Возлюби врага своего (Хроники Атреи)

И лампа не горит. И врут календари. И если ты давно хотела что-то мне сказать, то говори. Любой обманчив звук. Страшнее тишина. Когда в самый разгар веселья падает из рук бокал вина. И черный кабинет. И ждет в стволе патрон. Так тихо, что я слышу, как идет на глубине вагон метро. Сплин, «Романс»

      Трава однолетника уже не цеплялась крохотными коготками, словно пытаясь вырваться — ложилась в ловкие, опытные руки ровно срезанными стебельками. Но любопытные тару все так же цокали, пытались заглянуть за плечо присевшей девушки, тычась мягким носом в ожидании ласки. И лес шумел по-прежнему — багряно-золотые кроны золотились в лучах закатного солнца, будто оживали под порывами легкого ветерка, ведя неслышную для человеческих ушей, степенную беседу.       Целительница удовлетворенно вздохнула и поднялась с колен. Охапки однолетника, собранной всего за час, матушке Вернанди с лихвой хватит для торговли на месяц вперед. А то и на два. Девушка с легкостью подняла вязанку душистых трав и неспешно направилась к домику колдуньи, вдыхая полной грудью чистый лесной воздух и наслаждаясь мелодичным щебетом птиц.       Когда Мире захотелось убежать от прежней жизни, лучшего укрытия, чем старая избушка наставницы, ей в голову не пришло. Здесь, как она считала, пепельноволосую лекарку никто не додумается искать, здесь она сможет постепенно разобраться в расстроенных чувствах и успокоить размеренным укладом жизни разбушевавшееся сердце.       Мире сейчас очень нужен был этот уголок покоя, в котором царила мудрая Вернанди. Старушка ни о чем не спросила бывшую воспитанницу, увидев её на своем пороге. Лишь понимающе хмыкнула и заявила, что её старые кости уже не гнутся должным образом ради сбора нужных трав.       Лекарка жила в лесной избушке уже почти неделю: собирала однолетник, готовила зелья и помогала по хозяйству, но до сих пор не решилась объяснить матушке, что привело её сюда. Вернее, не привело — пригнало, заставляя мчаться сломя голову, перехватывая дух и дрожа готовыми пролиться слезами. Правда, Вернанди, которая и в былые времена отличалась редкой проницательностью, ни о чем не спрашивала, лишь изредка косилась на девушку всезнающим черным глазом. Может быть, прошлое, настоящее и будущее и так лежали перед старушкой как на ладони? Может быть…       — Матушка, я вернулась, — звонко крикнула целительница, войдя во двор. В доме что-то грохнуло, перевернулось и зазвенело. Мира усмехнулась, подозревая, что, вместо того, чтобы готовить ужин, Вернанди решила вздремнуть, а неожиданно вернувшаяся раньше времени воспитанница её испугала и заставила носиться между лежанкой и очагом, прикрывая следы «преступления» и создавая хотя бы какую-то видимость деятельности. Девушка спешно сгрузила травы у крыльца, подальше от загончика с прожорливыми дебрами, и крикнула, —пока старушка не расколотила в спешке последнюю посуду, — что ужинать она будет позже, сначала сходит к озеру за водой.       Воздух над Тунапри уже распустился гроздьями светлячков: ночь в Исхальгене всегда наступала стремительно. Рассыпанные по водной глади то тут, то там ночные цветы тускло отражали сияние луны, показавшейся из-за горизонта. От воды, перекатывавшейся по берегу легкими волнами, поднималось серебристое мерцание, и Мира замерла, не решаясь нарушить неосторожным движением волшебство старого озера.       Странным образом давно знакомые пейзажи рождали в её душе спокойствие и умиротворенность. Они словно говорили: все пройдет, и только мы всегда останемся неизменными. А может, девушка просто вспоминала те счастливые времена, когда жить было легко и спокойно. Когда знала, что Рей где-то рядом, за ближайшим холмом, что скоро придет, чтобы сжать её в пылких объятиях, и что завтра, послезавтра и всегда — ничего не изменится… Как давно это было, как непростительно давно.       