Проклятие розы

Бальдр выпустил Хель и отступил, не в силах поверить в увиденное. Та часть лица женщины, что была обычно скрыта под вуалью, представляла собой ужасающее зрелище. Синюшная кожа была покрыта гноящимися язвами и струпьями, кое-где сквозь гниющую плоть проступали кости, а обнаженные зубы придавали чертам выражение хищного, смертельного оскала. Но глаз в провалившейся глазнице был живой и глядел на бога весны с насмешкой. — Вот так-то, — глухо произнесла Хель, тряхнув головой. — Даже пресветлый Бальдр не может сдержать отвращения, глядя на меня. — Но как... — ас судорожно сглотнул, постарался не отвести взгляда. — Кто сделал это с тобой? Хель усмехнулась, подобрала с пола вуаль и начала при помощи заколок прикреплять ее к волосам. Руки ее подрагивали, но голос был тверд. — Никто. Мидгардцы сказали бы, что это "генетическая мутация" или "гибрид". То, что происходит, когда у представителей двух разных рас рождается ребенок. К ней удивительно быстро возвращалась обычная манера держать себя. Жестом она пригласила Бальдра сесть на софу, сама уместилась рядом. К своему стыду, бог света неосознанно попытался отодвинуться подальше от Хель, за что получил укол очередным смешком. — Я предлагала тебе проваливать. Стоило воспользоваться шансом, пока он был. — Я не... — Ладно, ладно, — Хель махнула рукой, — я все понимаю. Не каждый день такое увидишь. Помнишь, ты спросил у меня как-то, почему я здесь оказалась? Бальдр кивнул. — Так вот, думаю, я могу тебе рассказать. Если, конечно, мое общество не вызывает у тебя тошноту. Бог весны успел уже взять себя в руки и устыдиться собственного поведения. — Все в порядке, — коротко ответил он и добавил сдавленно. — Извини. — Реакция всегда одинаковая. Я уже привыкла, — с горечью произнесла Хель и тут же вернулась к своему обычному тону. — Мою мать я не помню. Она воспитывала меня и моих братьев одна, потому что папаша смылся под крыло родителей, едва узнал о ее беременности. Обычная история. Но потом она поняла, что смертельно больна, и решила оставить детей на попечение их отца. Верное решение, а? Только она не учла одну мелочь... Хель вновь рассмеялась, как смеются неудачной шутке. — ...вид ее любимых детишек может навести страх и ужас на кого угодно... даже на самого Одина. Бальдр не успевал за ее рассказом — мысли неслись вскачь, опережая друг друга и сбивая с ног, в результате до сознания не добиралась ни одна. — Подожди, — медленно произнес он, потирая холодеющий лоб, — твой отец — Один? Он внимательно посмотрел в бледное лицо Хель. "Она — моя сестра?" Но впереди его ждал куда больший шок. — Почти угадал, — оскалилась женщина. — Мой отец — один из наследников Одина. Твой старший брат, — последнее слово она произнесла с чуть заметной иронией. — Локи. — Ты совсем перестала ездить во дворец, — заметила как-то мать, в очередной раз заставая Сигюн вечером дома в обществе книг. — Что-то случилось? — Нет, — коротко ответила Сигюн. Она и сама не знала, как объяснить холодный страх, затопляющий ее при одной мысли о том, что ей вновь придется смотреть в лукавые зеленые глаза фальшивого принца. Мать только вздохнула. — А принц Локи так хорошо относится к тебе. Вы что, поссорились? — Нет, — повторила Сигюн и ниже склонила голову над страницами, всеми силами пытаясь дать матери понять, что разговор окончен. Но подобные намеки были не сильно действенными. Девушка услышала, как мать набирает в грудь воздух для нового вопроса, и мысленно попрощалась с собственным душевным спокойствием, но тут с порога комнаты донесся тяжелый, требовательный