IV. Крылья дракона

Тархистанское войско останавливается на привал в лесной глуши. Скоро сядет солнце и по лесу станет невозможно передвигаться. Вокруг потихоньку начинают загораться костры, возле которых продрогшие воины греют ладони и пытаются что-то приготовить. У самого большого костра шаман по-хозяйски орудует у котла, замешивая пахучие травы и доводя отвар до кипения. Как только его варево оказывается готовым, старик переливает его в щедро украшенный каменьями кубок и подносит к несколько упавшему духом тисроку. Кашшаф берет в руку кубок, не переставая смотреть вдаль, туда, где садится солнце. — Выпейте, о солнцеподобный, — подговаривает шаман, — зелье придаст сил. Сама Таш на нашей стороне! — Солнце… — Кашшаф берет кубок с дымящейся жидкостью в другую руку. — а ведь оно совсем не такое в Тархистане! Это солнце — холодное, не настоящее. И как они здесь живут? Старик чует неладное, срывает с плечей яркую накидку, украшенную хвостами лисиц и набрасывает ее на плечи тисрока:  — Живут, ваше сиятельство, ой как хорошо живут! Все есть у нарнийца! — А я бы не смог, все здесь чужое, странное, дикое… — Так ведь дикое и покорить можно! — шаман теребит костлявыми пальцами амулет из перьев и дерева. Внутри у тисрока непонятная тоска. К подобному чувству он непривычен. Да и вообще дела последнее время идут худо, сознание затуманено большую часть дня, будто во сне. Признать этого тисрок не может по очень многим причинам. Хорошо, что есть Алим. Под видом науки сын перенял на себя большую часть обязанностей тисрока. — Совсем продрогли Вы, владыка, — не отстает шаман, — пейте! И тепло разольется по всему телу! Кашшаф бездумно отпивает глоток горячего. Оно жжет изнутри, но тоска и неуверенность отходят на второй план. Ему становится все равно. Острота ощущений тоже сходит на нет: не такой он уже и холодный, этот снег. Не такой уж и бесполезной и странной кажется нарнийская земля. Шаман усмехается, наблюдая, как глаза тисрока (да живет он вечно!) стекленеют, а пойла в кубке становится все меньше. В уши бьет шум. Старик едва не подпрыгивает от неожиданности, пытаясь разглядеть источник шума. Но солнце уже село — слишком темно. Где-то позади начинают кричать солдаты — им на головы, прямо с деревьев, льется ледяная вода. Одежда неприятно липнет к телу, мокрые латы еще больше сковывают движения. А еще и эта проклятая морозная зима. Кто-то выкрикивает команду стрелять по деревьям. Более расторопные из тархистанцев хватаются за луки и выпускают стрелы вверх. Попали — нет, в кромешной тьме раскидистых веток не разобрать. С другой стороны снова слышны крики и шум удара чего-то тяжелого о броню. — Камни! — выкрикивает один из солдат. Начинается настоящая неразбериха. Воины вытаскивают мечи и копья, намереваясь дать отпор, но только удастся ли, когда враг невидим? — Это все лесные твари! — шаман плюет под ноги, хватаясь цепкими пальцами за посох. — Не стойте, болваны, гоните их! Так велит ваш тисрок, да живет он вечно! Воля тисрока, что возглавляет войско — закон для любого тархистанского воина. Прикажет в воду — бросайся, в огонь — прыгай. Солдаты вытягивают вперед оружие и подаются врассыпную на ночные тени, и нет в них страха. Одна из теней замерла на ветке, прижавшись всем телом к стволу. Выжидает нужного момента. Тисрок непонимающе оглядывается вокруг. Ему не понять, что так резко нарушило вечерний покой. — Шаман! Что происходит? — хриплым голосом зовет Кашшаф. — Ничего, мой владыка, — зло успокаивает старик, — местные твари решили, что им под силу одолеть Ваше великое войско! Дурные! Им не дожить до утра! — Не дожить? — Нет, ведь гнев тисрока — ужасен. И мы им за все отомстим! Стрела слетает с тетивы. Тисрок издает хриплый звук, хватаясь чуть ниже сердца. Стрела вошла глубоко. Его ладонь сжимается на плече шамана. Тот резко оглядывается на Кашшафа и понимает, что партия сыграна. — Мой владыка! Тисрок не в силах ответить. Кажется, рана горит огнем, а с глаз спадает пелена — он не спал, все происходило на самом деле. Кашшаф падает на колени и снег обжигает холодом. — Вот, — шаман вкладывает в ладонь тисрока перо и тычет что-то под руку. — Подпиши! Кашшаф хочет что-то спросить, но вместо слов получается только хрип. — Это бумаги о немедленной передачи власти твоему сыну — Алиму! Я подготовил, на случай… «Разве не жить мне вечно? » — хочет спросить тисрок, но губы его не слушаются. «Зачем ему власть передавать, немедленно?» Левая рука вся в липкой крови. Тисрок непонимающе смотрит на нее, затем на шамана. Дышать очень больно. В глазах немой вопрос: «Разве ты не спасешь своими зельями?» По взгляду на кожаный мешочек, привязанный к посоху, старик понимает тисрока без слов: — Не спасет оно тебя. Я видел Таш в видениях, и она мне сказала, что скоро пробьет твой час и быть мне с тобой в этот тяжелейший из дней. Таш… Сама величайшая из богинь так решила. Не глядя на бумагу, Кашшаф ставит подпись дрожащей рукой. Шаман расплывается в восторженной улыбке, бережно сворачивает документ и прячет во внутреннем кармане. Тисрок падает на