Проклятие розы

Бальдр не чувствовал потребности в сне, но, едва зайдя в отведенную ему комнату в западном крыле дворца, сразу же рухнул на постель и смежил веки. Голова гудела, хотелось отгородиться от всего стеной и попытаться совладать со своими мыслями и чувствами в одиночестве. Раз за разом бог весны вспоминал, что сказала ему Хель перед тем, как распрощаться до утра. "Ты — мой козырь, и я не собираюсь тебя терять". Все это было слишком необычно. За несколько дней из принца Асгарда опуститься до безмолвной частички царства Хель, а затем обратиться в помощника и секретаря королевы — эти стремительные падения и взлеты окончательно спутали Бальдру все мысли. Оставив бесплодные попытки расставить все по местам, ас приподнялся и глянул в узкое, мутное окно, за которым расстилалась панорама ночного Хельхейма. Город расползся муравейником у подножия гигантской, опутанной терниями скалы, на которой находился дворец. Бальдр мог различить ущелья улиц, тускло освещенные фонарями, и бледный туман, паривший над крышами домов, отчего создавалось впечатление, что город укрыт неплотным одеялом. "Наверное, даже в Йотунхейме поуютнее", — подумал Бальдр, поежившись, и упал обратно на подушку. Где-то наверху капала вода. "Наверное, надо уснуть..." Но больше всего на свете ему хотелось проснуться. Сон не шел к Локи которую ночь подряд, а если и показывался недолгим гостем, то приносил с собой образ Бальдра — напуганного, страдающего, лишенного последнего шанса выбраться из Хельхейма. Тогла Локи заставлял себя пробудиться и сидел до утра на постели, обхватив руками колени, и буравил взглядом стену. Но и тогда ему не было покоя, ибо память, услужливо-подло ухмыляясь, подбрасывала ему одно за другим воспоминания: от одних дышало жаром, от других веяло теплотой, третьи были похожи на дуновение свежего ветра, а четвертые... от четвертых в сердце вновь распухало, как горький ком, ощущение собственной непоправимой ошибки. Локи это надоело. Локи не знал, что ему делать. Хоть самому спускайся в Хельхейм за Бальдром... Идея эта, конечно, была глупой (Хель, как любая вредная девчонка, новую игрушку ни за что не вернет), но последнее время она посещала бога обмана все чаще и чаще. — Локи, ты спишь? Обернувшись, Локи увидел, что в дверь осторожно заглядывает Тор. Громовержец щурился, пытаясь разглядеть в темноте комнаты силуэт брата. — Нет, не сплю, — откликнулся бог обмана. — Ты что хотел? — Да мне тоже... не спится, — Тор зашел в комнату, прикрыл за собой дверь. Повисшая пауза продолжалась недолго. — Интересно, как он там... — вздохнул Тор, садясь на постель рядом с Локи. — Хермод говорил, что в порядке, — бог обмана не стал говорить, что выпытывал у мальчишки все подробности его визита в Хельхейм на протяжении нескольких часов. Не дать бы голосу дрогнуть... — Я подумал... — задумчиво протянул громовержец, — может, ты бы мог поговорить с Хель... тебя бы она послушала. Локи на это лишь фыркнул. — Ты уверен? Когда я последний раз видел ее, она заявила, чтобы я проваливал из ее чертога и не смел возвращаться до самого Рагнарёка. — Она все еще зла на тебя? — Кажется, да, — Локи пожал плечами. — Как бы то ни было, к моим словам она не прислушается. Раз за разом он глотал вставший в горле горький ком и ежился от холода, пробегающего по всему телу. Тяжело вздохнув, бог обмана опустил голову и вдруг ощутил, как тяжелая и теплая рука Тора ложится ему на плечо. — Твоей вины в этом нет, — успокаивающе прогудел бог грома, притягивая брата ближе к себе. Локи подавил искушение расхохотаться в голос. Почти привычно он прижался к широкой груди Тора и прикрыл глаза, прогоняя из головы лишние мысли. Сейчас они были точно ни к