голос отца. — Оставь нас наедине. На мать подобные приказы мужа всегда действовали безотказно. Не успела Сигюн головы поднять, как в комнате остались только они вдвоем с отцом. Удостоверившись, что в коридоре не мнется любопытствующая прислуга, отец закрыл дверь и приблизился к дочери, сел в кресло напротив нее. — Я могу понять, что с матерью ты не хочешь быть откровенной, — спокойно сказал он, прямо глядя на стушевавшуюся дочь. — Но, может, мне ты расскажешь, что произошло? Откровенничать Сигюн была не настроена. Но разум подсказывал, что сейчас ей представился уникальный шанс из первых рук узнать о том, что она безуспешно пыталась найти в архивах, летописных списках и исторических книгах. — Скажи мне... — осторожно начала она, откладывая книгу, — ты участвовал в подготовке проекта объединения с Йотунхеймом после войны? В лице отца не дрогнул ни один мускул. — Почему ты задаешь мне этот вопрос? — Считай это праздным интересом, — ровно ответила Сигюн, зная, что такой ответ устроит отца больше всего. Задумчиво постучав кончиками пальцев по подлокотнику кресла, ас прохладно ответил: — Да, я участвовал в нем. И скажу больше — лично позаботился о том, чтобы его закрыли. Подобное признание не было для Сигюн чем-то шокирующим — всеми фибрами своей души отец ненавидел йотунов, убивших почти всю его семью во время войны. Но Сигюн все равно ощутила волнительный стук своего сердца. Предчувствие безошибочно говорило, что сейчас будет сказано что-то очень важное. — Почему? — коротко спросила девушка, стараясь ничем не выдать своего напряжения. — Потому что Один, при всех его несомненных талантах и выдающихся качествах — романтик, — буднично ответил отец, складывая руки на животе. — Он думал, что те, кто еще вчера с увлечением резали друг другу глотки, завтра возьмутся за руки и будут радостно распевать песни о мире и дружбе. Я и еще кое-кто пытались ему объяснить, что затея провальна, но у него был чертов "козырь", как он его называл... — Локи. Имя слетело с губ Сигюн прежде, чем девушка успела заставить себя замолчать. Отец удивленно вскинул брови. Лицо его чуть побледнело. — Тебе известно об этом? Откуда? Врать, изворачиваться и хитрить уже было бесполезно. Да и бессмысленно. — Архивы, — ответила Сигюн, как отрубила. — Рассказы старых солдат. — А... — протянул отец и неожиданно улыбнулся. — Я-то думал, они все уже мертвы. — Видимо, не все, — Сигюн кожей ощущала, как звенит натянувшееся между ними напряжение. — Тогда я могу быть с тобой более открытым. Проект был закрыт после того, как одна девчонка родила этому Локи трех детей. — Я не понимаю... — Эти милейшие детишки, — голос отца неожиданно стал жестким, — были совершеннейшими чудовищами. Ты не видела их, а я видел. Когда их мать притащила их к Одину, кто-то из слабонервных в зале упал в обморок. Да и сам молодой папаша, судя по его виду, был к этому близок. У Сигюн голова шла кругом, и девушка прикладывала огромные усилия, чтобы не дать маске вежливого любопытства сползти со своего лица. — Его дети... — повторила Сигюн, не веря в сказанное. — Живое доказательство тому, что объединение с йотунами — затея опасная и бессмысленная. Никому не хотелось плодить монстров, — объяснил отец и задумчиво потер подбородок. — Проект закрыли... а та девчонка вскоре умерла. От какой-то редкой заразы. Пустили слух, что она была великаншей, чтобы избавиться от ненужных вопросов по поводу детишек. Ты удовлетворила свой праздный интерес, Сигюн? — Это ты, — силы на самоконтроль иссякали, как запасы воды под палящим солнцем. — Ведь это