Отступник

Кефт сильно изменился за эти полгода. На нем та же черная одежда, что и на остальных. Мой ребенок похудел и стал выглядеть старше, я замечаю морщины в уголках его рта. Кроме того, в нем сейчас гораздо больше эмоциональности, чем в те времена, когда Кейт жил на Файрине IV. Эмоциональность проявляется в сарказме. Видимо, это влияние Леды. Который тоже здесь — ухмыляясь, стоит за спиной Кефта. — Что же ты молчишь, Родитель? Ведь ты так хотел увидеться со мной! — повторяет Кефт, — ты проделал столь долгий путь, чтобы просто помолчать? — Рад, что нашел тебя, — отвечаю, стоя на коленях и смотря на Кефта снизу вверх. — И это все?! — хмыкает мой потомок. Кефт снова обходит зал. Прихожане молча провожают его взглядами. — Простите, можем ли мы оказать помощь раненому? — слышится голос Отца Джонсона. Майкл ведет себя спокойно и даже уверенно. — Старик, разве я разрешал тебе говорить? — Кефт наотмашь бьет священника по лицу, разбрызгивая его кровь на стоящих рядом драков. С ужасом понимаю, что этот садист, сошедший с ума, это — тот, кто покинул мою утробу, кто жил со мной и любил меня когда-то. Любил ли?.. Но какая-то иррациональная часть меня продолжает любить Кефта, оправдывая поведение потомка помутнением сознания, гипнозом, чем угодно… Леда тем временем подходит к лежащему на полу драку: — Я сам окажу помощь раненому отступнику. Помощь может быть только одна. Он вскидывает пистолет и несколько раз стреляет в раненого. Стоны переходят в хрип, который тут же обрывается. В группе пленных слышны рыдания. Один из драков опускает голову на грудь и оплакивает своего Родителя. Так я понимаю его обрывочные фразы. От ужаса происходящего я впадаю в какое-то оцепенение. Словно это страшный сон, вроде того, который привиделся мне всего несколько минут назад. — Теперь мы можем не отвлекаться от нашей беседы, — зловеще улыбается Кефт, подходя ко мне с пистолетом, — верно? — Кефт, послушай меня. Все еще можно остановить. Ты видимо не в себе, позволь помочь тебе… — я пытаюсь найти слова и не нахожу их. Удар по лицу заставляет повалиться на спину. — Помощь отступника?! Мне?! — кричит Кефт. Но я снова переваливаюсь на колени, не сдаваясь. — Послушай меня, прошу! Кто-то использует всех вас в своей игре! Вы лишь разменные монеты. Деньги, что я передал тебе, кто-то положил на счет «Детей Бога»! — Родитель, все свои деньги я передал «Чистому Талману» — усмехается тот, — не думаешь ли ты, что они перевели их «Детям Бога»? И прекрати нести эту отступническую чушь. Я устал от нее еще на Файрине IV, не желаю выслушивать твои бредни. Я окончательно теряю логику происходящего. В голове все еще звенит от удара потомка. Кефт поднял на меня руку. Полгода назад он не защитил меня от ударов Ийди Леды, сейчас же сам готов убить. Вот что читается в этом чужом взгляде. — Чего же хотите вы, захватив эту Церковь? За что убиваете ее прихожан? Они мирные драки и не сделали в жизни ничего плохого… — Ну, значит, мы облегчили им путешествие в Рай, не так ли, иркмаан? — спрашивает Кефт у землянина, подходя к нему. Звонок мини-компа, лежащего на одной из лавок, прерывает его. Ийди Леда включает связь. Несколько минут слушает чей-то голос. Отвечает односложно. — Да. Это заложники. Не твое дело, кизлодда. Все, кто попытается проникнуть в Церковь, будут убиты. Так же как и те, кто внутри. Я сам позвоню, проваливай. — Вам не выбраться отсюда, вы же понимаете? — обращаюсь я к Кефту. Тот на удивление спокоен. — Главное, что нам удалось войти. Остальное не важно. — Что же вам тогда нужно? — Все очень просто, Вей. Талма говорит нам о том, что ты будешь причиной раскола нашего мира. Разве почтенный Тора Войе не намекнул тебе об этом? Этот старый трус не решился избавиться от тебя! В нем заговорили неуверенность и жалость. Мы исправим эту ошибку. У тебя есть единственный шанс — принять Талман и перестать оказывать сопротивление Великому Учению. В каком-то смысле, Ритан Вей, сейчас я попытаюсь спасти тебя. Улыбка Кефта похожа на безжизненную гримасу. И от