чему. Зато в объятиях было тепло и не хотелось думать о том, что произошло. "Клин клином вышибают", — невесело подумал Локи и потянулся к сжатым в трагичной гримасе губам. Закрыть глаза. Не думать. Этого не было. "Этого не было", — повторил себе бог обмана, уже будучи вдавленным в постель чужим весом, податливо выгибая спину под прикосновениями громовержца. — "Этого не было". Холода он больше не чувствовал. — Господа, — Хель лениво махнула рукой в сторону зашедшего следом за ней в совещательный зал Бальдра. — Мой секретарь. Прибывшие из Свартальфахейма гонцы лишь недоуменно переглянулись, но ничего не сказали. Чувствуя себя, мягко сказать, не в своей тарелке, бог света присел на стул рядом с женщиной. Та не стала размениваться на любезности и сразу перешла к делу. — Ваши технологии по обработке вибраниума оказались весьма полезными. Теперь я заинтересована в технологиях его добычи. Кто-то из гонцов скептически прищурился. — В Хельхейме есть месторождение? — Это вас не касается, — отрезала Хель. — Меня интересует ваша цена. — Цена, — хмыкнул один из цвергов, судя по его представительному виду — старший. — Не думаю, что у вас найдется, чем заплатить. — И все же? Цверги переглянулись, помолчали, затем переглянулись еще раз. — Ну же, — поторопила их женщина. — Пришпорьте свою фантазию. Что вам нужно? Серебро? Его у меня в избытке. — Двести тысяч, — небрежно бросил цверг. Бальдр не имел ни малейшего понятия, много это или мало, но судя по тому, как покашляла Хель, цена была внушительной. — Сколько-сколько? Двести? Бог света заметил, что несколько цвергов смотрят на своего начальника со скепсисом. Видимо, по их мнению, он запросил мало. — Двести, — подтвердил тот. — Сто, — припечатала Хель. — И четверть будущей прибыли. — Я не буду продавать вибраниум, — мрачно произнесла женщина. Бальдр остро ощущал себя лишним на этом странном сборище. — Тогда еще сто тысяч металлом. — Ни крошки вибраниума не уйдет в чужие руки, — почти что прошипела Хель, чуть приподнимаясь со стула. — Ваши приятели из Льесальфахейма и без того обобрали меня до нитки. — Это не наши проблемы, — пожал плечами цверг, но обороты все-таки сбавил. — Сто семьдесят пять. — Сто. Сто двадцать — максимум. Собеседник Хель выразительно скрипнул стулом. Бальдр содрогнулся, чувствуя, как от владычицы мертвых волнами исходит бессильная, не находящая выхода ярость, и подавил желание отодвинуться от женщины подальше. — Бальдр, родной, — нервно улыбаясь, повернулась к нему Хель, — есть возможность поднять еще десять тысяч? Ее нога выразительно проехалась по его собственной, и бог весны поспешно вскинулся, вспоминая бумаги, которые королева подсунула ему с утра. — М-м-м... — он изобразил на лице глубокую задумчивость. — Пожалуй, это возможно... но больше — вряд ли. Он старался не поднимать взгляд, ибо чувствовал, что цверги ошеломленно смотрят на него. Ему отчего-то было стыдно. — Ну вот, слышали? — Хель повернулась к своим собеседникам. — Я могу выжать сто тридцать. Это все. В сгустившейся тишине проскочили несколько искр. — Ну ладно, — медленно, будто сам не верил, что говорит, протянул старший цверг. — Сто тридцать. — По рукам. Лицо Хель осталось непроницаемым, но Бальдр заметил вспыхнувшие в ее взгляди искры радостного торжества. Когда они возвращались, Хель всю дорогу внушала своему потускневшему помощнику: — Я же говорила — они все со стульев попадают. Видел, какое у него было лицо? — Нет, — отозвался Бальдр, более всего на свете желая провалиться сквозь землю. — Я все правильно просчитала, — улыбалась королева мертвых, приглаживая волосы. — Теперь они обязательно расскажут все альвам, и льготные поставки древесины мои, гарантирую. Бальдр не