кажется, Альфред месяц ходил с гипсом. От этих воспоминаний стало чуть легче и веселее. Брагинский улыбнулся, потрепав сестру по голове. — Все будет хорошо, Наташа. «Только, пожалуйста, перестань так меня пугать», — пронеслась мысль в голове, но вслух она произнесена не была. *** Горячая вода, что в поезде была редкостью, медленно стекала по изгибам тела норвежки, капала с длинных волос, ресниц. Девушка, наверно, часа два стояла под душем, впустую рассматривая стены кабины. Они, бродячие артисты, всю жизнь тратят на то, чтобы развлекать других. Тех, кто не знает всего, что запрятано за кулисами их шатра. Грета раздумывала о многом: начиная брошенным домом (что, возможно, сейчас находился и не так далеко), продолжая своей жизнью здесь, в цирке, и заканчивая последними событиями. Перед глазами все ещё мелькали обрывки прошедших дней, от последнего выступления до похорон литовца. Девушка со вздохом закручивает кран, отжимает светлые волосы и выходит из душа, заматываясь в полотенце. — Если фокусника нигде нет, то проверьте душ, — со стороны входа раздаётся чуть хрипловатый смех, и Грета в очередной раз клянётся себе, что однажды столкнёт датчанина с поезда, если тот ещё раз зайдёт сюда, пока она моется. — Мы думали, что ты уснула. — Вы думали, — она сделала искренне удивленный вид, что давал понять о том, что выражение её ни капли не впечатлило. — Неожиданный сюрприз. Она и Матиас знакомы почти что с детства. Прожили бок о бок почти что всю жизнь с перерывами на походы домой к родителям и сон. Пришли в цирк пять лет назад вместе. Просто Грета хотела сбежать из дома, а Матиас ну не в какую не хотел её отпускать одну, вдруг что случится. И за пять лет они ни капли не изменились. — Да ладно тебе, — он запустил ладонь в волосы, превращая свою причёску (что и без того окрестили шваброй) в ещё более её лохматый вариант. — После произошедшего. — Неважно, — резко обрывает его норвежка, взмахивая рукой. — Тебя сейчас обыщутся. Хотя, то было неправдой. Все прекрасно знали, что чтобы найти Кёллера надо просто найти Грету. Тот всегда крутится по близости. И заботится о ней, как-то по-своему и с определенной романтикой. Многим их отношения всегда казались милыми. А дальше было молчание, слишком обыденное, чтобы быть напряженным. Пока Грета переодевалась, Матиас стоял у выхода, тупо смотря на лампы над головой и в очередной раз пересчитывая их. Всего восемь небольших ламп в вагоне. Ничего не изменилось. *** Вагон-ресторан всегда считался самым оживленным местом. Актеры проводили здесь двенадцать из двадцати четырёх часов в сутки, молча смотря в окно. Или же обсуждая жизненно важные вопросы. Сегодняшняя остановка поезда, что была на какой-то заброшенной станции неподалеку от леса, стала спасением для уставших выступающих. — Воздух, — с облегчением выдохнул Мартин, выходя из поезда и осматриваясь по сторонам. — Твёрдая земля под ногами. Наконец-то. Швед все ещё узнавал в этих местах родную страну. Эти места были для него более знакомыми, нежели то же Мальмё. Он оглядывался по сторонам, понимая, что помнит это место. И иногда потирал шею, что все ещё болела. В памяти с трудом вспоминался тот момент, когда ему поставили этот неизвестный символ, но что точно знал Бервальд, так это то, что он был у всех. — Наша дорога лежит через Россию, очевидно, — задумчиво произнесла Хедервари, останавливаясь около шведа. — Скоро будем в Финляндии. — Россия. Петербург, — задумчиво и мечтательно произнёс Брагинский, вдыхая лесной воздух. — Ал, тебе ещё не отправили координаты, куда мы едем? — Уж точно не в Москву, — хмыкнул Джонс, не отвлекаясь от карты. — А вообще, my friend, подойди-ка сюда. Иван тут же отправился в сторону американца. Наталья, что никогда не покидала брата и не отходила от него ни на шаг, хвостом последовала за ним. — Хей, тут ведь до Норвегии то не далеко… Домой не хочешь, м? — швед отвлёкся на шумного датчанина и на стоящую рядом с ним Грету. У той все ещё были мокрые волосы, но пропустить такую возможность, как выйти на улицу, она не смогла. Только на фразу Матиаса она не отвечала. — И дʼл'ко д' твоʼг' дом', Грʼт'? — он подошёл к