Встреча в Оке Тиамаранты еще раз всколыхнула забытое. Так вздыбливается фонтаном брызг водная гладь, если бросить в нее камень — и чем больше он, тем большую вызывает волну. Мире сейчас казалось, что та накрыла её с головой. Напрасно она убеждала себя забыть элийского гладиатора, его знакомые зеленые глаза и завораживающий голос. Мучительно отвыкала, пыталась начать заново, искала новую любовь. Но всего один короткий вздох, удар сердца и мимолетный взгляд перечеркнули все годы стараний. И вернулись, ожили, заболели знакомой пронзительной болью истерзанные жестокостью судьбы чувства.       Вздохнув, целительница присела у кромки воды, зачерпнула её сложенной ковшиком ладошкой и вылила обратно. И что же ей делать? Внутри ширился шар леденящей пустоты — состояние, когда не хочется ни думать, ни делать что-либо, лишь покорно плыть по течению, отдаваясь на волю внешних сил. Это пройдет, она верила. Но что же поделать с отчаявшимся сердцем?.. Будет ли когда-нибудь счастлива пепельноволосая лекарка, желавшая для счастья лишь одного — любить и быть любимой? Возможно, её уделом навсегда останется неизбывная тоска по утраченному и краткое тепло воспоминаний?       — Мы должны её найти, — непокорная грива волос развевается от стремительных шагов, меряющих каменный пол от стены до стены. Упрямо сжатые губы свидетельствуют, что слова не разойдутся с делом.       — И где же ты предлагаешь искать? — неохота в голосе, будто собеседнику идея не кажется такой уж блестящей. — Кроме того, не исключено, что ей хочется побыть какое-то время в одиночестве.       Мечущаяся фигура на миг замирает, задумавшись. Тряхнув головой, не соглашается:       — Одиночество в момент отчаяния — смерть души, — глаза вдруг прищуриваются, лицо озаряется внезапной догадкой. — Я знаю, где она. Собирайся!       Погрузившись в раздумья, Мира не замечала, что её ноги совсем затекли от долгого сидения. Глаза неотрывно наблюдали за водой, играющей бликами лунного света, а мысли метались в прошлом, оценивая то, о чем она никогда прежде не задумывалась. После того, как судьба разлучила их с любимым, она не таилась от других и самой себя, а по-настоящему забыла, вычеркнула Рея из своей жизни. Но девушка лишь сейчас поняла, как отчаянно после всего этого она искала новую любовь. В каждом приятельском жесте, в доброй улыбке или дружеском тоне ей виделось большее. Простую симпатию она принимала за зарождающиеся чувства, дружбу спешила назвать потаенной любовью. Так маленький, потерявшийся детёныш ищет маму: слепо, наперекор всему. Как же непростительно глупа она была! Смешна в своих нелепых попытках увидеть солнечный свет там, где всегда были только холодные блики луны.       Услышав за спиной осторожные шаги, целительница вдруг вздрогнула и резко обернулась. Память тела, привыкшего к военному времени, когда в любой момент может подкрасться враг. Но это была всего лишь старая Вернанди, которая подошла ближе, с укоризной покачала головой и ворчливо произнесла:       — Не дело, девка, так себя изводить. Ужин остыл совсем, я уж места себе не находила, во все окна выглядывала — куда подевалась.       Мира улыбнулась, почувствовав за сердитым тоном искреннее участие и тепло. Легко поднялась, несмотря на миллион мурашек, вгрызшихся в затекшие ноги, и обняла хрупкую старушку.       — Я тут утопиться подумывала, да загляделась на красоту озера, — нарочито бодрым тоном произнесла она, но в прозрачно-серых глазах блестели непролитые слёзы. От наставницы не укрылись ни они, ни отчаяние, скрывавшееся в голосе. Но Вернанди лишь ласково потрепала бывшую воспитанницу по плечу и с неожиданной нежностью сказала:       — Пойдем домой, доченька. Там и поговорим.       Очаг горел ровно, рыжее пламя довольно объедало брусочки дерева, которые машинально подкидывала в него Мира, рассказывая матушке обо всем, что так долго держала в себе. Она говорила сумбурно, часто перепрыгивала с одного на другое, забегая вперед, а затем возвращалась назад. Но старушка, мерно покачивающаяся в кресле-качалке подле огня, казалось, все понимала. Она переживала вместе с пепельноволосой лекаркой падения и потери, разделяя их тяжесть на двоих. Улыбалась взлетам, новым знакомствам и приятным событиям. В какие-то моменты заметно гордилась воспитанницей, а в другие — недовольно поджимала губы. Никогда еще девушка не была столь откровенной, никогда не чувствовала такой духовной близости с маленькой старушкой-отшельницей: ни во времена своего ученичества, ни позже, после раскола мира, в их редкие, но теплые встречи.       Наконец, совсем забыв о вечно голодном пламени, затаившемся в еще не остывших углях, Мира закончила свое повествование. И замолчала, не отрывая глаз от мерцающего редкими алыми сполохами очага. Колдунья тоже не спешила нарушать тишину, нахмурившись о чем-то своем.       — Никогда не подумала бы, что вечная жизнь может быть настолько бессмысленной, — отстраненно сказала лекарка спустя какое-то время.       Вернанди с улыбкой посмотрела на нее и с долей извечного ехидства произнесла:       — Смотря в чем видеть смысл.       — Что вы имеете в виду, матушка? — вскинула светлую голову Мира, пытливо глядя в черные глубокие озера, которыми сейчас казались глаза старушки. Та на мгновение прикрыла их веками, после чего широко распахнула и произнесла:       — Чем извилистей путь, тем чаще он приводит к истинному счастью.       Девушка задумалась, но затем непокорно мотнула головой:       — Простите меня, матушка, но я устала верить в чудеса. Поняла, что в мучительном ожидании жизнь проходит мимо. Ты с нетерпением ждешь каждого нового дня, надеясь, что он изменит все, но день проходит, а ничего не меняется. А из таких пустых дней слагаются годы и годы… Какое уж там счастье?       Старушка закряхтела, ерзая в кресле, чтобы принять более удобную позу. Одновременно она пробормотала что-то. Мира подняла на нее недоумевающий взгляд, и колдунья повторила, на сей раз громче:       — Прежде чем жаловаться на свое унылое существование, стоит подумать о тех, кто пытался всеми силами сберечь твою жизнь. Какой бы бессмысленной она тебе сейчас ни казалась…       Девушка задумалась, затем виновато пожала плечами:       — Спасибо, матушка. Правда ваша, как и всегда. Я часто забываю, что жизнь — бесценный дар, которому следует радоваться. И во всем, что дается тебе свыше, есть глубокий внутренний смысл. Да, все правильно, — протянула она, и во взгляде зажглись огоньки озарения, будто неожиданно разрешилось какое-то очень тяжелое внутреннее противоречие.       Она действительно поняла нечто важное.       — Совсем юная, хоть и даэв, — улыбнулась Вернанди, довольная, что ей удалось помочь воспитаннице разобраться в себе. — Помни, что путь не только ведет тебя вперед, но и рождает твою внутреннюю суть. Каждый миг новую. Не бойся, деточка, не оглядывайся на прошлое. Просто оставайся собой и живи предначертанной судьбой. Светлая она у тебя.       — О, даже не знаю, как вас благодарить! Я обязательно вспомню ваши слова, когда мне снова захочется упасть в пучину отчаяния, — Мира вскочила и порывисто обняла сухонькую старушку. Та не замедлила возмутиться, что её кости и без того болят, но на лице при этом светилось неописуемое, лукаво-удовлетворенное выражение.       