слушал, что она говорит. На душе у него было прескверно. Вдруг Хель легко тронула его за плечо. — Чего загрустил? Все же замечательно. — Сам не знаю, — честно признался Бальдр. Королева Хельхейма поджала губы. — Согласна, надо развеяться. Эй, ты, — протянув руку, она потеребила за шиворот кучера, — вези нас в "Магнолию"! — Куда? — удивился Бальдр, когда колесница свернула с проторенного пути и понеслась по главной улице Верхнего города. Хель махнула рукой: — Увидишь. Так и началось их настоящее знакомство. "Магнолия" оказалась чем-то вроде таверны для высокопоставленных чинов Хельхейма, где гостей встретили со всем возможным почтением, препроводили в отдельную маленькую комнату на втором этаже и соорудили шикарный стол, ломящийся от закусок и напитков. — Угощайся, — Хель налила себе минеральной воды из запотевшего графина. Бальдр удивленно оглядел тарелки. В другой момент вид этих яств вызвал бы у него неконтролируемое слюнотечение, но сейчас... — Я не хочу есть. — Это тебе так кажется, — Хель подвинула к себе тарелку с каким-то непонятным кушаньем и отправила в рот первый кусок. — Первое время никто не хочет. Но лично я бы советовала поесть. А то потом ослабеешь. Вот, попробуй. — Что это? — странные круглые кусочки непонятного происхождения, пахнущие рыбой, отнюдь не казались Бальдру аппетитными. — Мидгардский рецепт. Рыба и рис. Все-таки богу весны не всегда удавалось понимать логику мидгардцев. Как можно есть это пресное, скользкое, прилипающее к языку? Из чистой вежливости он съел два куска и от добавки отказался, нацелившись на картофельный пирог. — Итак, — после недолгой паузы, связанной с поглощением еды, Хель утерла губы и внимательно посмотрела на бога весны, — я вижу, ты не очень доволен своей новой службой. — Я все-таки не канцелярист, — заметил Бальдр. — Ну да. Но сегодня ты за две секунды сэкономил мне больше денег, чем эта бездарность, мой финансовый советник, за черт знает сколько лет. Я думаю, мы можем сработаться. Кстати, наедине можешь обращаться ко мне на "ты". "А ведь она младше меня", — с несказанным удивлением понял Бальдр. Действительно, когда с лица Хель исчезло вечное чуть насмешливое деловое выражение, сменившись легкой доброжелательной улыбкой, стало ясно, что повелительница царства мертвых совсем молода — богу света она годилась в младшие сестры. Но спрашивать у нее, сколько ей лет на самом деле, Бальдр счел нескромным. — Как ты здесь оказалась? — решил он задать другой вопрос. На лицо Хель набежала тень. — Думаешь, по своей воле? Бальдр стушевался, поняв, что лезет куда-то, куда лезть никак нельзя, и решил прекратить расспросы. Но его собеседница неожиданно весело рассмеялась. — Просто я не думаю, что знаю тебя достаточно хорошо, чтобы выбалтывать такие подробности. Но когда-нибудь... когда-нибудь я тебе это расскажу, и, клянусь, ты обхохочешься. В ее голосе сквозила чуть заметная прогорклая грусть. Немного помолчали, не глядя друг на друга. — Давай пока не будем о прошлом, — предложила Хель, наливая себе еще воды. — Лучше уж посмотреть в будущее, а там, я уверена, нас ждет масса удивительных приключений. С чем-с чем, а с последним заявлением Бальдр был полностью согласен. — Хёд!.. — Нанна!.. Они сердечно обнялись и не могли разомкнуть рук очень долго, будто боясь, что если сделают это — вновь потеряются в волнующемся вокруг смрадном море, на этот раз навсегда. — Боги, Хёд, — Нанна посмотрела в похудевшее лицо приятеля и тут же опустила взгляд, будто чего-то стыдясь. — И ты здесь... Слепец оправил истрепанную, в нескольких местах криво зашитую рубашку. — Я думал, будет хуже. Разрешения на работу, правда, не дали... перебиваюсь чем придется. Осунувшийся вид