«Я — даэв, гордо крылья расправлю свои, И на сладостный миг оторвусь от земли. О нелегкой судьбе не посмею роптать: Ведь не ангел я, просто умею летать…» От автора
Нерадостно было Мунину терпеть одиночество заточения в тюрьме. Магический кристалл, который был его узилищем, немилосердно сверкал на фоне окружающего унылого пейзажа. Соседи-призраки нещадно шумели, звенели цепями, наплевав на то, что заключенный пытается уснуть. Даже будущие даэвы — единственное развлечение отшельника, — и те куда-то запропастились, хотя у него было припасено для них нечто новое и донельзя интересное. Сей даэв-предсказатель был сослан разгневанным Асфелем на окраину Исхальгена за дело: предсказания его имели неосторожность сбываться, порой самым причудливым образом. Например, тот случай со странным мором, выкосившим почти половину поселенцев Брустхонина. Мунин предсказал, что выжившей половине будет дарована вечная жизнь. И кто бы мог подумать, что те попросту станут живыми мертвяками? Провидец получил свой первый нагоняй от бога, но не угомонился. Следующим пророчеством об Асмодее он надеялся оправдаться, и предсказал вечно мерзнущим жителям деревни Иральсига тепло и множество эфира, дабы жизнь их облегчилась. Стоя перед Асфелем с повинной головой во второй раз, Мунин клялся и призывал всех шедимов себе в свидетели, что непричастен к лавовым бедствиям Морхейма от возродившегося вдруг вулкана Мусфель, который извергся и превратил добрую часть земель в огненный ад. А ведь эфира-то там и вправду оказалось много! Но сей писк не помог, и третьего раза Владыка тьмы мудро дожидаться не стал — просто заточил незадачливого прорицателя в магическую клетку и поместил её на отшибе Исхальгена. Притом, бог зачаровал волшебную тюрьму так, что с любым намерением Мунина предсказать что-либо она переносила прорицателя подальше от Асмодеи, в иные измерения. Вестимо, не в духе храброго даэва было смириться без боя. Он попробовал кристалл на прочность, несколько раз прорицая, но ему не понравилось — там, куда отправляла Мунина магическая ловушка, он ощущал все предсказания на собственной шкуре. Едва не потеряв эту шкуру вместе с гривой, Мунин прекратил трепыхаться и, дабы не умереть со скуки, вымолил себе роль наставника для людей, возжелавших стать даэвами. Так как основной задачей наставника было предсказание даэвам судьбы, Асфель долго хохотал, представив, какого будущего нагадает новичкам сей мастер роковых ошибок, пусть и ограничен будет силой кристалла, но согласие дал. По крайней мере, Асмодея будет цела, и Мунин — при деле, рассудил он. Итак, в тот миг, когда Мира решилась покориться воле Уль го Ррына и обрести крылья вместе с непростой судьбой даэва, Мунин никак не мог уснуть. Он сетовал на яркость темницы, шум, скуку, не отдавая себе отчета в том, что виной бессонницы послужило далеко не это. Не так давно тюрьму прорицателя посетили посланцы Видара, акана-капитана столицы, с тем, чтобы сообщить новости. У асмодиан появился новый враг, и по распоряжению Асфеля начинается война с белокрылыми элийцами, бывшими соплеменниками и предателями, захватившими лакомый кусочек — солнечную сторону расколотой ныне Атреи. Растолковав ошеломленному узнику, что его задачей будет насаждать в душах асмодианских воинов чувство ненависти к врагам, визитёры ушли так же стремительно, как и пришли, оставив Мунина размышлять над новыми стратегиями воспитания даэвов. Что-что, а времени на это у него было с избытком! Когда на холм, который венчал магический кристалл-узилище, взобралась хорошенькая девушка, даэв-изгнанник уже отчаялся уснуть и подсчитывал, под каким углом падают лунные лучи на лоснящиеся панцири мердионов: это ничуть не труднее, чем предсказывать! — Ирау, — тихо произнесла жрица, заметив, что Мунин наблюдает за ней, — не разбудила? — Нет-нет, подходи, — радушно пригласил даэв, внутренне ликуя — вот и первый претендент на тот сюрприз, который прорицатель придумывал для будущих даэвов на протяжении трех бессонных ночей. — Ты, наверное, хочешь обрести крылья? — Не стану спрашивать, как Вы об этом догадались, — рассмеялась девушка, обнажив жемчужные зубки, и подмигнула. — Что ж, — важно произнес Мунин, — для того, чтобы я открыл тебе путь к вечности, необходимо хорошенько постараться! — Так я готова, хоть сейчас. А что нужно делать? — Принеси мне три карты — от Урд, рукодельницы из Альдера, Вернанди — гадалки, и