Пепельноволосая лекарка сделала вид, что не услышала отповеди, не собираясь размыкать кольцо рук. А Вернанди украдкой вздохнула с облегчением — из прозрачных серых глаз лишь сейчас исчезло затравленное выражение, оставив чистое, незамутненное выражение спокойствия и безмятежности.       — Ну что за дебри! — в который раз возмутилась волшебница, карабкаясь через поваленные стволы и спотыкаясь о вылезшие из-под земли корни деревьев. Брести ночью по лесу без видимой тропинки — сущее «удовольствие». Сопящий за спиной чародей чертыхался не меньше спутницы. Они никак не сумели добиться от мастера телепорта внятного объяснения, как добраться до леса Маннигел. Тот твердил лишь одно — отправлю на заставу Антрона, всего за пару медяков. Поэтому пришлось вначале лететь на ту самую заставу, лишь потом искать дорогу, ведущую в лес.       Карабкаясь по крутым холмам, планируя на крыльях через неглубокий залив, друзья не сразу обнаружили верное направление, а поэтому успели познакомиться со всеми достопримечательностями родных краев подруги, так сказать, во всех подробностях. Чарми особенно полюбилось старое кладбище: как высказалась магичка, там неплохо было бы похоронить всех наглых белокрылых питушей, которые не дают спокойно шагу ступить по Оку Тиамаранты. Валлиец хмыкнул и поддержал, ибо его тоже не так давно подкараулили элийцы, покарав со всей жестокостью, из-за чего командующие понизили чародея в ранге.       Листва деревьев, темно-багровая в скудном свете ночного светила, смыкалась над головами живым куполом. Вовсю надрывались сверчки, лесные обитатели осторожно шуршали по кустам в ответ на смелую поступь путешественников, не собирающихся скрывать свое присутствие.       — Я вижу свет! — Волшебница остановилась так внезапно, что Вал чуть не врезался со всей дури в её изящную фигурку. Но он сумел вовремя остановиться и поравнялся с подругой, обращая взгляд на замеченный ею впереди огонек.       — Чарми, дорогая, ты великолепный проводник, — подметил Валлиец. — Еще даже не рассвет, а мы почти у цели.       Волшебница иронично улыбнулась и толкнула товарища локтем в бок:       — Смейся, смейся. Сейчас обратно пойдем.       Чарми, словно обретя новые силы, устремилась к цели. Застонав вслух от мысли, что в любом случае придется возвращаться обратно — дорогой с нескончаемыми препятствиями! — чародей последовал за ней.       — Может, разжечь очаг? — сонно осведомилась Мира. Хоть вечер был довольно поздним, ложиться спать почему-то казалось кощунственным. Девушка уютно свернулась на старой звериной шкуре, укрывшись другой, и совсем разомлела от тепла: не так внешнего, как внутреннего, охватившего её после разговора по душам с матушкой. Угли почти погасли, затянувшись серой пеленой пепла, только небольшой светильничек на окне разгонял темень, заставляя плясать по углам густые тени. Вернанди, задремавшая в своем удобном кресле, вдруг настороженно вскинула голову, будто к чему-то прислушиваясь, после чего произнесла:       — Да, разожги. Чувствую, понадобится.       Девушка с легким удивлением покосилась на старушку, но не стала задавать никаких вопросов. Она мигом обернулась, набрав дров с поленницы под домом, и уже через несколько минут комната озарилась светом ярко вспыхнувшего огня.       — Интересно спросить, — не удержалась лекарка, с любопытством глядя на колдунью, — Зачем нам понадобится…       Окончание её фразы вдруг заглушил громкий стук в дверь.       — Раньше ты не задавала столько глупых вопросов, — ворчливо ответила отшельница и добавила, скептически хмыкая на застывшую в недоумении девушку. — Что сидишь? Открыва-ай, гости пришли.