и изношенная одежда красноречиво говорили, что перебиваться у него получается пока не очень. Не спрашивая больше ни о чем, Нанна подхватила Хёда под локоть и повела прочь. — Куда мы идем? — с любопытством спросил он, цепляясь за запястье девушки. — Ко мне домой. Будешь чай? — С большим удовольствием, — живо отозвался слепец и тут же прибавил тише, — если тебя не... — Ни в коем случае, — отрезала Нанна. По опыту она знала, как трудно хоть как-то устроиться в Хельхейме — сама она получила работу на фабрике по обработке вибраниума только спустя несколько дней, проведенных в казенных кабинетах перед лицами холодных, как ледяные скалы, и столь же чутких к чужим страданиям чиновников. Слепому же рассчитывать хоть на что-то даже не приходилось, и девушка это прекрасно понимала. — Не удивлюсь, если ты меня жалеешь, — Хёд будто прочитал ее мысли. — Но, честно, не надо этого... — А. Я не... не жалею, — совсем чуть-чуть Нанна покривила душой. — Я сочувствую. Впрочем, Хёд действительно меньше всего заслуживал жалости. Несмотря ни на что, держался он с прежним достоинством, и хельхеймские тяготы не сломили его прямую, как стрела, осанку. Он быстро увел разговор с неприятной темы: — А ты чем здесь занимаешься? — Работаю, как и все, — вздохнула Нанна. Они уже подходили к похожему на лабиринт дому, на втором этаже которого ей удалось добыть комнату. — На фабрике. В глубине души она даже радовалась, что Хёд не может ее увидеть. С каждым днем, смотрясь в мутное, покрытое разводами зеркало в общей ванной, девушка видела, что необратимо дурнеет — пожелтела от серных паров кожа, некогда пышные темные волосы потускнели и теперь падали на плечи беспорядочными патлами, глаза будто ввалились и утратили прежний задорный блеск, а у губ пролегла почти незаметная горестная морщинка. На правом предплечье медленно заживал покрытый коростой ожог — в одном из фабричных цехов на девушку случайно брызнуло кислотой. Нанна давно уже сбилась со счета, сколько времени провела она в царстве мертвых — ей казалось, что всего один, бесконечно долгий, лишенный восхода и заката день. — Сколько ты здесь? — вновь Хёд будто подслушал, что творится у нее в голове. — Не знаю, — ответила Нанна, уводя своего спутника в темноту арок и балконных теней. — Я пошла за Бальдром. — За Бальдром... — повторил слепец, будто с трудом вспоминая имя. Более не было между ними сказано ни единого слова, пока они не поднялись по гулко стучащим под чужими шагами железным ступеням на второй этаж и Нанна, повозившись с ключами, впустила гостя в комнату. — Кровать слева, у стены. Садись. Я сделаю чай. Она не хотела говорить такими короткими, будто обрубленными фразами, но они срывались с языка против ее воли. — Хорошо, — покладисто согласился Хёд, опускаясь на предложенное место. Нанна включила стоящую в углу горелку и поставила греться воду в жестяном ковше, затем зажгла несколько свечей и устало посмотрела на слепца. — Как ты вообще здесь выжи... существуешь? — Как-то, — безмятежно отозвался Хёд. — В конце концов, нет ничего невозможного. Не слабею — и слава разуму... — А Бальдра ты не искал? Повисло короткое молчание. — Нет, — наконец ответил Хёд. — Смысл? По городу гуляют слухи, что Хель прячет его у себя. — Но что могло ей от него понадобиться? — Это же просто слухи. Скорее всего он, как и ты, сейчас сидит где-то после рабочей смены или готовится выйти на нее. Нанна разлила по чашкам чай, отдававший в горле прогорклой травой, и решилась спросить: — Я слышала, ты выстрелил в него. Хёд помрачнел. — Это так. Но, клянусь, я не знал, что причиню ему вред. Он же был под защитой... — Но почему она не сработала? — Я не знаю. Стрела была... самая обычная, из