Скульд, даэва-девочки, обитанием которой стало побережье Антрона. Мира заинтересовалась: — Скульд? Это та малышка, которая была посвящена в даэвы ребенком и прожила уже много веков в таком облике? — Ты сюда зачем пришла? — недоуменно воззрился на неё предсказатель. — Сплетничать или в даэвы вступать? Девушка красноречиво посмотрела на него и вздохнула: — Уж ни слова не скажи лишнего. Мне бегом бежать на выполнение задания или можно прогуляться? — в лукавых глазах затаилась усмешка. Обычно такой словоохотливый, Мунин вдруг заторопился куда-то, хотя Мире не хотелось покидать Исхальген так спешно. Ведь после того, как карты будут в руках даэва-отшельника, ей придется отправиться в столицу, на церемонию принятия в даэвы. Только бы всё получилось, как нужно! Она не знала, что предсказатель задумал нечто необыкновенное вместо привычной процедуры посвящения, поэтому ему не терпится попробовать: а что из этого выйдет? — Иди как хочешь, но чтобы завтра здесь была! — скомандовал даэв, и жрица послушно направилась в Альдер, махнув рукой на прощание. Она не слышала последних слов Мунина, произнесенных шепотом: — Вот тебе, Асфель! Будет ответ на все мои злоключения. С помощью карт настоящего, прошлого и будущего, полученных от своих старых подруг, прорицатель задумал обойти ловушку кристалла и по-настоящему предсказать этой неопытной жрице судьбу — ту, которой суждено сбываться в реальности, а не в иных мирах.***
Утро было по-особенному прекрасным, и Мира откровенно наслаждалась созерцанием красоты вокруг. Лес Маннигел сверкал багрянцем листвы, лучи солнца ложились озерцами света на тропинку, ведущую мимо кустов с диковинными цветами. Из-под ног разлетались вездесущие муто — мелкие птички, неподалёку жужжали спарки; почувствовав приближение человека, скрылись за кустами сердитые тару. Пели птицы в вышине неба, скрытого густыми ветвями. Откровенно говоря, радость жрицы вызывал не столько окружающий пейзаж, сколько предвкушение: по напутствию Мунина, она шла к Вернанди, гадалке, за тем, чтобы узнать свое прошлое. Это желание — вспомнить всё — не угасало в сердце девушки с того самого момента, когда она очнулась от глубокого сна на вершине горы Альдер. Жрица была мельком знакома со старушкой, обитающей в лесу: всё благодаря Рани, умудрившейся то ли нагрубить, то ли насолить чем-то колдунье. Вернанди, хоть и славилась верностью Уль го Ррыну, не стерпела обиды и превратила девочку в дебра, после чего только Мире удалось уговорить её вернуть хулиганке человеческий облик. Тогда девушка лишь поблагодарила старушку и спешно умчалась на перекресток Антрона — больно много дел ждали внимания. А сейчас шла к ней с просьбой для себя, очень надеясь, что тогдашний стремительный уход не обидел колдунью, ибо становиться дебром в планы жрицы отнюдь не входило. — Ирау, — мило поздоровалась Мира через ограду, заметив, что Вернанди стоит во дворе. — Какой чудесный лес служит Вам обителью — жила бы здесь и жила! — И тебе не хворать, — ухмыльнулась колдунья. — А жить здесь, не обессудь, ты уже запоздала! — М-м-м? — девушка с недоумением воззрилась на Вернанди, не зная, как понимать странный ответ: «Скорее всего, это намек на скорое расставание с Исхальгеном, — подумала она, — значит, я скоро стану-таки даэвом. Но отчего в словах старушки чудятся грусть и тоска?» Отложив дальнейшие размышления на более удобное время, Мира вошла во двор и сразу же изложила колдунье свою просьбу, не забыв упомянуть о Мунине, с позволения которого всё вершилось. — Что ж, давно я наблюдаю за тобой, — произнесла старушка задумчиво. — Хоть милая да славная, а воинская честь тебе всего милее стала. Подходи смелей — открою тебе прошлое, как сумею. Девушка подошла ближе, и Вернанди дотронулась до её висков скрюченными старческими пальцами. Глядя в бездонные черные глаза колдуньи, жрица почувствовала, как сознание стремительно покидает тело, уносясь в мир воспоминаний. Очнувшись, девушка на несколько мгновений застыла. Это было похоже на пробуждение после яркого сна: знаешь, что многое тебе открылось, слышны еще отголоски чувств и эмоций, но не можешь понять, остались ли в памяти те события, которые переживала заново, или опять скрылись в тумане неведения. Остались. — Матушка, — вскричала Линн… но нет, не она, а Мира, асмодианская жрица, и заключила Вернанди в крепкие объятия. Та только крякнула: — Силушку-то побереги для других! И сколько