вы сделали это. Подсунули Локи эту девушку, чтобы иметь... "живые доказательства". И убили, чтобы избавиться от лишнего свидетеля. Так ведь? Отец немного помолчал, пожевал губу. — Если даже и да, — наконец проговорил он, — то сейчас это уже никого не интересует. Я даже не уверен, остались ли эти дела в архивах... Сигюн молча глядела на него, пытаясь справиться с подкатившей к горлу тошнотой. Затем подумала о Локи — и никакого страха не ощутила, только привычную теплоту, к которой примешалось теперь совсем чуть-чуть горечи. — А... его дети? Что с ними сделали? Глаза Хель блестели, и дело было явно не в бликах от светильника. Бальдр слушал ее, чуть наклонив голову. От былого ужаса не осталось и следа, осталось лишь пронзительное, как стрела, ощущение чужой боли. — Один решил, что одного домашнего монстра с него хватит, — тихо и торопливо бормотала Хель, кусая губы. — Меня прогнали сюда и сказали больше никогда не приближаться к Асгарду. Никогда. Повинуясь скорее инитуитивному порыву, чем голосу разума, Бальдр протянул руку и накрыл ладонью тонкое запястье женщины. Та отдернула руку, но без особой злости. — Не надо меня жалеть. От этого еще поганее. — Мне хочется вас всех пожалеть, — признался Бальдр. — И тебя, и маму твою... и Локи... Локи — йотун. Над этой мыслью бог весны пока что даже не задумывался, ошарашенное сознание и без того было готово в любую секунду отключиться. И потом, было бы свинством погружаться в подобные размышления, когда рядом сидит Хель, изломанная, тайком утирающая слезы. — Все, что я хотела... — шептала женщина, комкая в руке ткань своей юбки, — доказать, что могу быть хорошим правителем. Доказать Одину... доказать отцу... я могу сделать что-то такое... что изменит мир. Раз и навсегда! Но против судьбы не попрешь, нет... Бальдр вспомнил, что те же слова Хель произнесла после взрыва на вибраниумной фабрике, и тут только понимание происходящего сложилось для него в целую картину, как будто после долгих поисков наконец-то нашелся недостающий фрагмент мозаики. Полуслепо, отгоняя от себя заманчивую пелену отрешенности, Бальдр протянул руки и, сжав тонкие плечи Хель, прижал ее, всхлипывающую, к себе. — Ты... ты чокнутый, — бормотала она, упираясь острым подбородком в его плечо. — Завтра я... Не выдержала — сорвалась на тихие рыдания. — Не молчи, — шепнул ей на ухо Бальдр. — Если больно, не молчи. — Я и не молчу, — тихо ответила Хель. Так они сидели, пока внизу не раздался гулкий и протяжный звук колокола, возвещающий об окончании очередной смены. Взбудораженная до крайности, Нанна ходила по комнате из угла в угол. — Это просто невроятно, что меня там не было. Ты меня спас, как это ни странно. — Не надо благодарить, — ответил Хёд. — Да ладно. Лишним не будет. Скажи лучше вот что — ты уверен, что слышал именно голос Бальдра? — Я его знаю с детства. Его смех я различу среди тысячи других. — Замечательно, — Нанна присела на постель рядом со слепцом, сжала ладони до хруста в костях. — Значит, за него можно не беспокоиться. Кто бы о нас побеспокоился, а? Хёд подавленно молчал. Нанна вздохнула, утомленная. Нервное напряжение отпускало девушку, и на нее тяжелым камнем навалилась усталость. — Давай ложиться спать... — Ты предлагаешь мне остаться у тебя? — уточнил слепец с удивлением. — Ну, а что? Не на улицу же тебе идти, так-так. Вдвоем, я думаю, мы уместимся, а? — Не знаю... — Хёд казался растерянным. — Как-то это смотрится... Нанна только рассмеялась, падая на подушку и увлекая приятеля за собой. — Здесь это никого не волнует. Не грузи себе мозги и