омелы. Мне ее Локи подарил. — Локи? — странно высоким голосом переспросила Нанна, и в этот момент ей все стало ясно. Выронив жалобно звякнувшую о дощатый пол чашку, девушка разразилась хохотом, то и дело срывающимся на судорожные рыдания, и повалилась на кровать рядом с Хёдом, будто кто-то толкнул ее в спину. Слепец испуганно вскинулся: — Что с тобой? Эй! Нанна силилась перебороть приступ смеха и что-то сказать, но из горла вырывались лишь невнятные клокочущие звуки. Все это было слишком неправильно, слишком ненастояще, и переходило всяческие разумные границы. — Нанна! — голос Хёда с трудом прорывался через сомкнувшуюся вокруг девушки плотную стену ледяной воды. — Да чтоб тебя... Выругавшись сдавленно, он схватил трясущуюся девушку за плечи, приподнял от постели и вдруг, не церемонясь, отвесил ей звонкую пощечину. Невидимые пальцы, сдавливавшие горло Нанны, разжались, и девушка, почти теряя сознание, обмякла на руках слепца. По щекам ее текли слезы. — Это Локи... Локи его убил, — прошептала она, всхлипывая. — Он знал, что эта стрела его убьет, я уверена в этом. И дал ее тебе... — Локи? — растерянно переспросил Хёд. — Но с чего он мог на такое пойти? — Все просто. Уже приходя понемногу в себя, Нанна поднялась с постели и поставила греться новую порцию воды. — Перед смертью Бальдр мне во всем признался. Слушай. И держись крепче за что-нибудь, а то еще упадешь... Бог света затруднялся сказать, прошло ли несколько дней или месяцев — в Хельхейме не было смены дня и ночи, а время отмеряли сирены, возвещавшие об окончании очередной рабочей смены. На место сдавших смену сразу же заступали новые рабочие: фабрики не останавливались ни на секунду. Разъезжая вместе с Хель по царству мертвых, Бальдр увидел множество заводов, побывал на урановых и железных рудниках, вдоволь накашлялся от духоты в плавильных цехах, понаблюдал за добычей риса на зеркальных полях. Хель с увлечением разъясняла ему все тонкости производства, так что у аса иногда даже складывалось впечатление, что он не столько секретарь, сколько экскурсант, прибывший из Асгарда за новыми впечатлениями. Вот и сейчас, стоя в главном исследовательском зале научного центра, он крутил в руках металлический шарик размером с кулак, испещренный непонятными значками и символами. — Это образец, конечно же, — маленький человечек по имени Альберт, главный физик Хельхейма, буквально лучился доброжелательностью. — Нерабочий. Но примерно так будет выглядеть устройство. — Вы еще не проводили опыты? — спросила Хель, отбирая у Бальдра шар и возвращая его на место. Альберт пожал плечами: — Все выполняется по плану. Опыты начнутся совсем скоро. — Я распоряжусь, чтобы о результатах докладывали мне сразу же, — ответила Хель, необычайно чем-то озабоченная. — Бальдр, запиши, а то забуду. Бог весны сделал пометку в блокноте. Королева отошла поговорить с другим ученым, а Бальдр решился спросить у отвлекшегося на исписанную замысловатыми формулами доску Альберта: — А в чем принцип работы устройства? — Вы не знаете? — человек проворно обернулся к нему и состроил удивленную гримасу. Ас покачал головой. — Странно, странно... подойдите сюда, молодой человек, я вам все объясню... Бальдр не стал даже объяснять, что он не человек — было не до того. Ему было интересно. — Совсем недавно я пришел к выводу, — тоном лектора заговорил Альберт, — что атомарная структура вибраниума может позволить этому металлу... так сказать, прорезать пространство. — Прорезать пространство? — Да. Вы, очевидно, родом из Асгарда? — дождавшись короткого кивка, физик продолжил. — Тогда должны знать главный принцип работы вашего Радужного моста. А именно — мощный поток энергии разрезает пространственную