раз проходила мимо, даже столкнуться пришлось — не признала старуху. Собственно, как я и предполагала, — последнее было произнесено с удовлетворением, тем более, что девушка ослабила хватку, и колдунье стало легче дышать. — Почему же вы раньше не сказали? — укоряюще посетовала Мира. — Как подумаю, что пыталась хоть что-то вспомнить о себе, терзалась догадками… Но ощущала, что моя земля это, что здесь я жила. — Не призналась — значит, так надо было, — строго произнесла Вернанди, увлекая жрицу за собой на ту самую лавочку, где они когда-то сидели, распивая душистый отвар, перед долгим расставанием: будто вчера было. — Зелье, то, которое ты выпила, соединило судьбу твою с народом. Ибо открылось мне тогда будущее, что асмодиане выживут и стяжат себе славу в веках. Но памяти твоей не осталось при этом: во имя того, чтобы жизнь начать, как начал новый мир, с чистого листа. — Спасибо, — с благодарностью и нежностью посмотрела Мира в бездонные чёрные глаза старухи. — Если бы не ваши любовь и забота, то... — То осталась бы возле меня, хныча да страдая, до сих пор сидеть! — ворчливым тоном ответила Вернанди. — Как видишь, не тронула беда нашу землю, хвала небесам. Только островом отделила Исхальген. — Почему страдая? — запротестовала девушка, радостно улыбаясь от тепла воспоминаний. — Мы с вами, помнится, неплохо ладили. Даже осталось знание, что прежде от матушки жди подковырки, а потом уж согреет и позаботится. — Но-но, — смутилась старуха, — я-то не сахар, да и ты далёко не нектар! А целительницу мне в тебе удалось вырастить, — продолжала она довольным тоном. — Гляди, без памяти даже, а тот же путь выбрала. — Это потому, что, спускаясь в деревню с гор, я столько однолетника увидела нетронутого, аж сердце зашлось, — расхохоталась девушка, но тут же посерьёзнела и нервно сцепила пальцы, задавая следующий вопрос: — Матушка... Скажи мне, любила ли я? Не открылось ничего, чтобы точно знать, но... почувствовала я утрату и сладкую боль, которая только любви спутницей бывает. Колдунья вдруг отстранилась, пристраивая удобнее клюку. Заметно было, что не спешит отвечать, отчего девушка еще больше уверилась в своих догадках. К сожалению, прозвучавшие после паузы слова старушки ни на чуточку не приоткрыли полог тайны: — Мир велик и славен милостью Владык наших, покровителей Асмодеи. Знаешь теперь, что каждый даэв вступает на путь ежедневной, ежечасной борьбы с силами зла. И первыми врагами ноне есть белокрылые — увидишь потом. Элийцами прозваны, по земле их. Всю душу следует положить на эту борьбу, и вряд ли хватит души еще и на любовь. А ежели достаточно будет — люби, девочка, живи полной жизнью, ибо прошлое осталось в прошлом, а ты принадлежишь будущему. — Как всегда, в ваших речах ничего не понятно, — задумчиво сказала Мира. Единственное, в чем точно уверилась девушка после такого ответа — была любовь, непонятно только, взаимная ли. А может, друг сердечный умер раньше еще? Или сгинул уже с Катаклизмом, а матушка оберегает от тяжелой правды? Рассудив, что подумает об этом позже, жрица с отчаянной решимостью произнесла: — Я непременно разгадаю эту загадку, чего бы мне этого ни стоило! — Ишь, засверкала глазищами! — буркнула Вернанди. — Моя Линн посмирнее была. Но то быльем поросло, — заключила она со вздохом. — А боевой задор не теряй — пригодится еще. Об ответе не взыщи, что можно и нужно знать, то открыла, а что лишнее — на то время потом придет. А может, и не придет. — Не могу я на вас обижаться, матушка, — воскликнула девушка сердечно и лукаво улыбнулась, припомнив былое. — Еще в дебра превратите, как же мне тогда даэвом стать? — Даэвом, — многозначительно протянула колдунья. — Теперь это значит много больше, чем когда-то. И трудна судьба бессмертных, да что поделаешь, коль другой нету? — Мне непросто было решиться на этот путь, — призналась Мира. — Даже с Уль го Ррыном поругались вначале, всё не хотела уходить с Альдера. Словно чувствовала, что родная душа здесь живет, и правдой оказалось: ведь здесь вы, матушка! — Не робей, милая, — посоветовала старушка, отваживая взмахом клюки любопытного дебра, норовившего залезть на крыльцо, — разве не видишь, что сама судьба тебя ведет туда, где звенят клинки и добывают славу? Хотя нет, не научишь видеть, сколько бы я не пыталась раньше... Помолчали немного, каждая о своем, как вдруг жрица спохватилась: — Опять только обо мне говорим. Как же вам