того она страшна вдвойне. — Ты расскажешь всем свою родословную и ответишь на вопросы, а потом мы примем тебя как истинного драка и так же будем судить. А эти предатели, — Кефт ткнул пальцем в пленных, — будут свидетелями твоего очищения. — То есть ты хочешь сказать, что живым мне отсюда все равно не выйти? — Ты сможешь выйти очищенным от всей той пакости, которой занимался всю свою жизнь, разве это не стоит того? — Если ценой будет моя жизнь — конечно нет! — Ты говоришь как землянин, Вей. Мы хотим услышать от тебя слова драка. И мы их услышим. Пусть для этого нам придется порезать тебя на мелкие кусочки. Мы могли бы внушить тебе покаяние — но это не считалось бы нашей победой. Ты должен сам все понять и принять. Я никогда не был героем. И сейчас не хочется начинать им быть. Непонятно, чего хотят от меня добиться. И почему для того, чтобы разделаться со мной, нужно было захватывать Церковь и убивать драков?! Словно в ответ на этот вопрос, Ийди Леда добавляет к сказанному Кефтом. — Если тебе не дорога твоя жизнь, подумай о своих дружках. Их жизнь тоже зависит от твоего поведения. Веди себя хорошо, и они останутся живы. Если им всего лишь надо услышать родословную и дать согласие быть толманистом, я сделаю это, принципиальность придется отложить на потом. — Ты хочешь услышать от меня родословную? — Обращаюсь к потомку, — Я могу хоть сейчас рассказать ее тебе! — Нам этого мало, — снова голос Леды, — Талмана не будет в твоей душе, а это не решение проблемы. Так что первого этапа не избежать в любом случае. Начинайте! Двое драков, что тащили меня сюда, снова приближаются. В руках у них резиновые полицейские дубинки. — Нет, Кефт, пожалуйста, не надо! — кричу я, но в следующую секунду дубинка ударяет в живот, заставляя задохнуться и закашляться. Удары сыплются на меня. Я катаюсь по полу и кричу от боли, обжигающей тело. Скоро сил на крики не остается, из груди вырываются только стоны от очередного удара. Кровь стекает по моему лицу из разбитой головы, течет изо рта, все мое тело один сплошной кровоподтек. Будто издалека слышится голос Отца Джонсона, умоляющего прекратить избиение. Сознание начинает уплывать… — Хватит! — звучит голос Леды. Слышу его приближающиеся шаги, не открывая распухших от побоев глаз. Его нога толкает меня в плечо, заставляя перевернуться на спину, — поднимите его! Две пары рук рывком поднимают меня с пола. С трудом открываю глаза. Передо мной вновь ненавистное лицо. — Что дальше? — еле шевелю разбитыми губами. — Ты еще в силах шутить? Удивлен твоей наглостью. Это зависит от тебя, Вей. Лишь только твое желание признать Талман может вывести тебя отсюда. — Вы все равно меня убьете. Леда странно улыбается. — Знаешь, что самое интересное? Что твоя смерть выгодна сейчас абсолютно всем. Она выгодна нам, но так же она выгодна и отступникам, потому что тогда они получают готового мученика и цель для своей мести. Поэтому, если ты искренне признаешь свои ошибки, раскаешься, то возможно нам будет выгодно оставить тебя в живых. И тебе придется просить нас о помощи, о защите от твоих сумасшедших последователей. — Леда, — голос мой так тих, что я и сам себя едва слышу, — Нет у меня никаких последователей, они не нужны мне. Я всегда был сам по себе, мне не интересны мотивы и желания этих отступников. — Парадокс, правда Вей? Сам того не желая, ты становишься частью учения о себе самом. Это ли не смешно?! Это и есть учение Талмы. Все определено изначально. И скоро ты сам это поймешь. И снова сигнал мини-компа. Леда машет рукой, и мучители кидают меня на одну из лавок. При всем моем желании не могу понять, что же им от меня нужно. Что такое Талман в душе? И мысли, которые меня посещают. Странные мысли. В той старой истории с Язи Ро и смертью Девиджа, мне не дает покоя несколько фактов. Во первых, если верить Талме и прочему, Джерриба Шиген прекрасно знал, что вероятность гибели Девиджа очень велика. Овъетах не мог этого не знать — и все равно пошел этим путем. Точно так же как и Кита, она остановила