границу и делает возможным перемещение между параллельными мирами. Вибраниум, по сути, делает то же самое. Только энергии требуется в сотни, тысячи раз меньше! Глядя в оживленное лицо своего собеседника, Бальдр медленно произнес, собираясь с мыслями: — Значит... это некий аналог Радужного моста? — Именно, — закивал Альберт, беря с полки образец устройства. — По сути дела — это бомба. Корпус из вибраниума, внутри взрыватель. Сейчас мы работаем над регулятором энергии, чтобы можно было контролировать, куда откроется портал. Регулятор, скорее всего, будет здесь, — палец физика очертил круг на блестящей поверхности шара. — Устройство срабатывает, происходит взрыв, осколки разрушенного корпуса открывают проход. Все просто. — И что, — Бальдр не мог до конца поверить в реальность того, что говорит ему этот человечек, — портал будет открыт долго? — По нашим расчетам, около часа. Затем придется взрывать другую бомбу. — Но я не понимаю... — бог света взял у Альберта шарик и задумчиво осмотрел его со всех сторон. — Зачем нужны эти устройства, если есть Радужный мост? За его спиной раздался веселый голос Хель: — Ничто не вечно, родной мой. Если с мостом что-нибудь случится, представляешь, какова будет цена хотя бы одной такой штуки? — Представляю, — откликнулся Бальдр. — Но что может случиться с мостом? — Да что угодно, — отмахнулась Хель. — Меньше знаешь — крепче спишь... Альберт, мы осмотрим цеха? — Конечно, ваше величество, — почтительно ответил ученый. — Одну секундочку... И в этот момент грянул оглушительной силы взрыв. Нанна не успела закончить смены — ее отвлекла вернувшаяся с перекура соседка по станку. — Там тебя какой-то парниша ищет. Толчется у забора. — Парниша? — без всякого интереса переспросила девушка; после вчерашней истерики все ее чувства будто притупились. — Какой? — Не знаю... слепой какой-то. Зачем ты ему сдалась, не говорит. Сердце похолодело, пропустило удар. — Слепой? Его зовут Хёд? — А хрен его знает, как его зовут, — беззлобно ответила соседка, возвращаясь к работе. — Ну что, пойдешь к нему? Только недолго. А я уж за тебя разберусь. — Спа... спасибо, — Нанна не ожидала, что может запнуться на таком простом слове. — Я скоро буду. На ходу поправляя рабочий фартук (зачем? Хёд все равно не увидит) и приглаживая стоящие дыбом волосы, девушка зашагала к выходу из цеха. Повезло — ей не встретился ни инспектор, ни начальник цеха, и она беспрепятственно сумела ускользнуть. Охраннику на входе она небрежно бросила, что идет курить, и широким шагом зашагала к воротам фабрики. Мысли ее были в смятении. "Он меня ищет... что-то случилось? Что вообще могло случиться в этом чертовом месте?" — размышляла Нанна, приближаясь к одинокой фигуре, облокотившейся на черные металлические прутья. — Хёд! — Здравствуй, Нанна, — то ли ей показалось, то ли слепец действительно выглядел смущенным. — У меня новости. — Я вырвалась всего на пару минут, — предупредила девушка. — Что случилось? — Я узнал, где Бальдр. Нанна много раз представляла, как кто-то говорит ей эти слова, и никогда не могла вообразить, какая реакция за этим последует. Она ожидала от себя вспышки бешеной радости или торжества, в крайнем случае — обморока от переизбытка чувств. Но там, где полагалось подняться волне восторга, все затопила мутная тревога. — Где? — Там, — Хёд показал на белеющее невдалеке здание научного центра. — Он с Хель. — С Хель? Она его удерживает? — спросила Нанна и поразилась, какой ровный и безразличный у нее голос. — Не сказал бы. Я слышал его смех, вполне искренний. — Значит, за него можно не беспокоиться, — подытожила девушка с облегчением. — Ты вообще как оказался около центра? И тут случилось что-то совсем