бок, силы его покидают. Шаман лишь презрительно смотрит на павшего владыку и переступает его, скрываясь лесных тенях. *** Нарнийцы шумят: им удалось рассредоточить врага по лесу. Ночная неразбериха пугает Ариадну. Аласкар наспех цепляет на пояс кривоватый ятаган и крепко хватает дриаду за руку, выбегая наружу. Лес полон криков и не разобрать, где нарнийцы, а где — тархистанцы. — Пойдем за мной! Не отпускай руки! — быстро проговаривает бывший наследник тархистанского престола, стараясь при этом держаться в самых темнейших местах и не попадаться на глаза ни одним, ни другим. Откуда вдруг взялась стычка посреди нарнийского леса — Аласкар не знал. Местные потихоньку приняли его за своего, хотя царевич продолжал сводить общение с внешним миром к минимуму. Поэтому, в курсе последних тревожных новостей он не был. Ясно одно — нарнийцы с тархистанцами снова чего-то не поделили и попадись он сейчас первым на глаза без привычного черного плаща — набросятся, как на тархистанца и ничего не докажешь. Оба переходят на бег. С пшеничных волос Ариадны падает на землю васильковый венок. Та лишь с сожалением на него оглядывается, но бега не замедляет. — Смотри, там деревья горят! — указывает рукой дриада. — Нужно потушить, пока остальные не загорелись! Аласкар молча соглашается со своей избранницей, меняя направление. Они выбегают на поляну. Там — несколько тел убитых тархистанцев, еще горячие угли тлеют от костров и два пылающих дерева. Дриада высвобождается из цепкой хватки Аласкара и принимается что-то напевать, поднимая руки к небу и призывая дождь. Царевич оставляет дриаду и идет в сторону тел. Первых троих он не узнает, ни один из воинов не подает никаких признаков жизни. Аласкар поднимает с земли окровавленный камень и понимает, что это и есть причина гибели. Чуть поодаль тело богатого вельможи, это видно по одеждам. Калибан? Нет, слишком худой для него. Царевич выбрасывает камень и идет в сторону вельможи. Тот еще дышит, под грудью — стрела. — Отец! — срывается с губ крик, а самому Аласкару кажется, что у него выбили почву из-под ног. Правитель, чье солнце почти закатилось, снова открывает глаза и лик, что видит он перед собой, словно дивный бальзам, снимает всю боль и тяжесть со старого, истерзанного сердца. Даже дышать больше не трудно. — Сын мой, Аласкар! — потрескавшиеся губы растягиваются в нежной улыбке, хоть нежности уста его до часа этого не знали. — Мой любимый сын! Я уже умер? Царевич одной рукой сжимает ладонь отца, а второй — хаотично поглаживает его поседевшие волосы: — Нет… Нет, что ты! Я жив, и ты жив тоже! И дальше будешь жить, мы стрелу достанем, не двигайся только! И Кашшаф верит его каждому слову, любуется чертами того, кого встретить уже никак не надеялся. Его первенец. Его надежда и опора. Послушание и покора. И мудрый не по годам совет. Аласкар оглядывается по сторонам, наконец заметив дождь. У Ариадны получилось, деревья полыхают уже не так ярко, огонь сходит на нет. — Ариадна! — громко кричит царевич. — Быстрее, Ариадна! Дриада бросает свое дело и босиком по влажному снегу бежит в сторону мужа. Тот стоит на коленях перед тисроком, теперь уже бережно поддерживая его голову. — Используй свою магию! Скорее! Нам нужно исцелить его рану и вытащить стрелу! Кашшаф не обращает внимания на дриаду. Да и обернуться, чтобы посмотреть на нее, он попросту больше не может. — Сейчас, отец, всего одну минуту и мы все сделаем! Ты ведь сильнейший из живущих! Тисрок кивает, молча соглашаясь. Сейчас его спасет его любимый сын и они вместе вернутся в Ташбаан. А там… Как же все удивятся его возвращению! Они пир устроят, празднество на десять дней, и всех позовут, даже простых купцов! — Ариадна, ну что же ты стоишь! — срывается на крик Аласкар. — Говорю же, быстрее! Дриада со скорбью в глазах качает головой и едва слышно отвечает: — Я не могу… Она уже здесь. — Кто «она»?! — начинает злиться Аласкар. Дриада не отвечает, лишь зачаровано смотрит куда-то за спину Аласкара. У той, что только что спустилась — большие крылья и очень яркое платье цвета заката на море. Желтые краски смешиваются с нежно-оранжевым и красным, перетекая в багровое. Ангел смерти ступает величественно и так легко. Вот их разделяет с десяток шагов. — Как хорошо, что ты меня нашел, — тихим, едва различимым голосом подговаривает Кашшаф. — Теперь все будет в порядке. — Конечно будет, отец! Тебе очень больно? — Ни капельки, — тисрок прикрывает глаза. Ангел смерти склоняется над павшим тисроком, мягко проводит по покрытой морщинами щеке. Кашшаф едва слышно вздыхает. — Теперь мне так спокойно. Я люблю тебя, мой мальчик. Уже такой взрослый. Аласкар торопеет, не находя слов, лишь крепче сжимает руку отца. Ариадна видит, как Ангел смерти едва уловимо касается губами губ Кашшафа, а затем выпрямляется и, прижимая к груди что-то крохотное, отталкивается от земли и взмывает вверх. — Отец?! — опоминается Аласкар. — Я тебя тоже очень сильно люблю, слышишь?! Ариадна опускается рядом и приобнимает царевича за плечи: — Я думаю, он тебя слышит. И он очень счастлив.