метнувшегося к Девиджу Язи Ро. В итоге случилось то, что случилось. Но есть ли вероятность, что к точно такому же результату привело бы самоосознание всех присутствовавших при той трагической сцене, осознание того, что Девидж не шутит и настроен серьезно? Если бы Язи Ро спас его, кинувшись, и отняв нож… Все было бы иначе? Или нет? Смог бы я вот так спокойно смотреть, как Томас вспарывает себе ножом шею, зная, что это спасает вселенную? Никогда. Я не променял бы его ни на какие посулы прекрасного будущего. Предали ли Кита и Шиген Девиджа? Никто из этой троицы так не считал. И никто из них не был друг для друга предателем. Но для меня это несомненно так. Это очень похоже на парадоксальную земную то ли шутку, то ли требование: если ты меня любишь — умри за меня. Вопрос: если так говорит кто-либо, то достоин ли этот кто-то такой жертвы? Интересно, сильно ли разозлится Язи Ро, если я сообщу Вильяму младшему свою теорию? Лучше не стоит. Да и вероятность моей встречи с Язи Ро и тем более Девиджем, ничтожно мала. Скорее всего жизнь моя закончится в этой самой церкви. Со страхом вижу, что разговор завершен, и Леда снова направляется ко мне. Неосознанно вжимаюсь в лавку. Но тот лишь садится рядом, закинув ногу за ногу. — Скажи мне, Вей, ты все так же любишь своего потомка? После всего того, что он с тобой сделал сейчас? — Это не твое дело, урод, — шепчу я. Леда хватает меня за мантию и притягивает к себе. — Урод?! Видимо, тебе недостаточно получить дубинкой по телу, чтобы научиться почтительности. Твоя любовь глупа, Вей. Настолько глупа, что это не укладывается в моей голове. — Тебе этого никогда не понять. — Скорее всего, — Леда хмурится, — Все мы дети Талмана, слуги Талмана, и каждый из нас принесет себя в жертву в нужный час и время, если потребуется… — Почему я делаю все это, Вей? — слышен голос Кефта, подошедшего ко мне. Голос, лишенный всяческих эмоций. — Почему я мучаю и пытаю собственного Родителя? Такова моя талма. — Кефт, — шепчу из последних сил, — знай, чтобы ни случилось, я люблю тебя. И единственное, за что я готов погибнуть без сожаления, это те, кого люблю. Кефт, неужели в тебе не осталось ко мне совсем никаких чувств? — Родитель, как можно любить отступника? — усмехается тот. Слезы текут по щекам, обжигая раны. Сейчас мне во сто крат больнее, чем после избиения дубинками. Опускаю голову и не могу остановить свои слезы. И все равно понимаю, что моя любовь к Кефту, к своему первенцу, тому, кого я так ждал… она никуда не делась. И от этого еще больнее. — Значит, я уже мертв. — Сейчас ты поймешь, что еще нет, — говорит Ийди Леда. Он направляется к группе пленных и останавливается напротив Отца Джонсона. — Мне кажется, в этой Церкви кое-что неправильно, старик. Что это за фигура на кресте? — тычет он пальцем над кафедрой. — Это Иисус, сын Божий, — говорит тот, все так же смотря на меня. В глазах его снова читаются слова поддержки, словно бы кто-то шепчет мне «не сдавайся». — Но это не Земля, старик. Тебе не кажется, что фигура землянина там совсем не к месту? Леда вытаскивает из сумки, лежащей на лавке, энергонож, страшное оружие времен Амадина. Луч ножа ударяет в дерево. Несколько движений — фигура человека отделяется от креста и падает перед кафедрой. — Эй, Даброк, найди-ка нам молоток или что-то в этом роде. Кажется, в коридоре я видел склад инструментов. Один из охранников выходит из зала. Разум мой отчаянно пытается понять, что происходит. Снова смотрю на Отца Джонсона и впервые вижу в глазах его ужас. — Не смейте этого делать! Вы не посмеете! — внезапно кричит он, бросаясь к Леде. Но тут же получает удар автоматом в челюсть и упав на пол, остается лежать неподвижно. Много ли надо для того, чтобы убить старика-землянина? Возвратившийся Даброк несет в руках строительный автоматический молоток. — Этот подойдет? — Это даже лучше, чем можно было представить! — отвечает Леда., — Кефт, поставь лавку. Мой потомок ставит лавку под крест, и я понимаю, что они хотят со мной сделать. У людей это называется