спи. Наверное, Хёд счел ее аргументы резонными. Во всяком случае, возражать он больше не стал, молча потушил тусклый огонек керосиновой лампы и осторожно примостился рядом с девушкой. Сквозь подкатывающую дремоту Нанна улыбнулась. — И все-таки спасибо тебе. — Спокойной ночи, — ответил Хёд и отвернулся. В заволокшем комнату мраке девушка не могла видеть, как слепец покраснел до ушей. Не видя больше смысла оттягивать, Сигюн приняла первое же пришедшее из дворца приглашение присоединиться к царской семье за ужином и, успокоив нервы кружкой крепчайшего чая, поехала туда. По пути, пока колесница тряслась на булыжниках, которыми был вымощен подъезд к дворцовым воротам, девушка безуспешно пыталась избавиться от ощущения, что она — приговоренный к смерти, едущий на эшафот. Но отступать было некуда. Локи ее не встретил. Зато встретил Форсети, изрядно подросший со времени их последней встречи. — Привет, — жизнерадостно поприветствовал он выходящую из колесницы девушку. Сигюн вымученно улыбнулась. Почему-то всякий раз, глядя на мальчишку, она ощущала нечто, отдаленно похожее на стыд. — Привет. Ты не идешь на ужин? — Пусть засунут себе в задницу свой ужин, — неожиданно выдал подросток. — Я иду гулять. Ошеломленная подобными словами, Сигюн захлопала глазами. — Разве тебя выпускают одного? — Не-а, — равнодушно бросил Форсети, бросая испытующий взгляд на решетчатую ограду, окружавшую территорию дворца. — А я их что, спрашиваю? Читать ему нравоучения было бесполезно, поэтому девушка выбрала путь наименьшего сопротивления и, распрощавшись с мальчиком, зашагала к дворцу. Мысли ее были преисполнены размышлениями о том, как влияет на развитие характера ребенка ранняя смерть родителей. Хотелось думать о чем угодно. Только не о предстоящей встрече с Локи. Встретили ее, как и всегда, радушно. Тор, улыбаясь до ушей, предложил кружку эля — девушка, давя тошноту, отказалась. Вежливо раскланявшись с хозяином дворца, она поспешила занять свое обыкновенное место за столом. На скамейку Сигюн рухнула, как подкошенная, ибо ставшие ватными ноги не держали ее, а сердце колотилось с такой силой, что, казалось, вот-вот пробьет грудную клетку и выпрыгнет наружу. — Сигюн, — раздался совсем рядом с ней голос Локи, — уже поправилась? — Попра.. а! — вставая со скамьи, девушка запуталась в подоле собственной юбки, чуть не упала и на принца посмотрела коротко, тут же опустила взгляд в пол. — Спасибо, все в порядке. — Ты все еще бледная, — заметил Локи, садясь рядом, а Сигюн стояла столбом и отчаянно пыталась взять себя в руки. — Ты что это? — Н-ничего, — пролепетала девушка, опускаясь на свое место. Ощущение подкатывающей к горлу холодной тошноты мутило разум. Стоило говорить, что во время ужина все валилось у Сигюн из рук, и кусок в прямом смысле не лез в горло? — Ты себя хорошо чувствуешь? — наконец осведомился Локи, пронаблюдав с пять минут за тем, как она, разрезав кусок свинины, пилит ножом тарелку. Сигюн готова была поклясться, что чувствует исходящий от принца холод. — Я сейчас приду, — прошептала она и, отложив вилку, поспешила прочь из зала. Спиной она чувствовала недоумевающе-внимательный взгляд, которым проводил ее бог обмана. Забежав в первую попавшуюся комнату, оказавшуюся чем-то вроде кладовки, Сигюн устало прислонилась к стене и постаралась справиться с приступом душащей паники. Все свое детство она слушала от отца жуткие истории про йотунов, которые, как ни посмотри, со всех точек зрения были кровожадными монстрами, и даже подумать не могла о том, что судьба так жестоко над ней посмеется. Она