здесь живется, матушка? Знаю, что в деревне ни слова плохого, ни взгляда дурного не смеют послать: не то, что раньше, — произнесла девушка, вспоминая, как ненавидели колдунью прежде. И негодование прозвучало в её голосе — ушла безвозвратно тихая и покорная Линн, безропотно принимающая удары. Уверенность в своих силах, стремление защитить себя и других заставляли Миру бросать вызов каждому, кто посмеет посягать на честное дело или добрых людей. — Знаю, что уважают, — важно ответила Вернанди, оживляясь. Видимо, тема была ей приятна, — оттого я добрая такая стала. Главарь советов испрашивает, даже предсказываю ему иногда: и по общественному делу, и по личному. Вслед за ним — разбойники почтение выказывают. Но милей всего, конечно, что каждую неделю мне от деревни дар несут: ножки тару, да зажаренные до хруста. Как же такую заботу вредностью оскорблять? — она мечтательно прикрыла глаза и протянула: — М-м-м, ножки тару — это особый аргумент, я считаю. Девушка улыбнулась, ощущая блаженство оттого, что слышит памятную речь старушки, сидит с ней рядом и говорят они обо всем на свете, такие близкие и родные. Но вспомнила с сожалением, что время течет слишком быстро, а прорицатель всё ждет будущего даэва, тоскуя в магическом кристалле. — Пора мне, матушка. Как ни печально с вами расставаться, Мунин приказал сегодня же карты времени принести. Часть настоящего от Урд, у вас карту прошлого возьму, а по дороге в Резервацию еще к Скульд наведаюсь за частицей будущего. Вернанди покровительственно хмыкнула: — Дружочек наш — гадальщик еще тот. Небось, сидит и радуется, как ему тебя удается по всему Исхальгену погонять. С каких это пор ему какие-то карты нужны? Раньше, помнится, он и без них прекрасно обходился, негодник! — Непременно передам ваше возмущение, — рассмеялась Мира и с нежной осторожностью обняла старушку, опасаясь, что та не оправилась еще от предыдущих объятий. Такой же острой на язык осталась её матушка, и как приятно было сознавать, что среди изменчивых волн судьбы остаются, несмотря ни на что, незыблемые и постоянные вещи. — Хоть жалко мне, да иди уже, — Вернанди протянула девушке кусок пергамента с начертанными линиями. — Вот тебе карта, прячь в сумку. И что же за бедствие с этими даэвами, — пробормотала под нос, но так, чтобы жрица услышала. — Вечно спешат, а у меня дом не прибран и живность голодная, скоро меня съест… Ну да ладно. Девушка, которая уже поднялась с лавки, намереваясь уходить, озабоченно нахмурилась: — Боюсь, не успею я — солнце к закату клонится. Может, прислать вам Рани на помощь? Ей как раз смирению надо поучиться, а это лучше всего приходит с метлой в руках. — Ты мне лучше шило пониже спины привяжи, — воскликнула Вернанди в ответ, протестуя, — а эту егозу оставь батюшке её: еще не совсем седой, ему не привыкать! Жрица только руками развела, пряча улыбку: в глубине души она разделяла мнение колдуньи о маленькой непоседе, как бы ни любила последнюю. Тем временем старушка проковыляла до ворот, с удобством оперлась на ограду — так, чтобы долго еще смотреть на дорогу, по которой уйдет её новая Линн в свою новую жизнь. Рассчитывая на присутствие Миры, она с недоумением обернулась, не увидев девушку рядом: — Ведь спешила, так куда делась? — Сейчас, матушка, — донеслось из глубины дома, — приберусь быстренько! — Ну, я здесь жду, — крикнула Вернанди в ответ, довольная. Но, подумав, что в спешке жрица уберет кое-как, добавила: — Гляди ж, хорошо мети! Спустя некоторое время девушка вышла во двор — запыхавшаяся, раскрасневшаяся. Ловко покормив дебров, она, под ожидающим взглядом колдуньи, направилась к воротам. — Трудно вновь уходить, — пожаловалась, поравнявшись с Вернанди, и поцеловала ту в морщинистую щеку. — Матушка, ведь вы дождетесь меня? Непременно буду наведываться в свободные деньки, надеюсь, они у даэвов есть. — Ох-хо, — вздохнула колдунья, осеняя жрицу на дорожку знамением Айона. — Если я тебя века ждала, отчего бы еще не подождать? Прямо сейчас и начну, а ты захаживай, милая, коль удастся. — Обязательно, — улыбнулась Мира, ступая на тропу, ведущую свое начало от самых ворот двора Вернанди. — Частица моего сердца всегда с вами будет. — Доброе оно у тебя, — колдунья даже всплакнула от избытка чувств. — Иди же, и пусть Владыки благосклонны будут к этой судьбе. Но гляди, — крикнула вслед удаляющейся девушки, — не растеряй в боях да схватках милости души своей!