странное — на щеках Хёда выступил смущенный румянец, а сам слепец склонил голову еще ниже, но ответить ничего не успел. Раздался громкий и гулкий звук, будто кто-то с размаху уронил на пол что-то тяжелое и металлическое, затем послышался тошнотворный треск и чей-то отчаянный крик, и в тот же миг из крыши фабричного цеха, из которого Нанна вышла каких-то три-четыре минуты назад, вырвался язык пламени. Это было последним, что девушка успела увидеть, прежде чем все перед ее взглядом заволокла плотная белая пелена. Хель бесновалась, вырывалась, пихала Бальдра в живот острыми локтями, порывалась бежать к горящим цехам. Только не кричала ничего, и это молчание пугало Бальдра куда больше, чем иные порывы ярости королевы мертвых. А он стоял, завороженно глядя на языки пламени, лижущие небо, и сжимал руки женщины что было сил, краем разума понимая, что если он отпустит ее сейчас — то все. Что скрывается за этим "всё", он не мог сказать точно, но проверять отнюдь не хотел. — Пусти, — тихо, сквозь стиснутые зубы прошептала Хель, оставив попытки вывернуться. — Пусти. — Не пущу, — ответил он, прижимая к себе ее, дрожащую от горя. В следующий миг она, до сего момента казавшаяся несгибаемой, тяжело осела на землю, будто кто-то разом забрал у нее все силы. Бальдр удержал ее от падения, приподнял, обхватив за талию, и хотел дать пощечину, чтобы привести в чувство, но посмотрел в заострившиеся, искаженные болью черты и — неожиданно для себя самого, — подхватил тонкое, хрупкое тело на руки. — Все разработки... все материалы... — неразборчиво бормотала Хель, словно в полубреду, ему в плечо. — Все к черту... и что теперь... На них никто не смотрел, будто кто-то невидимый отгородил их от остального мира плотным пологом. И Бальдр всей душой благодарил этого невидимку. — Восстановим, — пообещал он. — Все восстановим. — Ненавижу судьбу, — вдруг проговорила Хель что-то совершенно непонятное. — Правду говорят — против нее не попрешь... Бальдр не знал, что на это ответить. Спустя несколько часов, когда они, бросив чиновников и ученых во главе с Альбертом разбираться с последствиями и причинами взрыва, вернулись во дворец, Бальдр обнаружил Хель в малой гостиной рядом с тронным залом. Королева Хельхейма была пьяна, о чем красноречиво свидетельствовала валявшаяся у дивана пустая бутылка вина. По комнате плыл терпкий, тошнотворный запах плохого спиртного. Женщина сидела к Бальдру спиной, и дрожащий огонек светильника отбрасывал к его ногам ее косую тень. — Хель, — имя инородным телом прокатилось по языку и застряло в горле. Бальдр некстати вспомнил, что никогда до этого не называл ее по имени, предпочитая ограничиться вежливым "ваше величество". — Какого черта ты пришел? — глухо спросила она, закрывая руками лицо. Бог света сделал нерешительный шаг вперед, и тут ему под ноги попалось что-то мягкое и темное. Плотная черная ткань. Вуаль, отколотая от волос и небрежно отброшенная в сторону. — Хель... — Проваливай, — приказала она, не поворачиваясь. — Мне не нужна твоя жалость... сын Одина. Последние слова она произнесла с горьким презрением, с каким обычно произносят оскорбления. Бальдр нахмурился. — Я не хочу тебя жалеть. Но я не уйду. — Да чтоб тебя... — голос женщины звучал глухо из-за того, что она не хотела отнимать рук от лица. И тут бог весны, протянув руку, взял ее за плечо и развернул к себе.. Такого пронзительного, рвущего душу на части вопля он не слыхал даже от раненых гарпий. — Не смотри на меня! Не смотри! Но было поздно — на лицо Хель упал свет светильника, и... Сигюн не любила шумные, грязные, людные места. Поэтому, была бы ее воля — ноги бы ее никогда не было ни в одном асгардском баре. Но кто-то должен