каким-то одним словом, но вот каким — никак не могу вспомнить. Страх сжимает живот так, что я едва сдерживаюсь, чтобы не облегчиться. Это страх смерти, и его невозможно описать словами. Один раз я уже испытывал его. Когда-то давно, на Амадине. Сейчас все повторяется, только в роли мучителя не мой брат, а потомок. Как-то не повезло мне с родственниками… Или им со мной. Удивительно, что разум еще находит силы шутить, видимо отвлекая меня от того кошмара, что предстоит впереди. — Залезай! — говорит Леда, подняв меня за грудки и подтащив к кресту. Не могу двигаться. Страх лишает меня дара речи. — Вей, сопротивляться бесполезно, — говорит мой потомок, — Мы изобьем тебя еще сильнее, только и всего, и сами затащим туда. Кроме того, если ты не полезешь сам, я пристрелю этого старого кизлодду-шаадсаада прямо сейчас! А потом и всех его приспешников! Кефт наклоняется, приподнимает Джонсона за шиворот, старый священник еще жив, глаза его полны слез. — Нет, умоляю вас, не делайте этого, — просит он, сложив руки на груди как в молитве. Догадываюсь, что он говорит не о себе. В животе — нарастающий ком ужаса. Мельком смотрю на деревянную фигуру на полу. Вот что пришлось тебе испытать! Теперь я чувствую все на своей шкуре. Это слишком похоже на казнь. И пленные драки будут свидетелями этой казни. Выхода нет. Молча киваю в знак согласия. Один из охранников снимает наручники. Машинально тру затекшие запястья. Хотя какой в этом толк? Леда одним движением разрывает мантию, которую я так и не успел снять после встречи с овъетахом, оставляя меня совершенно обнаженным. Но теперь все равно. Я весь дрожу и снова смотрю в глаза Джонсона. — Мы все с тобой, сын мой, — слышится его голос. Странно, но эти слова успокаивают меня хотя бы на несколько мгновений. С помощью своих мучителей, наконец, забираюсь на лавку. — Поднимай руки, Иисус, — усмехается Леда. Слезы сами катятся по щекам, сердце колотится в груди. Поднимаю дрожащие руки, ощущая затылком лакированную поверхность дерева. — Кефт, пожалуйста… — Держите его, — командует Леда. Руки прижимают к кресту. У меня нет сил сопротивляться, даже если бы я хотел это делать. Звук удара строительного молотка, и через секунду вспышка боли взгрызается в правую ладонь. Боль настолько сильна, что я выгибаюсь от нее, в спазме сжав все мышцы. Крик вырывается изо рта. Но это еще не все, через секунду такая же вспышка боли пронзает левую руку. Я опять кричу, срывая голос. — Ноги! — снова голос Леды. Еще одна вспышка боли в голенях пронзает тело насквозь, но я уже не могу кричать, только бессильно хриплю. Глаза застилает темная пелена, голова свешивается на грудь. Спасительное забытье накатывает будто морская волна. — Теперь вам есть кому молиться! — слышен издевательский голос Леды, обращенный к пленным. Я теряю сознание. … Яркое солнце Файрина освещает мой с Томасом дом. Вокруг благоухание трав, тишина, покой. Я ощущаю всю полноту любви к Томасу. Из дома выходит мой потомок, сердце сжимается при его виде. Он снова улыбается мне! Бросаюсь к нему и крепко прижимаю к груди. Кефт удивленно таращится на меня своими светло-карими глазами. — Родитель, с тобой все в порядке? — Да, Кефт. Просто я очень тебя люблю. — Я тебя тоже, Родитель. «Я тоже, тоже, тоже…» Эхо голоса Кефта разрывает реальность. Мир теряет краски, вокруг выжженная земля, бывшая когда-то нашим поместьем. И безутешный Томас, склонившийся над безжизненным телом. Это Итах. Сердце мое готово выпрыгнуть из груди, на глаза наворачиваются слезы… — Томас, что произошло?! — кричу, подбегая к нему. Томас поднимает заплаканное и распухшее лицо. В глазах его ничего кроме ненависти. — Уходи. Я не хочу тебя видеть. — Что случилось, Томас?! Голос моего партнера срывается на крик. — А ты не видишь?! Из-за тебя погиб мой потомок! Они сожгли все, убили всех. Всех! И в этом виноват ты! Со своими вечными метаниями и желанием выпендриться. Нежеланием признавать очевидное… — Томас… — Я постоянно молчал, потому что любил тебя. Но всему наступает предел. Я не