восстановила в памяти лицо Локи, попыталась вспомнить хоть одну незнакомую, чужую черту. Не получилось. — Сигюн? "Помяни дьявола", — подумала девушка, поворачиваясь в сторону приоткрывшейся двери. Стоявший на пороге Локи смотрел на замершую Сигюн удивленно. — Ты что тут делаешь? Тебе плохо? Она внимательно посмотрела на него. Ни одного следа чего-то чудовищного в лице. "Может, я ошиблась?". Но ошибки быть не могло. — Э.. да, — надо было как-то выкручиваться. — Наверное, болезнь все еще сказывается. — Я понимаю. Я просто хотел спросить... может, выйдем отсюда? — добавил Локи с легким раздражением. — Здесь пыльно. Сигюн сделала нерешительный шаг вперед, и тут ей под ноги подвернулся набитый чем-то мешок. С трудом девушка смогла удержать равновесие, подняла взгляд и увидела протянутую руку. — Осторожно, — скользнувшая по лицу Локи улыбка обожгла, как каленым железом. Ощущая себя персонажем дурной пьесы, Сигюн благодарно ухватилась за ладонь принца и вышла вместе с ним в коридор. — Я просто хотел спросить, — заговорил Локи, как ни в чем не бывало, — сможешь ли ты прийти на коронацию Тора. — На коронацию? Когда? — Через две недели, — скучающим тоном бросил принц. — Конечно, твоим родителям пошлют официальное приглашение, но... И вдруг случилась странная вещь — он наклонился почти к самому уху обомлевшей девушки и прошептал: — ...но можешь считать, что я пригласил тебя лично. Сигюн задрожала всем телом и отступила, но тут же остатки самообладания вернулись к ней. Постаравшись принять непроницаемый вид, девушка присела в реверансе. — Конечно, принц. Я обязательно буду. — Вот и замечательно, — послышался ответ над ее низко склоненной головой. — Приводи себя в порядок и возвращайся в зал. Скоро подадут десерт. "Мелина и "Сладкие кошечки" — юбилей первого выступления" — гласила яркая табличка над дверью кабака. Ухмыляясь про себя, Форсети толкнул дверь и шагнул в провонявшее вином и дымом помещение. В этом вертепе его уже знали. Слуга лишь поклонился, пропуская гостя наверх. Мелина, потасканная шлюха из тех, кто в сорок лет отчаянно строит из себя двадцатилетку, заулыбалась и замахала руками, едва завидев подростка: — Эй! Иди сюда! Приблизившись к столу, Форсети увидел, что кроме "кошечек", за ним сидят три незнакомые ему женщины — одна совсем молодая, другая видом постарше (очевидно, мать), а третья совсем старуха, непонятно что забывшая в танцевальном кабаке. — Приветики, — сказал мальчишка, плюхаясь на свободный стул, и подозвал слугу. — Двойной ром! И только попробуй меня надуть, как в тот раз! Мелина засмеялась, обнажая выбеленные дешевым порошком зубы. Самая молодая из новеньких лишь спросила недоуменно: — Твои родители тебе разрешают пить? Форсети как в грудь толкнули. Это ощущение все время охватывало его, когда речь заходила об отце и матери. — Мои предки в Хельхейме, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Я их не помню. Девушка смолчала, зато заговорила средняя, по виду ее мамаша: — Так ты сын Бальдра? — Что-то вроде того, — настороженно ответил Форсети. Официант поставил перед ним стакан, и в один глоток мальчишка осушил его почти наполовину. — А вы кто? — Ты нас не представила, — с напускным осуждением обратилась женщина к Мелине. Та, уже поднимавшаяся со стула, смущенно покашляла. — А... это норны. Слышал о них? Урд, Верд и Скульд. Мы со Скульд немного дружим, и она уговорила их прийти и посмотреть на наше выступление. — Это так, — совсем тихо проговорила самая юная из норн. Форсети покосился на женщин с бОльшим уважением. — Так чего вы сразу не