был сообщить Мелине и компании о смерти Нанны. Сигюн тянула до последнего, всякий раз выдумывая себе неотложные дела, и тянула таким образом почти два месяца, пока не решила — хватит. Всегда жутковато и необъяснимо стыдно быть вестником несчастья, но рано или поздно наступает момент, когда необходимо принять на себя эту обязанность. Поэтому одним вечером, отпросившись у родителей, она направилась в самую ужасную, зловонную и разгульную часть города — туда, где собирались каждую ночь, выползая изо всех щелей подобно крысам, представители асгардского "дна". Это был своеобразный город в городе — здесь действовали свои законы и своя власть, и слово местного князька с легкостью ставилось выше слова Всеотца. Была здесь и своя собственная сложная иерархия, в которой Нанна, со своим чисто мазохистским стремлением окунуться в грязь с головой, разбиралась великолепно, а Сигюн ничего не понимала и понимать не хотела. Она бы с удовольствием не совалась бы даже близко к этому району, но долг есть долг, тем более Нанна искренне считала этих девушек своими подругами. Сигюн нашла их в одном из баров в компании старых солдат. Услышав жуткую новость, Мелина сдавленно ахнула, лицо ее побледнело, а глаза, наоборот, потемнели, и на густых ресницах выступили мелкие слезы. — Как это случилось? Поняв, что долгой беседы все же не избежать, Сигюн со вздохом села напротив Мелины и начала свой рассказ. Конечно, самые щекотливые эпизоды она предпочла опустить, но Мелина оказалась чертовски догадливой. — Даже не сомневалась, — решительно припечатала она, шмыгая носом, — что она уделает этого... — здесь она употребила слово, которое в приличном обществе обычно не произносят. — И что так сделает — тоже... Это же наша Нанна... была... Помолчали. Потом выпили какого-то жуткого пойла в память о погибшей (Сигюн пить не стала, тайком вылила на пол содержимое своего стакана). А потом одного из солдат, как обычно случается со стариками, когда они выпьют, понесло на воспоминания. — Я знаю, что такое — друга терять, девчонки... у меня самого друг погиб... в последний день войны, представляете? Когда храм штурмом брали... ему кто-то из йотунов горло перерезал, мать их ледяную... — Вы штурмовали храм? — без интереса спросила Сигюн, размышляя, какой бы выдумать предлог, чтобы уйти. — Ага, — с гордостью ответил солдат. — Эх, если б вы это видели... как ворота открыли — и влетели в них, триста асов сразу, наверное... я и Всеотца видел, как он вышел потом с младенцем этим... Сигюн вздрогнула. — С младенцем? — медленно переспросила она. — Именно так, — старик налил себе еще пойла, пожевал губу. — Нашел в храме, представляешь? Вот такой, совсем мелкий был... Сигюн ощутила, что у нее леденеют пальцы. Одна часть разума, которая отвечала за логику, уже сложила два и два, а другая — здравый смысл, — не хотела этого принимать. — Был? — Ну да, был, — беспечно отозвался ее собеседник. — Его потом, вроде как, в Мидгард заслали... не забирать же его сюда было, верно? Вот и растет сейчас где-то... — Уже вырос, — машинально поправила Сигюн. Она тряслась всем телом, будто на нее дохнуло холодом Йотунхейма. — Ну, наверное, — старик поднял на нее помутневшие от спирта глаза. — Так кто ж сейчас... эй, стой, ты куда! — Сигюн! — закричала ей вслед Мелина. Но девушка не слушала — преодолевая поднявшуюся к груди тошноту, она вылетела из бара и сделала несколько жадных глотков воздуха — один, другой, третий, восстановила дыхание. Затем зажмурилась и стояла так несколько секунд, пока ее не толкнул плечом случайный прохожий. — Поаккуратнее там! Словно очнувшись ото сна, девушка мотнула головой и, не слушая дальнейшую порцию брани в свой адрес, побрела прочь.