прощу тебе смерти Итаха! Уходииииии! — голос его срывается на вой… От которого слезы брызжут из моих глаз. — Нет, нет, нет!!! — прости меня, Томас! Прости! Я не могу тебя потерять… — шепчу сквозь слезы. …Боль заставляет снова вернуться в мир живых, от нее нет спасения, больше не могу терпеть ее… Сколько я был без сознания? Неизвестно. Чувствую, как мою голову обливают водой. С трудом разлепляю веки. Передо мной Кефт. — Я люблю тебя, Кефт, — шепчу это, понимая, что может быть никогда больше его не увижу, — прошу тебя, я больше не могу терпеть… — Несколько секунд тяжело дышу, опустив голову, пережидая очередную вспышку боли. — Прости меня, если я не оказался достойным быть твоим Родителем. Кефт бледнеет и пятится назад. Впервые как мне кажется, ему не по себе. Но я уже не могу бороться с агонией собственного организма. Лицо Кефта перекашивается от борьбы чувств. Глаза наполняются слезами. Впервые за много лет на его лице появляются живые эмоции, а не грубая подделка. — Ты предатель! Ты отступник! Твое присутствие несет гибель нашему народу. Гражданская война, вот что грядет вслед за тобой. Я знаю, что ты монстр, который начнет все это. Талман указывает нам. Я должен выполнить свою Талму! Должен! Зачем именно ты стал моим Родителем?! Будь ты проклят, шаадсаад! Он падает на колени рядом со мной, не в силах сдержать рыданий. Леда подходит ближе и указывает Кефту на его пистолет. — Пора закончить начатое, Кефт. Твой Родитель предатель и отступник. Кефт поднимается на ноги. Смотрю на него затуманенным взором. Передо мной снова маленький ребенок, вопрошающий о сути Талмы и не получающий ответа на свои вопросы… — Я… Не могу! Я думал, что готов… Но — не могу, — восклицает мой потомок. Кефт переводит взгляд с меня на пистолет в своей руке. Все его тело дрожит как в лихорадке. — Ты не прошел проверку, глупый Ниагат, — усмехается Леда и вскидывает свой пистолет. Выстрел разрывает тишину. С ужасом я вижу, что лицо Кефта искажается, рука хватается за грудь, словно ему недостает воздуха. Потомок смотрит на меня. В его взгляде страх, боль, сожаление… Осознаю со всей ясностью, что теряю его — теперь уже навсегда. Вопль отчаяния вырывается из груди. Кефт падает на пол, раскинув руки в стороны, глаза его раскрыты, но больше в них нет жизни. — Кефт, нет!!! Нет, о нет! — кричу, дергаясь изо всех сил, пытаясь сорвать руки с креста, разрывая ладони. Потоки моей крови стекают по рукам и кресту, капая на пол. — Нет! Рыдания вырываются из моей груди. Теперь мне все равно, что со мной будет. — Леда, коррум су, шаадсаад, сукин ты сын!.. — кричу я, не задумываясь о сути ругательств. В следующую секунду луч его энергоножа ударяет мне в живот. В то место, откуда много лет назад появился на свет маленький комочек жизни. Кефт. Запах горелой плоти повисает в воздухе. Успеваю заметить, что несколько пленных драков тошнит. Боль невыносима. Но я уже не могу кричать. Я купаюсь в этой боли, потому что она заглушает агонию моей души. Кефта больше нет. …Боль медленно уходит, появляется странное оцепенение. «Болевой шок», — буднично сообщает мне разум. Предвестник скорого конца. Прикрываю глаза. Сейчас я окажусь там же, где и Кефт. В небытии. Улыбка появляется на моих губах. Я вернул себе своего потомка. И сейчас ухожу вслед за ним. В последний момент вижу странную картину: все пленные драки опускаются на колени. Видит это и Леда, лицо террориста перекашивается гримасой ненависти. Его рука с пистолетом поднимается и дуло упирается мне в голову. Вот и все… …Треск и грохот заполняет зал облаком пыли, скрывая видимость плотной пеленой. Разум мой летает словно весенняя птица. Здесь и огромная боль утраты, и понимание прощения, и ощущение скорого конца. Все вместе… Дым рассеивается и словно в награду всего в нескольких метрах от меня оказывается Томас. — О, Боги! — дрожащий голос Томаса отчетливо слышен в наступившей тишине, — Они распяли его! Да, это то самое слово, что я никак не смог вспомнить. Мир потемнел. Но я получил от него все, что хотел. .