сказали? Верд приготовилась что-то ответить, но их оборвала Мелина. — Ладно, вы пока поболтайте, а нам пора за кулисы. Девочки! Стоило "кошечкам" удалиться, как Урд презрительно сплюнула им вслед. — Молодежь... крутят перед мужиками голыми задницами и считают, что это хорошо! — Ладно тебе, — попыталась вступиться за подруг Скульд. — Они хорошо поют... Верд не слушала их. Наклонившись совсем близко к Форсети, она сообщила доверительно: — На самом деле, мне плевать на их завывания. Но мы знали, что ты сегодня придешь сюда. Хотели на тебя посмотреть. Форсети никогда не любил, когда о нем говорят, как о неодушевленном предмете. — Посмотрели? Довольны? Теперь, может, я свалю? Настроение испортилось в нули. — Прекрати, — посоветовала Урд, изучая мальчишку внимательным взглядом подслеповатых глаз. — Мы тебе не враги. Даже наоборот. Разве ты не хочешь узнать о своих родителях и о том, кто их убил? У Форсети голова шла кругом. — Никто моих предков не убивал. Отца застрелили случайно, а мать самоубилась. Или я чего-то не знаю? — Ты не знаешь вообще всего, — Урд оскалила желтые зубы. — Может, хочешь узнать? А еще Форсети терпеть не мог всякие недосказанности, словесные дуэли и прочую мутотень. — Если хотите сказать — говорите. Если не хотите — незачем тут туман нагонять. Норны переглянулись и усмехнулись. Смотрелось это устрашающе, ибо появившиеся на их лицах усмешки были совершенно одинаковы. — Убийца твоего отца — лазутчик. — Обманщик, — подхватила Верд. — Чужак, — добавила Скульд. — Он живет под чужой маской всю свою жизнь и даже не знает, что под ней на самом деле, — многозначительно проговорила старуха. Форсети почти обреченно посмотрел на полупустой стакан. — Так и знал, что будут какие-то загадки. — Он — кукушкин птенец, — заявила Верд. — Знаешь о кукушкиных птенцах? — Не тупой, — отозвался Форсети. — Оказавшись в гнезде, они выталкивают настоящих птенцов... но я все равно не понимаю. — Ищи его в чертоге Одина. Не ошибешься. — Вы что, хотите, чтобы я отомстил? — вытаращил глаза Форсети. — Слушайте, но не могу я просто так встать на пиру и сказать "Простите, кто тут кукушкин птенец, грохнувший моих предков?". Да папаша-Один взбесится, он и так уже говорил... — Когда Один заснет, — Урд впала в какое-то подобие транса и сидела, раскачиваясь на стуле и глядя в одну точку, — птенец займет его место. — Заснет? — фыркнул Форсети и поднялся со стула. Весь этот бред начал ему надоедать. — Слушайте, меня это все достало. Я не хочу лезть в секреты прошлого, понятно? И вендетты никакой не будет! У меня своя жизнь, чужие проблемы мне ни к чему. Все, идите вы все... Взбешенный, он широким шагом направился к лестнице. — Меч Бальдра! — донесся ему в спину пронзительный голос Скульд. — Это единственное оружие, которое сможет освободить его, когда придет день суда! Сохрани меч во что бы то ни стало! Форсети вздрогнул от этого крика, но не обернулся. "Валить, валить, валить отсюда", — исступленно думал он, спускаясь по ступенькам и продираясь сквозь толпу к выходу. Доносившаяся со сцены песня оглушительно ревела, но не могла заставить замолчать бьющий в висках колокол тревоги. Форсети не видел, как вслед за ним из кабака выскользнула еще один посетитель, закутанный в плащ. Будто не заметив мальчишку, загадочный ас свернул в соседний переулок, где его уже поджидала колесница. Завидев фигуру в плаще, кучер мигом дернулся, стряхивая с себя дремоту. — Госпожа Амора... — Заткнись, идиот, — донесся приглушенный женский голос из-под капюшона. — Едем к Локи. У меня есть кое-что ему рассказать.