ним ближе, останавливаясь напротив Кёллера. Тот лишь недовольно хмурится, пытаясь отогнать шведа, словно назойливую муху, что мешала обзору. Выглядело забавно. — Думаю, дня два на машине, — девушка смотрит под ноги, о чем-то задумавшись. — Банда, — сейчас рукой махал русский. Бервальд был готов поспорить, что Иван был в восторге. — Сейчас я вам скажу, куда мы едем дальше. — В ад, — не совсем удачно пошутил Артур, отвлекаясь на пять секунд от книги. — Нет, но близко, — тонко подмечает Брагинский, напрягая всю труппу. — Мы на два дня останавливаемся в Петербурге, после чего отправляемся в Испанию. Там наше следующее выступление. Остановка в Петербурге, как позже выясняется, необходима для пополнения запасов еды, а так же для того, чтобы успеть по графику — до России они доехали слишком быстро. Восторг Ивана и стоящей рядом Натальи объяснялся тем, что они, пускай и ненадолго, попадут домой, хоть и не в Москву. Возможно, как после рассудил швед, побывать в России не так то и плохо. — А что делать сейчас? — недовольно буркнула Тереза, осматривая не слишком густой лес. В отличии от того, где они нашли кладбище, этот не наводил ужас, а наоборот, чуточку успокаивал. И, тем не менее, доверия не внушал. — Думаю, устроим перерыв, — задумчиво произнёс Иван, оглядывая местность. — Выпихивайте остальных из поезда, пусть погуляют. *** — Зачем мы сюда пошли? — недовольно фыркнула норвежка, смотря на Матиаса. Они шли по лесу, поскольку датчанину стало банально скучно сидеть на одном месте. Отпустить одного Грета его не решилась, потому пошла следом. Увязались за ними и оба водителя, и, что вызвало крайнее недовольство Кёллера, Бервальд. — Потому что у нас есть свободное время, — весело улыбнулся датчанин, подмигивая девушке. Лес, по которому они шли, был довольно светлым, по оттенкам — бледно-зелёным, смешивался с бледно-голубым небом над ними, с лёгким туманом на траве. Создавалось впечатление, будто ты идёшь где-то на границе двух миров — яркого, красочного и бледного, хмурого. — Мы н' потʼр'емс'? — медленно проговорил швед, проводя рукой по коре какого-то невысокого дерева и переводя взгляд на Ивана. — По идее, не должны. Мы ушли не так далеко, да и. — Да и даже если мы потеряемся, то the hero, то есть я, вас выведет! — Бервальд отметил, что Джонс, тот, что старший из братьев, очень любит выскакивать из кожи вон, перебивать говорящих и наводить на себя гнев Брагинского. Впрочем, столь эмоциональную речь Альфреда идущие по лесу проигнорировали, выходя из леса к рельсам. — Э, где мы? — Кто-то обещал нас вывести, в случае если мы потеряемся, — огрызнулась Грета, но была быстро успокоена Матиасом, что аккуратно приобнял ту за плечи. — Знаете… — медленно проговорил Иван, подходя к какому-то дереву. — Мне не нравится эта бумажка. — Кʼка' бумажка? — Бервальд снял очки, протер их рукавом рубашки и вновь надел их, но ничего не изменилось. — Ох, — выдохнула норвежка, подходя к Ивану и беря-что-то в руки. Очевидно, ту злосчастную бумажку, которую в упор не видел швед. Не видели эту бумажку и американец с датчанином, но об это парни решили промолчать. — На любой дороге есть последний обрыв, — она на пару минут замолчала, после чего продолжила: — Это не звучит угрозой, но и ничем понятным оно не говорит. Листок был жестоко разорван, но со стороны то смотрелось странно. Потому что девушка разрывала воздух. От этих действий у Альфреда все сжалось внутри, но он все ещё молчал. Очевидно, единственный, кто видел, что она сделала, был Иван. Дорога обратно проходила в сравнительно тишине. Матиас бросал редкие нервные взгляды на норвежку, иногда открывал рот, чтобы что-то спросить, но потом замолкал, с жалостью смотря на то, как Сигурдсон нервно прикусывала губы и о чем-то задумывалась. Кажется, иногда девушка даже забывала дышать. О чем она задумалась было ясно. — Если нас и вправду преследуют, — наконец проговорила Грета, посмотрев на поезд, который был уже виден. Они шли вдоль рельсов, — то и в Петербурге нас встретят с распростертыми объятиями. Иван, нам нельзя там надолго оставаться. Брагинский ответить ничего не смог. Потому что девушка была права.